Уильям Голдинг - Шпиль Страница 28

Наконец Визитатор снова повернулся к нему.

– Это не дознание, милорд. Но может быть, вы…

– Спрашивайте что угодно, я готов отвечать.

– Я был в этом уверен.

Визитатор вдруг улыбнулся. «Он все понимает, – подумал Джослин, а петля давила ему грудь. – Он на моей стороне, и притом он обыкновенного роста».

Визитатор заговорил снова:

– Этот предваряющий разговор, быть может, упростит дело.

«Упростит дело, – подумал Джослин. – Что ж, если он хочет этого, я готов».

– Меня считают сумасшедшим.

И снова наступило молчание, а он заглянул внутрь себя и не стал противиться. Он торжественно кивнул Визитатору.

– Может быть, так оно и есть.

Головы снова сдвинулись. «Нет, – подумал он, – ничего я не упростил, а только усложнил». Он застонал, ощупал свою голову и нашарил что-то в волосах. Это была закрученная стружка, он растянул ее, порвал и отшвырнул прочь. За столом все бормотали, один из писцов кивнул, встал, слегка поклонился и вышел.

Визитатор сказал мягко:

– Мы составили перечень вопросов, которые извлечены из доношений и свидетельств.

– Из доношений? И свидетельств?

– Разве вы не знали? Некоторые получены еще два года назад!

Он мысленно оглянулся на два минувших года.

– Я был занят.

Теперь Визитатор уже не скрывал улыбки.

– Мне кажется, некоторые вопросы не совсем справедливы. скажем вот этот – о свечах.

– О каких свечах?

Визитатору подали грамоту, и он принялся ее рассматривать. В голосе его зазвучало любопытство.

– Писавший это, надо полагать, считает, что Матери Церкви нанесен сокрушительный удар тем, что два года ее чада не возжигали свечей в нефе собора.

– Ансельм!

– Это ваш ризничий, не так ли? Надо полагать, немалую часть своих доходов он извлекает из продажи свечей. Но, разумеется, им руководило не это, а нечто более возвышенное, духовное. Да. Отец Ансельм, ризничий собора Пречистой девы Марии. Обладатель личной печати.

– Ансельм!

(А он удалялся, становился все меньше, исчезал в длинном коридоре…)

– Милорд настоятель. Может быть, дело станет яснее, если вы признаете или отвергнете некоторые общие… обвинения.

– Я же сказал, что готов отвечать.

– Тогда приступим, милорд.

Визитатор стал переворачивать листы. Джослин ждал, прижав руки к груди, и смотрел на вереницу сандалий под столом. Визитатор поднял глаза.

– Признаете ли вы что в этом храме без надобности перестали ткать, как здесь сказано, «великолепный узор хвалы Господу»?

Джослин с готовностью кивнул:

– Это правда. Сущая правда! Истинная правда!

– Объяснитесь же.

– Перед тем как начать строить шпиль, мы постарались отгородить восточную часть храма и совершали богослужения в капелле Пресвятой девы.

– Так обыкновенно и поступают.

– И до времени богослужения не прерывались. Но только вскоре люди почуяли опасность. Когда опоры начали петь, а потом согнулись, никто из причта и из мирян уже не хотел там молиться.

– Значит, потом богослужения в храме не совершались?

Джослин быстро поднял глаза и простер вперед руки.

– Совершались. Если вы вникнете во все сложности, то поймете… Ведь я все время был там. И это как бы заменяло богослужения. Я был там, и они тоже, к вящей славе храма.

– Кто они?

– Строители. Конечно, их становилось все меньше, но некоторые остались до конца.

Визитатор ничего не сказал, но Джослин почувствовал, что его понимают, и продолжал поспешно:

– Я не знаю, чьи имена и печати, кроме одной, стоят на этих грамотах, и жалобы известны мне лишь в самом общем смысле. Знаю только, что я искал людей с неколебимой верой и звал их за собой, но не нашел ни одного.

Он видел, что Визитатор не ожидал такого ответа и доволен им. Глядя на его дружелюбное лицо, Джослин вдруг почувствовал неудержимое желание объяснить все до конца.

– Люди поступали по-разному. Одни сбежали, другие остались, третьи были обращены в камень. Пэнголл…

– Да. Пэнголл…

– Она вплетена повсюду. Она умерла, а потом воскресла у меня в голове. Она и сейчас там. Я не могу от нее отделаться. Раньше она не жила, то есть жила, но не так, все было совсем по-другому. И о нем я должен был бы знать раньше, понимаете, извлечь это из-под свода, из подвалов моего ума. Но конечно, все это было неизбежно. Как и деньги…

– Да, поговорим о деньгах. Это ваша печать? И вот это?

– Кажется, моя. Да.

– Вы богаты?

– Нет.

– Как же все это будет оплачено?

– Точно так же, как Он укрепил опоры и ниспослал нам Гвоздь.

И снова потусторонняя песня, провал в памяти, давящая громада… Он равнодушно смотрел, как, бесшумно ступая, вернулся писец и к свидетельскому месту рядом с ним приблизился отец Безликий. Он слышал, как бесы скребутся и стучат в окна. Лихорадочно напрягая мозг, он соображал, как бы поскорее подняться на шпиль и опередить их.

– Милорд, пока мы тут разговариваем, шпиль может рухнуть. Позвольте мне отнести Его и вбить!

Визитатор пристально смотрел на него из-под густых бровей.

– Вы думаете, если не будет гвоздя, шпиль может…

Джослин поспешно поднял руку и остановил Визитатора. Нахмурясь, он пытался уловить песню, которая дрожала так близко, на грани памяти, но она растаяла, и Ансельм тоже растаял. Джослин поднял глаза на Визитатора, который со странной улыбкой откинулся на спинку стула.

– Милорд настоятель, право, я восхищен вашей верой.

– Моей?

– Вы говорили о женщине. Кто она? Пресвятая дева?

– Нет! Отнюдь! Никоим образом. Это жена его, Пэнголла. Понимаете, с тех пор как я нашел ягоду омелы…

– Когда это было?

Вопрос был острым и твердым, как грань камня. Он видел, что все семеро замерли и смотрят на него пристально, серьезно, словно судят его.

«Вот оно что, – подумал он. – И как это я сразу не понял? Меня судят».

– Не знаю. Забыл. Очень давно.

– Вы сказали, что некие люди были «обращены в камень». Как это понять?

Он обхватил голову руками, закрыл глаза и стал раскачиваться из стороны в сторону.

– Не знаю. Для этого нет слов. Столько сложностей…

Наступило долгое молчание. Наконец он открыл глаза и увидел, что Визитатор снова откинулся назад и дружелюбно улыбается.

– С вашего позволения, милорд настоятель, мы продолжим. Эти люди, которые остались с вами до конца… Вы утверждаете, что они праведники?

– О да!

– Праведники?

– Истинные праведники, уверяю вас!

Но на длинном столе уже переворачивались листы. Визитатор взял один и начал читать бесстрастным голосом:

– «Убийцы, головорезы, разбойники, смутьяны, насильники, явные прелюбодеи, содомиты, безбожники и гораздо худшие злодеи».

– Я… Нет, нет!

Визитатор смотрел на него поверх листа.

– И это праведники?

Джослин стукнул себя кулаком по левой ладони.

– Они отважные!

Визитатор вдруг недовольно засопел. Он бросил лист поверх кучи других.

– Милорд. Как все это понять?

Джослин благодарно ухватился за этот прямой вопрос.

– Сначала все было так просто. Люди способны видеть в этом лишь позор и безумие – они называют это «Джослиновым безумством». Но мне было видение, ясное и непреложное. Все было так просто. А дальше начались сложности. Сначала только зеленый росток, потом цепкие усики, побеги, ветки, и наконец все поглотила суета, и я не знал, что мне делать, хотя готов был принести себя в жертву. А потом он и она…

– Расскажите о видении.

– Оно записано у меня в книжке, эта книжка в сундуке, на самом дне, в левом углу. Если нужно, можете прочитать. Скоро я произнесу проповедь… в соборе, на средокрестии будет новая кафедра, и тогда все…

– Вы хотите сказать, что видение побудило вас строить шпиль, сделало это неотвратимым?

– Да, именно.

– И это видение… или, может быть, следует назвать его откровением?

– Я не учен. Простите.

– И это видение неизбежно повлекло за собой все остальное?

– Именно так, именно.

– Кому вы в этом исповедались?

– Своему духовнику, разумеется.

Бесы, хоть и незримые, были тут, за окнами. Джослин с нетерпением посмотрел на Визитатора.

– Милорд. Пока мы здесь…

Но Визитатор поднял руку. Писец на левом конце стола объяснил:

– Это Ансельм, милорд. Ризничий.

– Тот самый, который так печется о свечах? Это он ваш духовник?

– Он был моим духовником, милорд. И ее. Вы только представьте себе, как это тяжко – знать и не знать!

– Но потом вы сменили духовника? Когда?

– Я… Нет, милорд.

– Стало быть, он и сейчас ваш духовник, если только вы вообще исповедуетесь?

– Да. Пожалуй.

– Милорд настоятель, когда вы в последний раз были у исповеди?

– Не помню.

– Месяц назад? Год? Два?

– Я же говорю, не помню!

Вопросы давили и сковывали его, неправые вопросы, на которые не было ответа.

– И все это время вы чуждались равных вам по духу и жили среди людей, которые, сколько нам известно, погрязли в грехах?