Дибаш Каинчин - Крик с вершины Страница 27

— Пусть и у тебя все будет хорошо, Калап. Счастливого пути! Может, доберусь до тайги, побываю у вас.

— Приезжайте. Погостите на моем летнике в Ташту-Боме.

Тукпаш глядел вслед Калапу и с беспокойством всматривался в надвигавшиеся с запада тучи.

Прожив тридцать с лишним лет в этой долине, он и не подозревал, что совсем рядом, за синеющими горными вершинами, совершенно другая земля, другая вселенная — на летних пастбищах, дьяйлу. Однажды, оставив за собой таинственный шепот тайги, устрашающий оскал ущелий, поросших кустарником, давящие со всех сторон крутые скалистые уступы, бездонные теснины, над которыми голубеет узенькая полоска неба, чуть живой взобрался Тукпаш на перевал Кочкор. От удивления у него дыхание перехватило. Он замер, жадно вглядываясь в неожиданно распахнувшийся перед ним сказочно таинственный мир. Далеко окрест лежали просторные долины, ярко желтели склоны гор, плотной стеной возвышались величественные кедры, а над ними — скованные вечным льдом суровые белки, из которых, словно из переполненного вымени, льются бесчисленные ручьи. Невиданных окрасок и оттенков цветы, пушистые кусты арчина-можжевельника. Черная смородина и кислица, алая, как кровь. Батун — хоть косой коси. Золотой корень — что картофельное поле. Кандык — с палец. И горы, горы, горы вокруг.

Родной Алтай!.. Взбодрилось усталое тело, переполнилось высокой радостью. Захотелось тихо-тихо запеть «Айайым» — протяжно и певуче, подобно неутомимому бегу богатырского коня, ,как древний напев величавой этой земли.

Родные люди, пасущие скот... Там и сям — круглые, как сердце, аилы, над которыми вздымаются тонкие нитки дымков. Возле них белые пятна отар. Доедешь до стоянки, и набросятся на тебя одичавшие в этой глуши вместе с медведями и волками чабанские псы. Выйдет навстречу стосковавшийся по людям чабан. Улыбчиво лицо его, мозолистые руки прокоптились до черноты. Топит очаг он кедровыми поленьями, я сажа от них въедливая, как самая прочная краска. Коснись — и не отмоешь. Войдешь, пригнувшись, в аил. Под дымоходом подвешен на крюк черный казан, а в нем — мясо...

Добираться до тайги не просто. Только верхом. С запасом еды. До ближней стоянки от села — день пути, до дальней — два. Даже бывалые табунщики, привычные к седлу, добравшись до тайги, отлеживаются, приходят в себя. Пастбища тучны и обширны, так что овцам можно дать волю — никогда с чужими не смешаются. Хоть сколько отар на дьяйлу, — всем места хватает.

А воздух какой! С ароматом арчина. Глотаешь, глотаешь его — аппетит разыгрывается. Хоть каждый час к казану с мясом подсаживайся. Курорт — да и только! Нет нигде ни магазинов, ни водки. С каждым днем становишься чище душой и телом.

...Вот и Калап отправился в тайгу, на дьяйлу. Через полмесяца приедет на сенокос, и опять в тайгу, до самой осени. А там — зима с острыми когтями морозов и снега, ветров и метелей. Не успеют первые вешние лучи согнать снег с горных склонов, — готовься, чабан, к новым испытаниям: окот начинается. И снова, снова все с начала.

Тукпаш загнал овечку, подаренную Калапом, в пригон. Сегодня же надо ее заколоть. Жирная овечка...

Далеко-далеко клубится пыль над ушедшей отарой. Чуть слышно блеяние.

— Счастливого пути, Калап!

Все более сгущаясь, темнеют тучи, чиркают огнивом, грохочут, перекликаясь между собой.

Покуда есть такие парни, как Калап, будет много мяса, шерсти, молока. И в этом году, и через год — всегда. И народ будет. И жизнь.

Примечания

1

Куп — кадушка для молока; чегень — кислое молоко

2

Согум — заготовленное на зиму мясо.

3

Д ь е н е — жена старшего брата.