Денис Соболев - Четырнадцать сказок о Хайфе Страница 27

Ретриверу страшно захотелось чихнуть, но он — хоть и с трудом — удержался. «Интересно, что думает мангуст, — сказал он себе, — наверное, думает: „А что это здесь разлеглась эта спящая собака?“» Но потом он вспомнил, что мангусты очень умные и хитрые звери, и поправил себя: «Мангуст, наверное, знает, что я не сплю и за ним наблюдаю. Так что, скорее всего, он думает: „Интересно, а о чем же думает этот пес, который здесь разлегся, и делает вид, что спит, а на самом деле наблюдает за мной? И что же он от меня хочет?“» Но, с другой стороны, это же не он, ретривер, шел к предполагаемому мангусту, а мангуст шел к нему, а значит, что-то хотел мангуст, а совсем не он, ретривер. «Так что, — сказал себе ретривер, — наверное, мангуст думает, соответствует ли то, что он, ретривер, думает про мангуста, который идет по направлению к нему, тому, что мангусту хотелось бы, чтобы ретривер про него думал». Но дело было в том, что ретривер совершенно ничего про него не думал, а просто смотрел на маленького зверька с любопытством, удивлением и растущей симпатией. Но в таком случае получалось, что мангуст и вообще ничего не думает, кроме того, что о нем предположительно думает ретривер. Он вконец запутался. Ретривер был слишком простодушным зверем, и долгие хождения по чужим пустым улицам так и не научили его разбираться в чужих намерениях, хотя, как ему казалось, и научили держаться как можно дальше от разнообразных хитрых мангустов, как двуногих, так и четвероногих. Ретривер уже собирался встать и отправиться восвояси, когда вспомнил, что он же не уверен, что это мангуст. Он понял, что совершенно сбил себя с толку.

Тем временем мангуст подошел совсем близко и тоже принюхался. «Ты кто?» —спросил ретривер, так и не поднимая век. Мангуст вздрогнул, и ретривер с жалостью подумал, что мангуст, наверное, подумал, что он, мангуст, подошел слишком близко и убежать ему не удастся. Впрочем, вблизи стало хорошо видно, что никакой это не мангуст. «Я бурундук», — сказал немангуст. «Кто-кто?» — переспросил ретривер и от изумления даже приоткрыл глаза. Про такого зверя он даже не слышал. «Бурундук, — гордо сказал бурундук. — У вас на иврите это называется белка с полосками». — «Какая же ты белка?» — спросил ретривер изумленно; белок он видел и был уверен, что точно знает, что это такое, «Скорее ты большой хомяк». Бурундук обиделся. «Никакой я не хомяк, — ответил он недовольно, — а про белку это точно, хозяин по словарю Иехезкеля Керена смотрел. Такой большой синий словарь». — «А, — протянул ретривер, не зная, что сказать. — А что с хозяином?» — добавил он. «Спился, — ответил бурундук и махнул лапой. — Он хороший, когда трезвый, добрый. Ну только, когда он трезвый, — бурундук вздохнул. А так плачет по вечерам или злой такой, стенку бьет, меня в духовку положить пытались. Хозяин отбил. Вот я и ушел». — «Не жалко тебе его?» — спросил ретривер. «Жалко, — вздохнул бурундук, — и совесть мучает, как он там без меня. Совсем сопьется. Только поджарят они меня. А сколько из меня жаркого. — Он вздохнул, снова махнул лапой, задумался и затих. — Да, мир дерьмо, — добавил он, подумав, — не для бурундуков он. Когда в мире правили бурундуки, все было иначе». — «А меня просто из дома выгнали», — сказал ретривер и впервые за все это время заплакал.

Ретривер стал замечать, что где бы он ни бродил, как-то незаметно лапы приводили его в сад Матери. Поначалу он даже пытался приносить бурундуку разную вкусную еду, которую ему давали официантки из соседних кафе, но бурундук отказывался. От вопроса, чем питаются бурундуки, бурундук всегда старательно уходил, предпочитая рассуждать о пользе и вреде различных сортов пищи, так что ретривер пришел к выводу, что бурундук питается травой, и больше не настаивал. Но зато бурундук рассказывал всякие невероятно интересные истории об огромных пирах, которые когда-то устраивал король всех бурундуков для своих подданных. Пиршественные залы были освещены огромными факелами, столы ломились от различных сортов самой полезной и питательной еды, и у всех гостей были большие разноцветные бантики на хвостах. Это было во времена его прапрадедушки — ну или, может быть, даже чуть раньше — еще в те времена, когда бурундуки правили в мире. «А как так получилось, что бурундуки правили в мире?» — спросил ретривер. «Их выбрали, — сказал бурундук, — потому что они самые умные звери. В те времена бурундуков начинали учить читать с двух месяцев, и они могли ответить на все вопросы». Поэтому в мире тогда был порядок, никто никого не обижал, люди подчинялись зверям, а алкоголь был запрещен. У прадедушки бурундука был огромный трехэтажный дом с креслом-качалкой, прямо у дворца короля всех бурундуков. Вся мебель в его доме была из яшмы. К прадедушке бурундука все приходили за советом, а он лежал в кресле-качалке, накрывшись пледом, курил маленькую трубку, и служанка играла для него грустную красивую музыку на клавесине. Все его любили, и ему не приходилось прятаться среди кустов.

«А потом?» — как-то спросил ретривер. «В каком смысле — потом?» — ответил бурундук. «Ну что произошло потом? Почему все стало неправильно?» — «Была великая гроза, — начал рассказывать бурундук, — два месяца вода непрерывно лилась с неба. Сверкали молнии, грохотал гром. И еще падали такие штуки, как в прошлом году, которые разваливаются с грохотом, и потом от них остается много железа. Звери и люди потеряли разум, и бурундуков свергли. Сначала власть захватили страшные черные бродячие собаки, из тех, что всегда рычат, месяцами не моются и бросаются на тебя, когда ты тихо сидишь под кустом. Моего прадедушку и короля бурундуков выгнали из их домов, и они все ушли в изгнание, и некоторых из них приютили люди, других продали в рабство в качестве игрушек для детей, а остальные умерли». Не стало больше закона, и каждый делал то, на что хватало его сил, и все убивали друг друга. И все уже думали, что так будет всегда, но тут из пещеры с обратной стороны горы Кармель вышло новое племя людей, которое называло себя гопниками. Зимой они ходили в черных кожаных куртках, сделанных из кожи черных собак, а их самки издавали запах перегара и боевые кличи, отпугивающие врагов на многие километры. И была великая битва черных собак и гопников, она длилась семь дней и семь ночей, и семь раз собаки переходили в наступление, и семь раз гопники их побеждали. Весь Адар был залит кровью, и полегли почти все черные собаки, а оставшиеся разбрелись по свету. Так победили люди; и поэтому теперь именно они, а не черные собаки живут в домах, сидят в кафе на бульваре Мория и собираются на Адаре и в саду Матери. Но люди — существа недобрые и неразумные, они разрушают и себя, и мир вокруг них. Только когда родится Великий Бурундук, в мире снова восстановятся добро, справедливость и порядок, и никому больше не придется прятаться в кустах у тропинки, ведущей в долину Лотем.

Постепенно бурундук начал доверять ретриверу и подробно рассказывал ему, во сколько он проснулся, какое у него настроение, как он себя чувствует, что произошло за день, кто приходил в сад Матери, про своего хозяина и историю своей семьи. «Теперь нам ничего не страшно, — сказал как-то бурундук, — теперь мы вдвоем против этого жестокого и злого мира». Впрочем, сам он ретривера ни о чем не спрашивал, а когда пес пытался рассказать ему о своей жизни или о большом мире за оградой сада, бурундук терял всякий интерес и забирался поглубже под куст. Но ретриверу это казалось естественным. Его бесцельные метания по равнодушному городу не шли ни в какое сравнение с рассказами бурундука. Эти рассказы были удивительными; они менялись, переливались, наполнялись новыми подробностями. В этом мире, где все было хорошо и всем управляли бурундуки, ужасно хотелось жить. Разумеется, ретривер понимал, что с тех пор, как бурундука попытались зажарить и он сбежал из дома, бурундук, вероятно, ни разу не ушел дальше нескольких сотен метров от своего куста, но это не мешало ретриверу испытывать к нему нарастающую нежность. Впрочем, и рассказам бурундука хотелось верить. Как-то ретривер даже убежал на пару дней, отправившись искать ту «обратную» сторону горы Кармель и пещеру, из которой вышли гопники. Когда он рассказал бурундуку о своей неудаче, тот поднял его на смех. «Разумеется, ее невозможно найти, — сказал он, удивляясь непонятливости пса. — Гопники ее замуровали и спрятали, боясь, что новое племя выйдет из-под земли и свергнет их, как они когда-то свергли черных собак. Теперь даже самый умный бурундук ее не найдет». А еще ретриверу ужасно хотелось познакомиться с другими бурундуками. Но и это оказалось невозможным. После долгих и мучительных расспросов выяснилось, что и сам бурундук никаких других бурундуков никогда не видел, а только слышал про них от своего хозяина. Всю свою недолгую жизнь он прожил в клетке, стоявшей на тумбочке, и только иногда ему давали побегать по квартире.

Рассказав все это, бурундук загрустил, забрался еще глубже в заросли и отказался из них вылезать, сославшись на боль в лапах. Только сквозь ветки чуть-чуть проглядывали полоски. «Так, может, ты тогда единственный бурундук на всем свете?» — сочувственно спросил ретривер. Бурундук возмущенно фыркнул. «Ты не слушал то, что я тебе рассказывал, — сказал он. — Я всегда знал, что собаки никогда ничего не понимают. В мире, где было так много бурундуков, и они занимали такое важное место, не могло так получиться, что остался только я один». Он забрался еще глубже в колючие кусты и потерял всякий интерес к дальнейшим разговорам. Ретривер пытался его разговорить, ложился около куста, начинал пересказывать новости, но он чувствовал, что бурундук уходит все дальше и дальше, в тот прекрасный мир, где не было зла и где дом прапрадеда бурундука стоял на огромной светлой сияющей реке, стена к стене с дворцом короля всех бурундуков. В саду пели соловьи и еще какие-то незнакомые северные птицы, о которых бурундуку рассказывал его хозяин; и ретривер слышал, как иногда бурундук плачет и иногда смеется. Сначала он думал, что бурундук просто обижен на него, но постепенно это стало его пугать. И тогда ретривер решился.