Михаил Осоргин - Вольный каменщик Страница 28

— Fin de section![86]

Марианна выпрыгивает из трамвая лёгким пёрышком, толкнув локтем неуклюжего каменщика. Из киоска торчат и шевелят пальцами четыре ноги разного пола.

История продолжается. В конторе ждет шефа обширная корреспонденция. Секретарь Анри Ришар в отпуске, и письма Егор Егорович распечатывает сам; проглядев, укладывает стопочкой, пришпиливая к письму и конверт, а на письме отмечая: «Исполнить», «Проверить», «Справиться». Работа мерная и скучная.

«Просим от сего дня по 15 сентября доставлять в удвоенном количестве следующие иллюстрированные издания „Лю“, „Вю“, „Ню“ и в тройном „Забавы Марианны“».

«Подтверждаем получение ста двадцати экземпляров „В эфире“, просим выслать двести „Забавы Марианны“».

Выпростав ноги из-под одеяла, Марианна кувыркается через голову и громким хохотом оглашает кабинет заведующего отделением экспедиционной конторы: «О, как я вам признательна, мосье Тэтэкин! Вы мой лучший покровитель!»

Егор Егорович в страшном смущении. Некоторые безответственные негодяи занимаются распространением… Какой скандал!

Уверенным нажимом красного карандаша начальник бюро пишет и подчёркивает в заголовке письма: «Журнал „Забавы Марианны“ не заказывать и не посылать».

Вольный каменщик кладет начало решительной борьбе с развратителями молодёжи. Пусть каждый делает, что может; усилия единиц сольются в стройный хор молотков строителей нового человечества.

Марианна удивлённо присаживается на край письменного стола Егора Егоровича и, поправляя чулок телесного цвета, говорит: «Какие глупости, мосье Тэтэкин! Во-первых, мои забавы не более безнравственны, чем речи парламентских депутатов и, конечно, менее развращают общество. Во-вторых, почему из десятка журналов одинакового типа вы обрушились на один; потому только, что его читает Жорж? В-третьих, главная контора даст вам нахлобучку за введение цензуры в торговом предприятии. В-четвёртых, в-пятых, в-шестых, в-седьмых, в-восьмых…» Легкомысленная сирена трещит без умолку, не подозревая, что уши Одиссея залиты воском. Наконец её звонкий голос переводит в хриплый телефонный басок непосредственного начальства Егора Егоровича:

— Я слушаю, мосье Тэтэкин. Да, есть, кажется, такой журнальчик, довольно гнусный, а что? О, мой дорогой, нам-то что за дело? Порнография? Ну, конечно! Но, кажется, тираж растет. Что? Какое преступление? Полноте, дорогой мосье Тэтэкин! Но тогда мы должны отказаться от распространения многих изданий. Э, мой милый, что вы говорите! Ну, хорошо, хорошо, зайдите, поболтаем. Не знал, что вы такой моралист. Что? Обсудим, обсудим. До свиданья!

«Подтверждаем получение… Просим дослать. В ответ на ваше… „Забавы Марианны“… И впредь посылать как обычно… В счёте вашем от 1 августа… „Забавы Марианны“. Мосье, если вас не забавляет быть рогатым, то поспешите обратить внимание…»

Как бы ни решила вопрос главная контора, Егор Егорович не сдастся. Вольный каменщик должен быть последовательным. Впрочем, не иначе поступит и честный профан. Егор Егорович штемпелюет письма днем Получения.

«Мосье, если вас не забавляет быть рогатым, то поспешите обратить внимание на поведение вашей жены, весело проводящей время в курорте с вашим подчинённым по службе».

— Главное — кто-нибудь должен серьёзно начать борьбу и выказать себя достаточно стойким и мужественным!

«Мосье, если вас не забавляет быть рогатым…»

И почему непременно предполагать, что доброе начинание не встретит сочувствия? Главной конторе просто до сих пор не приходило в голову, что распространение подобных журнальчиков порочит фирму; а это даже и коммерчески невыгодно. Впрочем, в данном случае вопрос становится ребром: выбирайте между старым служащим и забавляющейся Марианной! Третьего нет — довольно!

«Мосье, если вас не забавляет быть рогатым, то поспешите обратить внимание…»

Это ещё что за чепуха? Откуда попало? Маленькое почтовое недоразумение: вместо делового письма вложена частная записка, и притом гнусная. Егор Егорович бросает письмо в корзину под стол, потом заботливо наклоняется, вынимает, расправляет и соображает, как же быть? С одной стороны — нельзя швырять чужих писем, а с другой — явная гадость, донос на чью-то жену. Конечно, бросить! Он комкает и швыряет записку, отстуканную на машинке и неподписанную. Есть же такие тихие подлецы, и, пожалуй, кто-нибудь из клиентов нашей фирмы. Ну, конечно! Не только выписан аккуратненько адрес бюро, но ещё прибавлено: «Monsieur Tetekhine, directeur»[87], Несомненно, клиент, даже и фамилию мою знает! Вот и попал! Забавно все-таки! А письмо с заказом послал, значит, этому, у которого жена. Этакие пакостники!

Окончив разбор корреспонденции, Егор Егорович берет нужные письма и сам идёт распорядиться об исполнении. В отсутствие Ришара часть его обязанностей выполняет машинистка. Мадемуазель Ивэт, несмотря на слишком яркую окраску губ и ногтей, сидит за машинкой с лицом святой девы. Егор Егорович обстоятельно втолковывает ей, что нужно сделать, и по её репликам догадывается, что мадемуазель Ивэт ничего не поняла. Он беззлобно и с великим терпением объясняет снова:

— Так пожалуйста, мадемуазель Ивэт! И сами проверьте заказы. И чтобы отметили в книгах.

Святая дева удаляется не то обиженно, не то удивлённо. Сонный от жары и духоты бухгалтер вяло смотрит ей вслед несколько ниже спины, хотя эта картина давно ему прискучила.

— Несколько неудобно без Ришара, — говорит Егор Егорович, — мадемуазель Ивэт не так опытна.

Бухгалтер производит губами неопределённый звук, повторяет его дважды и прибавляет:

— Кое в чем она, конечно, неопытна.

— Но девушка старательная, — успокоительно замечает Егор Егорович.

Бухгалтер в третий раз издает губами звук, который можно объяснить как угодно. Ему, в сущности, безразлично, в какой степени Ивэт девушка и в какой она старательна. Но что она сегодня кривляется и витает в облаках — в этом нет сомнения. Вероятно, что-нибудь натворила или собирается натворить.

Если мадемуазель Ивэт собирается что-то натворить, то она, во всяком случае, не торопится. Ушёл заведующий бюро, ушли другие служащие, долго и сложно, потирая спину, разминая ноги и оскорбительно сморкаясь, завершал трудовой день бухгалтер и удалился. Задержавшись дольше всех, мадемуазель Ивэт деловито заходит в кабинет заведующего, перебирает на столе бумаги, недоуменно пожимает плечами и наконец догадывается заглянуть в корзину. Поверх бумажек лежит надорванный конверт, несомненно, тот самый. Значит, письмо было распечатано и прочтено. Лакированные ноготки мадемуазель Ивэт ещё раз нисходят в корзину и возвращаются со скомканным листочком бумаги. Раньше чем прочитать письмо, шеф всегда отмечает штемпелем на уголке день получения; штемпель стоит.

Мадемуазель Ивэт не столько в негодовании, сколько изумлена:

— Но это какой-то кретин!

Она забыла толкование славянской души, данное однажды бухгалтером: «Вы понимаете, мадемуазель? Ничего нет мудрёного, что вы не понимаете по-китайски!»

Ну хорошо. А вы понимаете, по каким побуждениям мадемуазель Ивэт рвет письмо на мельчайшие кусочки и выходит с видом, нисколько не напоминающим святую деву?

Марианна недоумевает: правда ли, что бюро не приняло заказов на журнал? Мадемуазель Ивэт пожимает одновременно плечами и губками. «Но ведь был договор?» — «Был условный, от номера к номеру. Вообще — поговорите с шефом».

Шеф сидит в храме на престоле. Над его креслом светящийся треугольник, символ сознательного бытия, со всевидящим оком и буквами: иод, хе, вау, хе, которые приблизительно означают: «Я есть тот, кто есть». В руках шефа пламенеющий меч, острие которого сейчас направится на вошедшего. Ещё на почтовой службе Егор Егорович привык в нужных случаях держаться величаво.

Марианна не учитывает обстановки; она игриво болтает ножкой и намекает, что о делах приятнее говорить в ресторане за бутылкой доброго вина. Однако шеф бюро довольствуется бутербродами, принесёнными из дому. Тогда Марианна ушмыгивает за ширму, переплетает себя в старомодный пиджак комбатанта и зачёсывает остатки волос решёткой на лысину. — В петличке какая-то ленточка. Люди, имеющие основание опасаться оскорбления действием, всегда носят в петличке какой-нибудь предохранительный значок, отвлекающий внимание от их бегающих глаз.

— Вышло маленькое недоразумение, мосье… Дело идёт о моем издании «Забавы Марианны».

Голос с высоты престола:

— Никакого недоразумения. Мы не распространяем порнографических изданий.

— О-ля-ля! Это немножко слишком. Но даже допустим, что Марианна не монахиня; но она ничем не превосходит другие издания того же рода, которые вы берете на комиссию.

— Благодарю вас. Мы ознакомимся и с другими и примем меры.