Эльчин Сафарли - Я вернусь… Страница 27

Перемотать бы лето. Мысленно подгоняю осень. Пора, оправдывающая меланхолию любого вида. Пора, когда не задумываешься на пересечениях, с легкостью вписываешься в повороты и размагничиваешь недосказанность. Осенью движешься исключительно вперед, по кленовым дорожкам, услужливо брошенным ветром под ноги.

Мирумир любит осень за звук сотрясаемых в яблоках зерен, за веру без меры, за капюшонки с надписями типа «No hell below us, above is only sky»[64], «I hope that someone gets my message in a bottle»[65]. Она верила в нашу первую осень на двоих. Надеюсь, до сих пор верит. Как и я. Если мы вступим в багряное царство рука об руку, значит, сумели отвоевать друг друга у обстоятельств. Порываюсь позвонить ей, напомнить о том, что нас ждет осень, нельзя опоздать к ее приходу…

Во мне живет надежда, Мирумир. Ты можешь переиграть кого и что угодно, кроме осени. Не зря говорят, ее листья – это письма лета, которые так и не дошли адресату. Осень безжалостна, но делает уступки влюбленным…

Холодная кока-кола в красном бумажном стаканчике, телефонный автомат голубого цвета. Набираю номер твоего мобильного. Помню наизусть. Бездушный голос робота отвечает вместо тебя. В сердцах вешаю трубку, отхожу подальше от разочарования… У ожидания два лица. Одно из них – отчаяние… Свет твоему миру…

21

…Хромающая самооценка, успокоение в газировке с мандариновой отдушкой, бросаю сигареты, приятная горечь бельгийского шоколада и попытки склеить себя разбитого. Получасовое стояние под контрастным душем приводит к мечтам о весеннем почему-то Париже.

Хочется валяться на Марсовом поле с гроздью винограда в руке, гулять по набережной Сены, копошиться в книжных развалах, пить кофе с теплыми круассанами в открытых кафе. Стамбул стал казаться уж больно брутальным, городом перемен, крайностей. Я, конечно, не променяю его на Париж. Просто сейчас во мне живет неутолимая жажда. Когда задыхаешься от чрезмерности свободы, путаешь дверь собственной квартиры, утопаешь в состоянии «да и пошло оно всё!» Нужно бежать.

Я бы запустил руку в заначку, купил бы билет до самого тихого города планеты и пересидел бы там растерянность! Устал ставить многоточия. Пришла пора восклицательных знаков. Не могу уехать. Страх упустить что-то важное. Я словно смотрю скучную серию некогда интересного сериала, от которого все равно не могу оторваться, боясь пропустить долгожданную развязку…

Прислушиваюсь к звукам за входной дверью. Жду Мирумир. Я понимаю, что еще не наступило время для ее возвращения. Но надежда – чувство, не имеющее рычага управления. Либо она есть, либо нет. Как долго живет надежда? Насколько ее хватит?..

Прохожу мимо булочной. Запах свежей выпечки и билборд на соседнем здании с призывом: «Не откладывайте в долгий ящик прошлого свое настоящее…» Если бы у меня был номер московского мобильного Мирумир, я скинул бы ей эти слова эсэмэской. Не преследую цели бестактно ворваться в ее личное пространство. Просто хочется быть с ней рядом, пусть она и нажала кнопку «pause» в отношениях между нами. Я не успел сказать Мирумир, чтобы она не задерживалась там, в прошлом. Ведь сезон сломанных каблуков скоро подойдет к концу…

В ее городе дождей, где небо висит так низко, что, кажется, вот-вот разобьется о замерзший серый асфальт, не плачут из-за сломанных каблуков. «Глупо плакать из-за каблуков, тогда как у большинства людей разбиты сердца…» Я помню твои слова, Мирумир. Так что давай возвращайся сюда. В место, где радостные эмоции – неотъемлемая часть жизни…

Мне опять становится грустно. Было бы неплохо объяснить грусть снова разбушевавшимся ветром… Какой-то глупый глянец заявил, что в этом году боль – тренд сезона. Но я знаю, что нет…

…«Из моего окна вечерами видны такие потрясающие закаты. Я их называю грейпфрутовыми…» Вдруг неожиданно заговаривает девушка, когда я сажусь на скамейку – как понимаю не сразу – рядом с ней. Я-то передвигался легко – изученная ортакёевская территория. Но за завесами дождя, обложившими каждый метр воздушного пространства, с трудом что-либо разглядишь. Да и одета она в одежду темного цвета, сливающуюся с ночной непогодой. Фиолетовая капюшонка, теплые синие штаны, черные кроссовки. Погода не располагает к пестрым изыскам.

«Вы это мне?» – я обернулся. Она сидела на самом краю скамейки, с поводком в руках. Быстро окинула меня печальным взглядом и подозвала свою крупную собаку с длинными свисающими ушами. Ничего не ответила. Я не стал настаивать. Захотелось курить, но, черт, забыл зажигалку. Рядом с Босфором непроизвольно тянешься к сигаретам – проверено на себе. «У вас зажигалки не будет? Забыл свою дома…» Закопошилась в кармане, достала чакмак[66], протянула мне. Сдержанно улыбнулась.

У нее удивительно красивые пальцы и совсем кукольные ресницы. Во взгляде столько тепла, что его с лихвой хватило бы, чтобы обогреть всех на свете замерзающих. «У меня тоже из окон гостиной открывается шикарный вид. И не только во время заката. Мы с вами, судя по всему, соседи?..» Кивает, устремив взгляд на Босфор. Ночью, в дождливую погоду, он обретает сливовый оттенок.

«А мне почему-то нравится наблюдать именно за закатами. Они нам, людям, ближе. Встретить рассвет нечасто удается… Правда, закаты пропитаны грустью. Потому что каждый раз, провожая его, думаешь: каким бы ни был, удачным или неудачным, день – это мой день, и он уходит навсегда…» Закуриваю, жестом предложив ей. Отказывается.

«Ну почему же? По-моему, в закате не печали много, а надежды. Смотришь на засыпающее солнце и думаешь, что завтра наступит новый день, и он непременно будет лучше уходящего… » Пожимает плечами, запрокидывает голову, подставив ладонь дождю. «Почти прекратился. Последние капельки… Грустно еще становится, когда кончается дождь… Мне кажется, он понимает, что по большому счету люди его не слишком жалуют. Лишь немногие действительно рады дождю. Остальным солнца подавай…»

У нее проникновенный голос с чуть детской интонацией. Отключите дубляж и послушайте голос Амели, когда будете смотреть одноименный фильм на DVD. Он похож на голос моей незнакомки. «Я вот тоже не очень люблю солнце. А моя подруга из Москвы всегда удивлялась, мол, как можно не любить солнце? И я отвечал: „Потому что его в нашей жизни слишком много…“ Взглядывает с интересом. „Так мило… Мой любимый тоже солнцу предпочитает дождь. Он родом из Баку. Там ведь тоже солнечно… Давай на ты? Я – Зейнеп…“

Не успеваю представиться, как девушка в капюшонке оборачивается вслед убегающей за кошкой собаке. «Айдынлыг, ко мне!» Зейнеп срывается с места, я – за ней. Надо догнать свободолюбивую псину. Еще потеряется среди ночи… Мы бежим по лужам, на небе потихоньку проступают звезды, моя грусть развеялась, и я наполняюсь уверенностью в том, что сегодняшнее знакомство станет судьбоносным…

Айдынлыг останавливается в десяти-пятнадцати шагах от нас. «Уф, догнали! Красотка, разбаловал он тебя! Ничего, вот вернется хозяин, возьмемся за твое воспитание». Зейнеп застегивает поводок на шее у собаки, и мы медленным шагом покидаем берег…

22

…Зажженные огни вдоль полос надежд, мы в разных постелях, крошки лимонного печенья в складках диванного чехла, мечты о поцелуях на светофоре, миндаль в сахаре, тебя бы со мной в одни стены и решение пока ничего не решать.

Перечисляю обстоятельства на счет времени, рисую ванильным мороженым луну на черной тарелке, провожаю взглядом уносящиеся в ночную мглу такси. Пространство расширяется от наступившей жары, которая неустанно утюжит отсыревшие дороги города. Жара – ветеран труда…

Я больше не наматываю кольцами шарф на шею, не боюсь притрагиваться к ручкам пластиковых рам моей квартиры, не избегаю звонков из безвозвратно ушедшего прошлого, не задумываюсь о смене имиджа в угоду журнальным образам. Осмелел.

Настоящее, наконец, сдвинулось с места – маленькими шажочками. У меня испортилось зрение, но обойдусь без очков. Не приведи Аллах забыть, какой он, мир моими глазами…

Пока не могу сказать «всё чудесно». Всё так, как есть. Вопреки прогрессу я все еще обнимаю тебя во снах. Снова слушаю твой сумбурный рассказ о том, как ты встретила двадцатилетие за бритьем ног и чтением нудного Толстого. Смеюсь над твоим признанием, что ты иногда троллейбусы любишь больше, чем людей. «Они хотя бы выстраиваются за мной в очередь, когда у меня в голове мыльные пузыри вместо мозгов!» Люблю твои ожидания. «Светусвет, наступит день, когда мы, окрыленные беззаботностью, будем гулять по весне, ловить ртом бабочек, которые станут порхать в наших животах…»

Обожаю твою самокритичность, граничащую с убийственной иронией. «У меня всё в жизни происходит даже не через жопу, как у многих, а как-то еще хитрее и заковыристее…» Мирумир никогда не делает выводов без личных оснований. Не спрашивает разрешения у обстоятельств, правда, с трудом подкрепляет смелостью порывы. Французы точно подметили: быть готовым что-нибудь сделать не значит уметь сделать то, на что ты готов.