Кэрри Фишер - Хуже не бывает Страница 27

– Я не могу жить в Лос-Анджелесе и не быть ортодоксом. – Он наклонился, сосредоточенно стараясь поровнее срезать волосы над ухом Сьюзан, а она прислушивалась к завораживающему чуть слышному металлическому щелканью ножниц и прикосновениям его маленьких, старательных рук. – Я понял, что изучение Торы, посещение храма и празднование Шаббата привносят в мою жизнь порядок и смысл, и я должен передать это наследие детям и привить им чувство благодарности и уважения, которое они смогут пронести через эту хаотичную жизнь.

Сьюзан молча слушала. Это казалось очень важным, она вслушивалась в каждое слово, ведь было ясно – сам бог привел ее к Рубену, чтобы она получила это божественное послание. Любые другие объяснения бесполезны. Разумеется, бог послал ей этот настойчивый зуд в голове – зуд, который требовал немедленного почесывания. И он привел ее в эту духовную парикмахерскую. Это ключ к ее безрассудной жизни, к религии давно потерянного отца! Послание столь очевидно! И она решила обратиться в иудаизм.

Голос Рубена гипнотизировал, заполняя пространство в мозгу, где раньше можно было найти только саму Сьюзан. Он воплощал собой мир покоя, молитв и зажженных свечей, мир, следующий слову божьему – все это казалось ей таким чудесным. Таким… таким ритуальным и узаконенным. Возможно, именно это успокоит дикую штучку внутри ее. Штучку, которую она холила и лелеяла, окружала заботой и даже больше, но… что-то маленькое и тихое глубоко внутри чувствовало, что в конце всего этого безумного счастья ее может поджидать опасность… и, похоже, не было способа узнать, к чему все может привести, и это ее тревожило сильнее всего, и затем… если она правильно помнила, это могло обернуться довольно пугающими последствиями, загнать ее туда, где нет места эмоциям. Лишь размытое нечто, несущееся вперед, чертовы торпеды, пленников не брать, но и только. Так что, возможно, если она перейдет в иудаизм, то о ней позаботятся. Бог будет охранять ее, и, как одна из богом избранного народа, она войдет в мир единомышленников, проживет разумную и здоровую жизнь. Разумная, здоровая личность, которая хмурится, размышляя о вопросах тысячелетней давности, от начала ее потерянного племени – о, это бремя понимания способно сокрушить достойнейших. Она теперь может почесать подбородок, как новоявленный мыслитель. И она уже прониклась ненавистью к тем, кто взрывает себя в Израиле, убивая невинных израильтян, к тому же эти типы ей просто не нравились; разве это не начало, нет?

Слушая, как Рубен рассказывает об изучении Торы спокойным голосом, перемежаемым щелк-щелк-щелканьем умелых ножниц, Сьюзан чувствовала, как становится все меньше с каждым предложением, ее тело сжимается под ритмом его слов, а душа увеличивается от волнения. Она ощущала непосредственную близость веры этого человека, ее опьянял покой, который она слышала в его умиротворяющем, голосе, ей хотелось следовать за этим голосом до конца всех слов, поселиться здесь, пока он говорит. Да, она решила идти по стезе добродетели к спасению и святости. Закрыв глаза, она почувствовала теплый ветерок, овевающий ее через открытую дверь. И сразу же поняла, что этот ветерок есть дыхание бога, посланное в парикмахерскую, чтобы наставить ее на путь истинный. Судьба привела ее к Рубену, чтобы она услышала слово Божие, и, услышав, задыхалась, взволнованная и обрезанная, готовая войти в мирный Рубенов рай на земле.

Да.

Она станет еврейкой, и все будет прекрасно. Двадцать минут спустя Сьюзан вышла из парикмахерской «Голова набекрень» с телефоном Рубена, именем и телефоном его раввина, записанным аккуратным почерком на бланке, с датой встречи с ним и его семьей в доме собраний вечером в пятницу, и приглашением на завтрак у него дома после Дней Трепета.[30] Вооруженная этой информацией и новой, очень короткой стрижкой, она шагала по улице, чувствуя себя решительной, твердой, причесанной и духовной. Уже собираясь переходить улицу к своей машине, она заметила магазин косметики с выставленными в витрине броскими коробками флуоресцентной краски для волос.

Через минуту Сьюзан стояла у кассы с семью баллончиками сверкающего лака для волос, расставленными перед ней на прилавке, тремя серебряными и четырьмя золотыми. Она уже собиралась заплатить за свой приз, как где-то в глубине сумочки зазвонил телефон. Поспешно сунув руку в недра сумочки, она принялась остервенело его искать.

– Я найду его! – громко пропела она, продолжая перебирать содержимое сумки. – А если это вас, может, есть кто-нибудь, с кем вы не хотите говорить? – весело спросила она мужчину за прилавком.

– Извините? – у него был сильный акцент и озадаченное выражение на широком темном лице. – Я не понимаю.

– А, неважно! – Схватив телефон, Сьюзан поднесла его к уху. – «Магазин красоты Рона», – прокричала она в трубку. – Если вы красивы, у нас есть для вас предложение!

Затем, поняв, что ни с кем на свете не хочет говорить, быстро выключила телефон и швырнула его обратно в сумочку.

Дорога за гранью мира

Крейг собирался провести романтический уикенд с Ангеликой Меллон (для друзей – Ангел). Ангелика была подругой Лиланда, с которой Крейг познакомился, когда она помогала перевозить Хани из дома Лиланда к Сьюзан. Сьюзан не знала точно, к какой ветви семейства Меллон принадлежит Ангелика, но то, что она вообще принадлежала к этой семье, для многих было более чем достаточно. Вначале Сьюзан раздражало уравнение Ангелика/Крейг, она считала Ангелику претендентом на трон, с которого Сьюзан только что свергли. В глазах Сьюзан это превращало Ангелику в очередную мачеху Хани. Тогда это место еще не было занято приятелем Лиланда, Ником.

Было и другое состязание, ее собственного изобретения, состязание, в котором она неизбежно проигрывала, рассматривая Ангелику как очередную призовую суку в воображаемом собачьем питомнике Хани и Лиланда. Как она могла соперничать с этой улыбающейся наследницей, этой альфа-сучкой, элитой Восточного побережья с родословной и связями? Ее корона оказалась под угрозой; Лиланд не имеет права на близкую подругу; это нарушало все молчаливые договоренности между ними, все непроизнесенные клятвы, особенно ту, согласно которой она оставалась единственной и неповторимой женщиной в его жизни, женщиной, которую просто заменил мужчина. Это обстоятельство всегда утешало ее.

Но теперь эта модная выскочка повсюду, где раньше была только Сьюзан, ее отпечатки теперь видны не только на Лиланде и Хани, но и на Крейге. Сьюзан боялась, что скоро она заполонит все. Тающая, липкая наследница! Убирайся! О, это было так ужасно. Так отвратительно, что нет слов. Как они могли обойтись с ней с таким неуважением? И особенно Крейг? Поддержать выбор Лиланда! Изменник!

– Ты ублюдок! Ты первоклассное дерьмо! – визжала Сьюзан, обнаружив его предательство. – Как ты мог предать меня!

Крейг, скрестив руки на груди, насмешливо посмотрел на нее.

– Когда ты перестанешь нести чушь? Уверяю тебя, я здесь не для того, чтобы это выслушивать. Может, к тому времени ты уже отрастишь волосы после армейской стрижки. Эй, раз уж он решил сотворить из тебя Писклю Фромм,[31] зря он не отрезал заодно часть той чепухи, которая портит твои мозги, заставляя тебя считать, что наши встречи с Ангеликой имеют какое-то отношение к твоему бывшему голубому мужу.

– В самом деле? – язвительно начала она. – Ты не понимаешь, почему мне кажется странным, что ты встречаешься с подругой Лиланда? И не просто с подругой, но с его любовницей на тот случай, если у его любовника будут срочные дела государственной важности? Быть ему премьер-министром Su Casa Mi Casa,[32] y него столько обязанностей. Представительских обязанностей, вот так-то.

Крейг устало покачал головой. Сьюзан смотрела в окно, как садовник с помощью самой шумной машины на свете сдувает листья в аккуратные, послушные кучки, выдувает их из всех углов, медленно, с рычанием вычищая двор.

– Из-за тебя и этого садового орудия пытки у меня разболелась голова. Знаешь, что самое забавное? Я собиралась сказать, что не знаю, что хуже но поняла, что ты определенно дашь ему фору. По крайней мере, после этого ужасного грохота двор станет чистым, а от твоего идиотского дерьма ничего не изменится.

– Ну, почему же ничего, всего лишь мое ощущение, что всякий раз, когда я рядом с тобой, мне начинает казаться, будто твоя фамилия идет впереди титров фильма моей жизни, а я занят то ли в эпизоде, то ли в массовке. Каким-то образом ты стала Люси, а я Этель.[33] Посмотри на меня! Я в одном шаге от того, чтобы носить тюрбан, женский халат и называть тебя «подружкой». – Крейг направился к входной двери, на миг застыл от ужасного многодецибельного шума пылесоса для листьев, затем драматически обернулся. – Нет, в последний раз повторяю, ты не можешь участвовать в шоу Рикки!