Мария Илизарова - Про психов. Терапевтический роман Страница 28

Мент с Морицем быстро переглянулись. Неужто все-таки спятил учитель?

Костя, поймав их взгляд, стал еще более довольным:

– Друзья, я вас обожаю! Сейчас я вам все объясню. – Он интригующе замолчал, хитрющими глазами глядя то на Морица, то на Мента.

– Друг мой, я тоже вас обожаю. Не спятили ли вы часом? А то, знаете, бывает: привезут сюда – еще ничего, а потом как начнется! Некоторые думают: раз дурдом, то все можно.

– Мориц, успокойтесь. Я просто очень возбужден! Сегодня я получил письмо от дамы, которая меня так заинтересовала вчера. Насколько мне удалось понять с помощью отца Еления, она нуждается в нашей помощи. Мы должны сотворить для нее действо, театр. Это ободрит ее и будет знаком от меня…

– Вы уже и у отца Еления были? Какая активность с утра, однако… Что сказал вам божий человек?

– Женщине, о которой я говорю…

– Ее зовут Лора, – вставил Мент.

– Да, Лора… Так вот, Лоре открылась Богиня. Она вошла в нее в ноябре и предотвратила разрушение Москвы. Отцу Елению Богиня тоже открылась, и он оказался здесь. Так что дело опасное. Хотя мы уже здесь… Что может быть хуже?

– Бо-о-гиня? Но-овая? Как интересно. Та самая – синяя аватарша с девочкой на коленках, что на майке у отца Еления?

– Да! Наша роль весьма сложна, друзья. Мы сочиним пьесу-знак и поставим ее на Рождество. Времени очень мало. А театр будет самый что ни на есть серьезный. Самый серьезный в моей жизни!

Мент резко откинулся на спинку стула и выдохнул. Он с самого первого взгляда заподозрил в Косте нечто особенное. Он чувствовал, что они оба неугодны некоей Системе, не вписываются в нее, как детали от более совершенного мотора следующего поколения. Он внимательно наблюдал за всеми движениями Кости, складывал и раскладывал в уме разные версии своей и Костиной роли в больших событиях, к которым постоянно готовился.

– А ты, учитель, оказывается, еще и режиссер. Не ожидал, не ожидал… – Теперь и у Мента стал странный вид. В его системе появился новый элемент – режиссура, театр. Он еще не понял всего его смысла, но уже почувствовал, что этот элемент способен изменить все остальные.

Лагерный вопль медсестры прервал их:

– Обе-едать! На-а-крывай на стол, кто дежурный?!

На столы стали раскладывать миски. Пора было закругляться. Костя сказал, что ему надо денек-другой подумать над «матрицей сцены», и потом они сразу начнут репетировать.

Новенький

Костя проснулся. Тридцать первое декабря, Новый год. Как новый год встретишь… На соседней койке тревожно спал Мент, даже во сне сохраняя острое настороженное лицо. Костя рассматривал его и видел, что Мент похож на птицу, стремительную и трагическую. Ворон? Или сумасшедший ястреб? А в чем, собственно, его сумасшествие? Надо понять его. Тогда определится его роль в спектакле.

Из коридора доносился голос Морица, вполне сносно поющего «Джингл Белз». Костя улыбнулся: Мориц может недурно петь, это тоже пригодится. В углу палаты сидел Ваня-дурачок и украдкой жевал синюю мишуру, прилепленную скотчем к голой стенке. А ты кто? Костины мысли блуждали. Тот школьный спектакль казался теперь репетицией к главному театру его жизни, который будет здесь – в психиатрической больнице. Это будет настоящий современный театр. Правильно сказал Мориц: мы же в дурдоме, здесь можно все, рецензий все равно нигде не напишут. Да здравствует творческое безумие! Костя вскочил, потянулся и украдкой выглянул в коридор.

Медсестры на посту пошленько хихикали. Было тише, чем обычно, большинство больных отправились отмечать Новый год домой. Костя чувствовал себя бодрым, сознание было ясным, хотелось есть. Он оделся, умылся и сходил в туалет. Уже привыкнув к коллективному справлению нужды, доброжелательно поздоровался с Душным, который стоял перед унитазом и внимательно его осматривал. Костя бросил режиссерский взгляд на внушительный пенис Душного, подумал автоматически, что Душного тоже надо занять в театре.

В столовой уже гремели бидонами, больные помогали разливать овсянку по тарелкам, жидкий чай исходил паром в одинаковых кружках. Мориц подсел к Костику, подпихнул его легонько и указал пальцем на одного из пациентов:

– Смотри, новенький.

Новенький оказался истощенным напряженным мужчиной, довольно молодым, с мутными бледными глазами. Он сидел и смотрел в пол. Заметив, что Костя его рассматривает, быстро поднялся и ушел. Костя поежился.

– Мориц, друг мой, кто это?

– Новенький. Ночью привезли. По виду – в психозе. Смотри аккуратнее, учитель, он опасный. Если что, меня держись.

Мориц жеманно оттопырил мизинец с длинным острым ногтем и принялся за кашу. Медсестры раздавали таблетки. Косте тоже дали две белые и одну оранжевую. Мориц засунул свои в рот и сразу выплюнул, как только медсестры отвернулись. Костя поколебался и сделал так же. Внимательно следили не за всеми, а только за теми, кто был замечен в отказе от лекарств.

Каша была почти доедена. Повеяло легким ветром – Майя Витальевна легкими шагами неслась по отделению, здороваясь со всеми и ни с кем конкретно. Сказала что-то постовым сестрам и скрылась. Костя удивился: что она тут делает в Новый год? Неисчерпаемый источник информации, сидящий рядом, тут же откликнулся:

– Наша фея сегодня дежурит. Кому еще дежурить в главную ночь, как не ей? Это честь для провинившихся, одиноких, тех, кого никто не ждет, ну и для фиолетовых фей, естественно.

– Ее никто не ждет?

– Любезнейший Костя, это же дурдом! Здесь очень мало счастливых женщин. Впрочем, у нее есть отпрыск. Девочка.

Между тем завтрак закончился. Со столов убрали. Солдатики накрывали столы скатертями, буфетчица гремела грязными бидонами. Неразлучная парочка наркоманов сидела с видом ведущих аналитиков Пентагона. Встречать Новый год трезвыми они не собирались. Предстоял настоящий мозговой штурм. Вариантов было несколько, все они были рискованны и неочевидно приводили к успеху. В итоге аналитики решили попробовать в новогоднюю ночь галоперидол, благо достать его не было проблемой. Они долго обсуждали предполагаемый эффект, в итоге решили, что это будет похоже на «побыть роботами и, собственно, почему бы и нет?». Мориц крутил пальцем у виска: галоперидол жрут добровольно, торчки хреновы! Он явно не дружил с галоперидолом, разнервничался и ушел спать.

Костя пошел на острую половину, надеясь найти Майю Витальевну и решительно сказать ей, что хоть он и подписал согласие на лечение, но больным себя не считает и от лечения хочет отказаться. Надо все ей объяснить, она поймет…

Вдруг он услышал резкий звук бьющегося стекла, женский крик, еще крики. Подумал сначала, что включили телевизор, но слова слышались матерные, некрасивые и страшные. К нему по коридору в двух левых ботинках бежал Ванечка-дурачок. Прямо у ног споткнулся, повалился на Костю и, закатывая глаза, страшным шепотом проговорил:

– Ко-остя, доктора убили.

Из столовой бежали больные, часть спряталась в туалете, другие, онемев, смотрели на новенького. Он жутко орал:

– Порежу, с-суку, и себя порежу!!

В правой окровавленной руке у него был большой кусок оконного стекла, пол был усыпан осколками. Левой рукой он крепко держал Майю Витальевну. Острый край стекла приставил к ее горлу. Майя Витальевна смотрела на Костю серьезными, ничего не выражающими глазами. Костя оцепенел. Сзади послышался топот постовых сестер. Их было двое. Как только они вбежали в столовую, новенький опять заорал:

– Порежу всех, суки, ни х…я у вас не получится, я вам живым не дамся, выпустите меня отсюда! Убирай свой шприц! Подойдешь, я ей в шею воткну и себе потом. – Новенький опасно дернулся, сестры отступили.

Все замерли. Кто-то в глубине отделения завыл. Наркоманы оказались близко к разбитому окну и теперь тихонько отползали под столом.

Медсестра Любочка стала загонять больных в палаты. Костя стоял к новенькому и Майе Витальевне ближе всех, боясь пошевелиться. Кровь с рук новенького заливала белый халат врача, и на нем расплывалось новогоднее красное пятно. Стало холодно, в разбитые окна врывался мороз.

Любочка дернула Костю за рукав и попыталась увести, но Костя стоял столбом. Она оставила его в покое. Не до него сейчас.

– Что ты хочешь? Мы сделаем все, что ты скажешь, отпусти врача. – Любочка попыталась сделать шаг вперед.

– Стой, сука, с-сказал, порежу, с-сказал! Открывай двери, быстро, я с-сказал, меня не запрешь, суки еб…е!

Вторая медсестра исчезла. Наверно, пошла за помощью, с надеждой подумал Костя. Майя Витальевна перестала дышать, став похожей на мертвую куклу.

– Выпустите меня! – орал новенький. – Или я ей башку отпилю. Быстро!

– Мы выпустим тебя, только стекло опусти. Надо достать твою одежду, не пойдешь же ты в пижаме на улицу. Там холодно. Подожди немного, сейчас принесут. – Любочка говорила ласково и убедительно.

И тут Костя включился. Он вновь почувствовал ярость, как тогда в кабинете у Ясеня.