Томас Пинчон - Рассказы из авторского сборника «Выкрикивается лот сорок девять» Страница 28

В зарослях тростника у них была спрятана плоскодонка, которую они недавно нашли, залапали и окрестила «Утечка». Приятели забрались в лодку, Тим и Этьен начали грести. Пьер уселся, поставив передние лапы на нос, и стал похож на носовое украшение. Чуть ниже по течению с берега спрыгнула лягушка, а дождь беспрестанно чертил круги на воде. Плоскодонка проплывала под ложно-венецианскими мостиками, у которых сверху отсутствовали доски, и можно было, глянув вверх, увидеть в прорехи серое небо; мимо маленьких пристаней, чьи непросмоленные сваи прогнили и покрылись зеленой слизью; мимо открытой беседки с проржавевшей обшивкой, листы которой раскачивались от малейшего ветерка; мимо изъеденных коррозией статуй прямоносых девушек и юношей с фиговыми листочками, обнимающихся или держащих в руках рога изобилия, луки, какие-то невообразимые свирели и лиры, плоды гранатовых деревьев, полуразвернутые свитки. Вскоре над голыми ивами показался Большой Дом, растущий по мере приближения, и с каждым взмахом весел можно было разглядеть все больше башенок, амбразур и контрфорсов. Снаружи дом выглядел весьма плачевно: гонтовая обшивка отвалилась, краска облупилась, слетевший с крыши расколотый шифер валялся на земле. Окна по большей части были разбиты за годы набегов пугливых мальчишек, которые не отваживались залезать внутрь из страха нарваться на кавалерийского офицера с пистолетом. И всюду витал запах старого, восьмидесятилетнего дерева.

Мальчики привязали лодку к ступеньке железной лесенки, вделанной в нечто вроде каменной набережной, выбрались на берег и гуськом направились к боковому входу в Большой Дом. Независимо от того, как часто они приходили в логово, у них всякий раз возникало ощущение некой торжественности момента, словно они не просто входили в дом, а вступали в иной мир. Необходимо было усилие, чтобы сделать шаг и войти внутрь. Воздух в доме был спертым и тяжелым от запаха, который словно противился вторжениям извне и преследовал их все время, пока они не выходили наружу. Никто не осмеливался упомянуть этот запах, хотя все его явственно ощущали. Словно выполняя ритуал, они сначала смотрели друг на друга и смущенно улыбались и лишь затем осторожно ступали в поджидающий их полумрак.

Они пробирались вдоль стен, поскольку знали, что может случиться, если пройти под подвешенным в центре потолка флинтгласовым канделябром в паутине и со сталагмитами пыли на верхних гранях. Дом был полон таких запретных мест: глухих закоулков, откуда мог выпрыгнуть кто угодно; участков искореженного пола, ступив на который, можно было внезапно провалиться в подземные казематы, или просто темных проходов, где не за что было ухватиться рукой; дверей, которые, если их не держать, сами медленно закрывались за вами. От таких мест следовало держаться подальше. В общем, путь к логову напоминал проход по опасной гавани, изобилующей подводными скалами. Если бы в дом вошли не четверо, а больше ребят, то в этом бы не было никакой опасности — просто стайка мальчишек носилась бы по старому дому. Если бы их было меньше, то они не смогли бы пройти дальше первой комнаты.

Поскрипывая половицами, вызывая эхо каждым шорохом и оставляя четкие отпечатки кед на влажном полу, члены Хунты шагали в глубь дома короля Ирьё, мимо вставленных в простенки зеркал, возвращавших им отражения, потемневшие и поблекшие, как будто часть их оставалась в качестве платы за проход; они проходили в дверные проемы, занавешенные старинными бархатными шторами со стершимся ворсом, делавшим их похожими на географические карты с морями и континентами, неведомыми школьной географии; они миновали буфетную, где однажды нашли пролежавший там несколько десятилетий ящик «мокси», от которого осталось девять бутылок (одну Ким Дуфэй разбила о борт «Утечки» в день спуска на воду, еще одну они торжественно выпили в прошлом году в честь более-менее успешного завершения операции «Спартак», а третью распили совсем недавно, когда принимали Карла Баррингтона в свою шайку); затем спустились вниз, прошли мимо пустых винных стеллажей в пустые мастерские с пустыми рабочими столами и болтающимися в темноте выдернутыми электрическими розетками, похожими на безногих пауков; и наконец добрались до самого тайного уголка в доме, каморки, расположенной за старинной угольной печью, которую они привели в порядок и вокруг которой Этьен потом еще целую неделю расставлял мины-ловушки. В этой комнате они собирались и обсуждали свои планы, здесь же в пятигаллонной жестянке хранили натрий, залитый керосином, а также карты местности, спрятанные в старинном бюро с откидной крышкой, и список врагов народа, доступ к которому имел только Гровер.

Небо стало еще темнее, дождь налетал порывами, то переходя в ливень, то стихая до мелкой мороси, а в глубине дома, в сухой прохладной комнате, члены Xyнты готовили переворот. Они уже три года плели нити заговора, и он порой напоминал Тиму сны, которые он видел, когда болел и лежал с высокой температурой, сны, в которых ему поручали что-то сделать — разыскать нужного человека в огромном незнакомом городе, кишащем людьми и намеками; решить длиннющую, запутанную арифметическую задачку, где каждое действие влекло за собой десятки новых. Казалось, что ситуация никак не меняется. Не было «задач», которые не порождали бы необходимости обдумывать новые задачи, так что вскоре старые забывались и по умолчанию возвращались в руки взрослых или попадали в нейтральную зону, и тогда приходилось начинать все с начала. Что с того, что Этьену в прошлом году (если привести самый яркий пример) удалось почти на неделю остановить бумажную фабрику, засорив водозаборник? Прочие дела шли своим чередом, как будто сам заговор имел некий существенный изъян и был обречен на неудачу. Хоган Слотроп в тот же вечер должен был бросить дымовую шашку на заседании АУР, выкурить всех из зала и утащить их протоколы и финансовые отчеты, но ему вдруг позвонили и попросили поговорить с одним анонимным алкоголиком, который впервые оказался в их городе и обратился в местное отделение АА, потому что попал в беду и был чем-то напуган.

— Чего он боится? — попытался выяснить Тим.

Случилось это год назад, ранней осенью, вскоре после начала занятий в школе. Хоган зашел к Тиму домой сразу после ужина, небо было светлым, хотя солнце уже село, и они пошли во двор покидать мяч в корзину. Мяч кидал только Тим, Хогану не давала покоя мысль о двух взаимоисключающих друг друга заданиях.

— Боится, что снова начнет пить,— сказал Хоган, отвечая на вопрос Тима.— Я возьму с собой это,— сказал он, показывая пакет молока.— Если он захочет выпить, мы выпьем молока.

— Ха,— хохотнул Тим, который не очень-то любил молоко.

— Слушай, — начал Хоган, — молоко нужно не только детям. Давай я расскажу тебе о пользе молока. Это великолепный напиток.

— Лучше расскажи про пиво,— предложил Тим. Последнее время его увлекала идея основательно напиться.

— Тебе смешно,— обиделся Хоган.— А мне, между прочим, повезло, что я сумел бросить пить. И мой отец то же самое говорит. Взять хотя бы это го парня, с которым мне надо поговорить. Ему тридцать семь лет. Прикинь, насколько я его опередил.

— Ты должен сегодня вечером подложить дымовую шашку,— напомнил Тим.

— Слушай, Тим, может, ты сделаешь это вместо меня, а?

— Мы с Грови собираемся взорвать натрий,— сказал Тим,— Помнишь? И это должно произойти одновременно.

— Ну, тогда скажи Грови, что я не могу,— сказал Хоган.— Извини, Тим, никак не могу.

— Именно в этот момент — как и следовало ожидать — появился Гровер. Тим и Хоган постарались как можно дипломатичнее объяснить ему ситуацию, но, как обычно, их усилий оказалось недостаточно, поскольку Гровер устроил им разнос по полной программе и, обозвав их по-всякому, ушел в сумерки, которые тем временем успели крадучись спуститься с гор так, что они и не заметили, как стало темно.

— Похоже, натриевая атака отменяется,— спустя некоторое время робко предположил Хоган,— а, Тим?

— Да,— согласился Тим.

Как всегда, все шло не так, как должно было идти; не было никакого продвижения к цели. Этьен зря нырял в водолазном костюме — разве что для смеха. Бумажная фабрика снова начнет работать, люди вернутся на работу, атмосфера опасности и недовольства — то, чего добивался и на что рассчитывал Гровер, исходя из своих темных замыслов, о которых он никому не рассказывал,— рассеется, и все пойдет по-прежнему.

— Слушай-ка, Тим,— предложил Хоган голосом медвежонка Йога[132], которым говорил, когда старался кого-то приободрить,— может, пойдем вместе в отель и потолкуем с этим парнем?

— Так он в отеле? — спросил Тим.

— Да,— ответил Хог.

Парень оказался в городе проездом, и почему-то никто не хотел с ним встречаться. Нэнси, секретарша в главном офисе АА, отчаявшись кого-нибудь найти, позвонила Хогану. Он согласился. «Он пойдет»,— сказала она кому-то, кто был с ней в офисе, и Хогану показалось, что на другом конце провода раздался смех.