Олег Рябов - КОГИз. Записки на полях эпохи Страница 28

– А чего вы веселитесь? – обратился Николай к нам.

– Сейчас Володя пойдет делать заказ, и я тебе все объясню. Володя, иди, а то ты все забудешь. Ты никогда ничего не записываешь.

Володя укоризненно посмотрел на меня, сведя брови домиком и покачав головой, пошел на кухню. Я стал рассказывать Николаю историю про жульен. История длинная и скучная, но надо же было как-то скоротать время до водочки и селедочки:

Как-то раз мы с Натаном отдыхали в Крыму: он на одном конце Крыма, я – на другом. И вот лежу я ранним утром на пляже в Судаке, дремлю и слышу призывные настойчивые крики: «Натан, Натан!» Открыл я один глаз и вижу двух длинноногих девчонок, они мне показались знакомыми, «землячки», думаю. Присмотрелся, а в тридцати метрах от меня встает с лежака им навстречу заспанный Натан, почему-то в брюках. Мы так обрадовались друг другу, что решили эту встречу отметить, и поехали в Коктебель, в Планерское то есть. Захотелось нам пообщаться с богемой или, по крайней мере, с Марией Степановной Волошиной. Поехали на попутке: всего-то тут пятнадцать километров. Коктебель – маленькая деревушка, все знают друг друга, и отдыхающие – «все свои».

От первых же встречных незнакомых московских студентов мы проведали, что вчера в Дом творчества приехал отдыхать Аркадий Первенцев, замечательный партийный писатель, кратный лауреат сталинских премий, а главное, вдохновитель замечательного крымского гимна. Помните: «Прекрасны горы коктебля кругом раскинулись поля совхозы бля колхозы бля природа но портят эту красоту сюда наехавшие ту туристы бля моральные уроды…» Когда-то давным-давно написал он в «Правде» ругательную статью про молодежь, что, мол, ходят в шортах, и шорты в СССР запретили. И вот сегодня утром вся молодежь, отдыхавшая в Коктебеле, в шортах и плавках, с гитарами и без, в купальничках и… Там же в песне было: «один купальничек на ней а под купальничком ей-ей все голо бля все голо бля все голо…»

Человек сто собралось под балконом автора «Кочубея» и горланили под гитары: «Не видно даже брюк на них одна девчонка на троих…» Несколько девчонок забрались на большую парковую скамейку и, размахивая верхними частями купальничков, танцевали что-то среднее между шейком и казачком. Открытая, но наглухо зашторенная балконная дверь в номер классика зловеще молчала навстречу радостям молодежи. То, что это была «та дверь», все знали точно: вопрос был решен со сторожем двумя стаканами «сухаря». Но все сторожа, как и все вахтеры той эпохи, решали и другие полезные вопросы: прибывшие дружинники сообщили, что автобус с милицией из Феодосии прибудет через двадцать минут. Выход из ситуации был найден, договорились: все расходятся, а лауреат уезжает в Малеевку.

Первая половина дня прошла не напрасно, и мы с Натаном решили, что нам необходимо как-то серьезно подкрепиться. Никаких приличных заведений в Коктебеле не было, пирожков не хотелись, и мы решили на старой каботажной шаланде отправиться обедать в Ялту.

Добирались за какие-то копейки, если не бесплатно, но очень долго. Лучший ресторан Ялты «Ореанда» нас с Натаном уже ждал. Вот тут-то, открыв меню, мы и прочитали впервые в жизни это замечательное слово – «жульен». То, что это – горячая закуска, нам подходило, а цена – три рубля – говорила, что это что-то солидное. Радостные, возбужденные, в предвкушении продолжения праздника, мы заказали удивленной официантке два жульена и бутылку водки. Каково же было наше даже не разочарование, а изумление, когда нам принесли два мельхиоровых наперстка граммов по двадцать пять с крохотными ложечками. За соседним столом сидела немецкая супружеская пара с молоденькой переводчицей, и они уверенно распивали такую же, как у нас бутылочку водочки, ковыряя вилками в огромных бифштексах, заваленных горами румяного лука, да еще картошка. Вторую бутылку водки мы закусывали бифштексами. Вот что такое «жульен».

Володя нас покормил отменно, «Москва» славилась своей кухней, у них шеф-повар язвой желудка не страдал, и сам любил покушать вкусно. И вдогон мы взяли триста граммов, как и говорил Володя, а не бутылку.

Вот тут-то и начинается главная история: Николай вспомнил, что у него есть очень важное дело, и мы ему нужны.

4

– Мне надо с одной гражданочкой пообщаться. Обещал я ей, что мы ее по телевидению покажем, – объяснил нам Николай. – Вы будете молчать. Если что – подыграете.

Мы шли веселые, разогретые, болтая ни о чем, пока не оказались в проходном дворе прямо за театральным училищем. Тут Николай стал заметно приволакивать ногу. А когда стали подниматься по широким бетонным ступенькам официального подъезда, он уже откровенно хромал, и я понял, что игра началась.

Вывеска гласила, что здесь находится библиотека профсоюза шоферов. В предбаннике никого не было, а в зале посетителей сидела за перегородкой одинокая старая дева лет сорока с явно выраженной базедовой болезнью: зоб и радостные выпученные глаза под круглыми очками.

– Так, ну что же? Ну, вот мы и прибыли, Лидия Львовна. Как и обещали, – чуть-чуть интонируя и играя, обратился к ней Николай.

– Да-да, я вижу. Это очень хорошо, – отвечала хранительница библиотеки, почему-то не отрывая глаз от Натана, а вернее, от его пальто канареечного цвета.

– Лидия Львовна, а где ваша директор, Анна Степановна? Она обещала быть.

– Анна Степановна уехала в бибколлектор. Ее сегодня уже не будет.

– Ну, может, оно и к лучшему. Главное, чтобы она в среду на той неделе была, когда мы снимать приедем. Вот, я вас хотел познакомить: это – Балалаев, наш осветитель, – Николай показал на меня рукой. – А с Натаном Моисеевичем, я вижу, вы знакомы?

– Да-да, знакомы.

– Лидия Львовна, готовим мы передачу к двадцать второму апреля. Вам не надо объяснять, что это важная государственная дата, и поэтому готовимся серьезно и загодя. Хотелось бы в коротеньком репортаже минут на пятнадцать показать ваши фонды, рассказать о вас, передовиках культурного фронта, и надо будет пригласить кого-то из читателей. Желательно ветеранов. У вас в фондах есть классики?

– Есть-есть, конечно. И Пушкин есть, и Толстой!

– Ну что вы, Лидия Львовна! Я имею в виду настоящих классиков. Ленин у вас есть?

– А как же! Вот прямо на первой полке, пятое издание, пятьдесят пять томов.

– Очень хорошо. А у вас есть постоянные читатели, желательно из ветеранов, старых большевиков, кто бы брал Ленина из абонемента читать, изучать домой?

– Это надо смотреть по картотеке. Но мы, конечно, найдем таких. А вас как?..

– А я – Инкин. Зовите меня просто: товарищ Инкин. А теперь, Лидия Львовна, похвастайтесь нам своими фондами. В обкоме профсоюзов легенды ходят про вас и вашу библиотеку.

Тетка полезла под стол и быстренько что-то напялила себе на ноги. Это оказались вязаные, самодельные, яркие полуноски-полуваленки. Потом она резво выпрыгнула из-за своей стойки-конторки и уверенно повела нас между стеллажами, забитыми книгами, в глубь помещения. Я плохо себе представлял, в чем заключается розыгрыш Николая, хотя в том, что это розыгрыш, уже не сомневался.

Лидия Львовна что-то увлеченно рассказывала, оперируя именами и цифрами. Николай поддерживал беседу. Мы с Натаном откровенно зевали, пока все не добрались до заветного книжного шкафчика, простенького, фанерного, с маленьким замочком-щелкунчиком.

Тут у Лидии Львовны задрожали губы.

– А вот здесь отобраны книги, предназначенные для списания, – как-то грустно сообщила она нам.

– Какое еще списание? – строго спросил Николай.

– А каждый квартал к нам приходят списки книг, подлежащих изъятию из книготорговой и библиотечной сети. И мы должны, строго следуя им, проверять все фонды и списывать «нехорошие» книги. А кроме того, мы списываем и отдаем на уничтожение ветхие издания, которые у нас не пользуются спросом по нескольку лет. Это – моя боль.

Она маленьким ключиком открыла дверку и дрожащими руками стала вынимать и показывать нам крошечные брошюрки и книжечки. Сиреневая тетрадка с чуть обветшалыми краями и наклеенной посередине большой белой маркой «Б. Пастернак. Детство Люверс». Затем были вынуты еще пять книжек Бориса Пастернака: «Повесть», «Поверх барьеров», «Сестра моя жизнь», «Девятьсот пятый год», «Темы и варьяции».

Мы с Натаном насторожились, и он уже собирался открыть рот, когда Николай рявкнул:

– Глупость какая! Я разберусь и доложу куда следует! Не беспокойтесь, Лидия Львовна – книги мы спасем!

– А вот – еще, – произнесла книгохранительница и продолжила демонстрировать нам.

«В. Хлебников. Изборник» – красовалось на обложке с профилем «председателя земного шара» работы Маяковского. За этой брошюркой последовали хлебниковские «Тэ и лэ» с обложкой Ольги Розановой и «Игра в аду» с Малевичем.