Ежи Ставинский - Час пик Страница 28

— Зачем вы это делаете? — вдруг воскликнула она.

— Со скуки.

— Не хотите же вы сказать, что это вас развлекает!

— Очень развлекает! Я рад, что могу провести с вами этот вечер.

— Ну что за вздор!

— Эльжбета, я буду считать себя вашим должником.

— Но у вас столько возможностей провести вечер в сто раз интереснее! Это просто какая-то дикая насмешка!

— Я говорю совершенно искренне, — серьезно возразил я. — Мне не хочется уходить отсюда.

— Но почему? Что случилось? — вскричала она. Она хотела понять, что все это значит, и я обязан был объяснить ей. Можно было бы, конечно, долго распространяться на тему о моей дружбе с Боженцким, о том, какой он был товарищ, о его конспектах, но она не поверила бы. Я выбрал самое простое толкование.

— Разве это так трудно понять? — улыбнулся я. — Вы мне нравитесь, вот и все.

Мы смотрели в глаза друг другу, и она первая опустила их. Такой аргумент рано или поздно примет любая женщина. Чайник шумел на плитке. Эльжбета, опершись о подоконник, растерянно молчала.

— Извините, — добавил я. — Может, получилось невежливо. Не будем больше говорить об этом. — И я, наклонившись, поцеловал ей руку.

Она подняла на меня влажные глаза и улыбнулась. Эта улыбка. на минуту сделала ее лицо не таким бесцветным.

— Независимо от причины… я очень вам благодарна… Если бы вы сегодня не пришли…

— Знаю, — прервал я ее.

Где-то высоко над нами парил дух Боженцкого и по-ангельски улыбался мне. Наконец-то мое чувствительное тельце стало отогреваться.

Мы начали готовить ужин. Глядя, как дрожали у нее руки, я больше не сомневался: эта женщина была доведена голодом до истощения.

Я ушел от нее около полуночи, когда она закончила рассказ о своей жизни. Дома я тихонько проскользнул в свою комнату. Из комнаты Зоей доносилось подозрительное похрапывание. Отбросив мысль о любовнике мяснике, я догадался, что моя жена вызвала свою матушку, чтобы избежать дальнейших объяснений. Трудно было бы ожидать от нее полного доверия ко мне.

Несмотря на тупую боль, я заснул быстро, видно оттого, что предыдущей ночью не сомкнул глаз. Проснулся, как обычно. В кухне гремел бас моей тещи. Я быстро оделся и уже выходил из дому, когда в коридор выбежала заспанная Эва. Она, как всегда, мчалась в ванную.

— Не схвати двойку! — сказала она по привычке. Я обнял ее и крепко поцеловал.

— Вот еще новости! — выпалила она смущенно и побежала в ванную.

Я тихо открыл дверь и вышел. Через несколько минут я был уже в машине. Рези в паху сменились какой-то неприятной сосущей болью. Медленно проехав несколько улиц, я свернул во двор, где была частная станция обслуживания машин, услугами которой я обычно пользовался. Ее хозяин, живой, как ртуть, был способен купить и продать самого черта, отчего и процветал.

— Здравствуйте, пан Станислав! — сказал я, пожимая ему руку. — Сколько бы вы дали за этого «вартбурга»?

Пан Станислав мог не заглядывать в машину: он знал ее наизусть. Меня он тоже знал как облупленного и прекрасно понимал, что я такой же торговец, как он — строитель социализма.

— В апрельский воскресный день, то есть в начале сезона, вы можете взять за него семьдесят пять тысяч. Это потолок.

— А сегодня?

— Сегодня ноябрьский понедельник. Вы не можете подождать до весны?

— К сожалению… высшая сила торопит… — туманно пояснил я.

— Шестьдесят, — лаконично изрек пан Станислав.

— Машина ваша, — поспешил согласиться я.

Пан Станислав взглянул на меня, чтобы убедиться, что я не шучу, потом указал на двери конторы. Там он подсунул мне чистый лист бумаги.

— Заявление о продаже. Сумма сорок тысяч. У покупательницы гражданки Регины Курдель больше этой суммы быть не может.

Я написал нужное заявление, совершив этим последнее, должно быть, в моей жизни караемое финансовыми органами правонарушение. Пан Станислав с врожденным достоинством вытащил из кармана толстую пачку тысячезлотовых бумажек и с ловкостью автомата отсчитал большим пальцем шестьдесят штук. В его левой руке осталось по крайней мере вдвое больше бумажек, но я не почувствовал никакой зависти. У меня было такое ощущение, будто, внезапно освободившись от низменных желаний, я обрел подлинную мудрость — удел немногих. И все это я успел пережить в три дня, от пятницы до понедельника, пережить столь молниеносно, точно фильм моей жизни вдруг завертелся с бешеной скоростью, пущенный пьяным киномехаником в провинциальном кинотеатре «Фатум».

Я спрятал деньги, похлопал по затылку бывшую свою машину и вышел на улицу. Превращение движимого имущества в деньги заняло у меня пятнадцать минут. Опаздывающие на работу люди выскакивали из трамваев и мчались через улицу напролом, как зайцы через поле, торопясь успеть в последнюю минуту повесить табель.

Я не спеша вошел в каменный дом, где помещалось учреждение Зоси. Моя жена уже муштровала курьера, ужасного дубину, но, увидев меня, поперхнулась и быстро вытолкала паренька за дверь.

— Что случилось? — с тревогой спросила она.

Видно, она все время ожидала от меня какого-нибудь внезапного удара в спину. Я полез в карман. Глаза Зоей сузились: должно быть, она подумала, что я вытащу пистолет или бутылку с соляной кислотой. Но я достал всего лишь тысячезлотовые бумажки.

— Я продал машину. Вот, пожалуйста, сорок тысяч.

— Мне твои деньги не нужны, — гордо ответила она.

— Мы нажили их вместе, — возразил я. — Я хочу, чтобы ты истратила их на Эву. Она должна получить аттестат и закончить институт.

Это был убедительный аргумент. Зося взяла деньги. У меня осталось двадцать тысяч, но ведь гражданка Регина Курдель уплатила только сорок…

— К чему такая спешка? — недоуменно спросила Зося. — Что ты, до вечера не мог подождать, что ли?

— Я взял отпуск и сразу после полудня уезжаю.

— Может, так будет и лучше…

— Так наверняка будет лучше. Ты говорила с Эвой?

— Эва уже давно обо всем знает. У меня есть к тебе предложение.

— Слушаю.

— Нам надо поделить квартиру, не правда ли? Так вот, если бы ты после возвращения переехал в комнату Анджея, а он в твою, мы все могли бы избежать ненужных хлопот и беготни. Разве что…

— Мысль гениальна, ибо проста, — одобрил я. — Анджей может переезжать хоть завтра. Мои вещи уместятся в чемодане.

Зося недоверчиво взглянула на меня. Уж слишком легко решалось дело с разводом. Она, должно быть, даже почувствовала что-то вроде обиды. Ведь как бы то ни было, женщины не любят, чтобы их отдавали без борьбы, я должен был бы хоть раз пригрозить ей самоубийством.

— Спасибо тебе, Кшись, — тихо сказала она. — Наверно, так будет лучше и для тебя и для меня…

— Так наверняка будет лучше, — подтвердил я и поцеловал ее в лоб.

Я почувствовал, что глаза у меня наполняются слезами. Мы стояли молча, не зная, что сказать друг другу в завершение нашей многолетней совместной жизни. К счастью, зазвонил телефон. Зосе пришлось дать какие-то указания по работе. Воспользовавшись этим, я вышел, избежав чувствительного прощания. Такси доставило меня к директору Тшосу.

— А я как раз только что уладил вопрос с Боженцкой, — сказал он, пожимая мне руку. — Путевку можно взять сейчас же. Так что она может ехать хоть сегодня. — Спасибо, — искренне поблагодарил я. — Надеюсь, она вернется оттуда здоровой… Боженцкая еще молодая женщина, и она из кожи вон вылезет, чтобы хорошо работать.

Директор взглянул на меня с некоторым подозрением.

— Вы подыщете ей какую-нибудь работенку?

— Я как раз хотел попросить вас об этом, товарищ директор.

— Меня? Почему?

— Потому что меня уже, наверно, не будет.

— Что это значит? Вы хотите остаться в Мексике?

— Я не поеду в Мексику. Я ложусь сегодня в больницу. Об этом никто не знает. Официально я прошу дать мне отпуск.

— Что-нибудь серьезное?

— Видимо, да. Боюсь, что я уже оттуда не выйду.

Директор обалдело смотрел на меня, ничего не понимая. Наконец до него дошел смысл моих слов.

— Я хотел бы, чтобы вы ошибались, — грустно сказал он.

— Я бы тоже хотел. С сегодняшнего дня меня заменяет Обуховский. Лучшей замены вы не найдете. Он действительно очень стоящий человек.

— О Боженцкой можете не беспокоиться, — тихо сказал директор.

Видно, он решил стать исполнителем моей последней воли. Мы перешли к обсуждению дел, которые надо было уладить. Через час я поднялся и пожал ему руку. Он вышел за мной в коридор, оперся о балюстраду и стоял так, пока я не исчез в холле. Я мог бы крикнуть ему: «Ау, директор! До скорого свидания на „Повонзках!“ Я вижу в ваших глазах тоску о вечном отдыхе!» Но я не сказал ничего.

На улице у самого дома Эльжбеты я слегка покачнулся. Какой-то туман застил мне глаза. Я напряг всю силу воли и дотащился по узкой лестнице до ее дверей.