Эрскин Чайлдерс - Загадка песков Страница 28

На востоке виднелись проблески света.

– Уверен, что тут безопасно, – отозвался я, – но так хотелось бы видеть рядом надежный мол: ночь не обещает ничего доброго, да и это волнение мне не по душе.

– Волнение – это чепуха. – Дэвис махнул рукой. – Это всего лишь отголоски, докатывающиеся с наветренной стороны. Что же до молов, так они вокруг тебя, только скрыты. Спереди и с правого борта лежит Западный Хоенхерн, изгибаясь к юго-западу, это получше любого каменного волнореза. Слышишь, как бьется о его северный берег прибой? Вот там я едва не потерпел крушение в тот день, а канал, в который мне удалось юркнуть, находится где-то совсем рядом с нами. Слева по борту, в какой-нибудь миле, располагается Восточный Хоенхерн, куда я попал, миновав озеро, в котором мы стоим сейчас. В такой же миле, но уже за кормой, начинается главный массив песков, верхний зубец нашей Вилки. Так что мы в замкнутом пространстве. Практически. Ты ведь помнишь карту…

– А, к черту карту! – не выдержал я, найдя сей поток утешений слишком приторным для моих нервов. – Ты лучше оглянись вокруг! Если вдруг что-то случится… Разразится шторм, например? Но какой смысл торчать тут и изумляться видам? Я иду вниз.

Последовали mauvais quart d'heure[55] в каюте, в ходе которых я, к стыду своему, забыл о нашей главной задаче.

– Какой суп предпочитаешь? – робко спросил Дэвис, нарушая гнетущую тишину.

Это столь бытовое замечание, более красноречиво свидетельствовавшее об отсутствии опасности, нежели тысяча умных аргументов, спасло ситуацию.

– Знаешь, Дэвис, – сказал я, – ты имеешь дело с человеком, который, по самой скромной оценке, трусоват, и тебе нет нужды жалеть меня. Но и ты совершенно не похож на любого другого яхтсмена из всех, с кем сводила меня судьба, да и на моряков вообще. При всех твоих авантюрных затеях ты такой мягкий и спокойный. Думаю, было бы лучше, кабы ты подчас разражался залпом отборной морской брани или пригрозил заковать меня в кандалы.

Глаза у Дэвиса едва не вылезли на лоб. Он заявил, что это все его вина – ему следовало помнить, что я не привык еще к якорным стоянкам в открытом море.

– И, кстати, что касается шторма, – добавил мой друг. – Я не удивлюсь, если так и будет, потому как барометр стремительно падает. Но это нам не повредит. Понимаешь, даже при высокой воде перемещение морских…

– О, Бога ради, не начинай снова! Ты скоро убедишь меня, что мы тут в большей безопасности, чем в отеле. Давай-ка лучше поужинаем, да как следует!

Ужин удался на славу, но, когда пришло время варить кофе, яхта перестала раскачиваться продольно и начала перекатываться с боку на бок.

– Я предполагал подобное, – заверил Дэвис. – Хотел уже предупредить тебя, да только… Причина в том, что отлив идет против ветра. Это абсолютно безопасно…

– Мне помнился, ты говорил, что здесь будет тише, когда вода упадет…

– Все так, но может показаться, что стало хуже. Течения – такие странные явления, знаешь ли, – пробормотал он, словно защищая репутацию не слишком респектабельного знакомого.

Дэвис принялся заполнять судовой журнал, слегка раскачиваясь в такт движениям яхты. Я, в свою очередь, пытался писать в дневнике, но не мог сосредоточиться. Всякий незакрепленный предмет в каюте сделался вдруг шумным и непоседливым. Канистры звякали, посуда в шкафах громыхала, ящики издавали глухие стоны. Мелочовка повыскочила из потайных мест и пустилась на полу в причудливый хмельной танец, напоминая гоблинов на заколдованном лугу. Мачта жалобно поскрипывала при каждом крене, а швертовый колодец кашлял и булькал. А наверху, похоже, выпустили на волю целую свору демонов. Палуба и рангоут прекрасно препровождали звук, и малейшее «тук-тук» незакрепленного конца снасти превращалось в оглушительные удары молота, а щелканье фала по мачте казалось очередью из пулемета системы «Максим». Вся эта какофония складывалась в ритмичный, сводящий с ума хор.

– Пора ложиться, – заявил Дэвис. – Половина одиннадцатого уже.

– Что? Спать в таких условиях? Я этого не вынесу, мне надо что-то сделать. Может, предпримем еще одну прогулку?

Последняя фраза подразумевалась как горькая, полубредовая шутка.

– Почему бы нет? – отозвался мой товарищ. – Если тебя не смущает поболтаться немного в ялике.

Я пожалел о неосторожном предложении, но сказанного не воротишь, да и какие-то отчаянные меры уже давно назрели. Вскоре я уже стоял на палубе, цепляясь за бакштаг и с легкой дурнотой глядя вниз, где прыгал на волнах, как пробка из бутылки, ялик, а Дэвис тем временем готовил весла и уключины.

– Прыгай! – скомандовал он, и не успел я опомниться и даже толком усесться, как нас уже унесло в ночь и лодчонка запрыгала с одной волны на другую. Дэвис бережно вел нашу скорлупку, направляя ее наискось гребням, не слишком налегая на весла, в расчете, что течение само вынесет нас к цели. Внезапно качка прекратилась. Из темноты выступили очертания склона, и ялик мягко улегся на облизываемый волнами берег.

– Западный Хоенхерн, – сообщил Дэвис.

Он выскочил из лодки и, погрузившись по щиколотку в ил, подтянул ялик на пару футов, потом поднялся повыше, на твердый влажный песок. Ветер налетел на нас, заглушая голос.

– Давай разыщем мой канал, – проревел Дэвис. – Это там. Держи так, чтобы маяк Нойверка светил нам в спину.

Мы отправились в продолжительную прогулку прямо навстречу ветру и шуму бурунов, разбивающихся о дальнюю сторону песков. «Лишь галька мира шелестит вдали», – вертелась у меня в голове строчка из Мэтью Арнольда[56]. «Семь миль от берега, – думалось мне. – Ютимся, как морские птицы, на призрачном островке из песка, подмываемом отливами и разбиваемом волнами, в полночь, в надвигающийся шторм, отрезанные даже от своего сомнительного убежища». Если не сейчас, то когда же побороть свою слабость? Веселье сумасшедшего заструилось по моим жилам, покуда я пил свежий ветер и пробивался вперед. Так продолжалось минуту или две, потом Дэвис ухватил меня за руку.

– Смотри, вот мой канал!

Местность пошла под уклон, перед нами серебрилась бурная река. Повернув к северу, мы пошли по ее течению, спотыкаясь о грязевые впадины, поскальзываясь на водорослях, полуослепшие от соленых брызг и оглохшие от грохота прибоя. Река, готовясь к встрече с морем, становилась шире, бурливее, белее и терялась во мгле. Мы приняли вправо и захлюпали по пене. Повернувшись спиной к ветру, я протер глаза и увидел, что дорогу нам преграждает толчея бурунов.

– Примерно вот там, – прокричал мне на ухо Дэвис, указывая в сторону моря. – Меня ударило первый раз… Когда норд-вест – хуже… Это – пустяки. Берем правее… Назад.

Мы помчались, подгоняемые ветром, огибая линию прибоя. Я полностью утратил представление о времени и направлении. Дорогу нам снова преградило море, превратившееся в реку, стоило нам пройти немного по берегу. Снова мы повернулись лицом к опьяняющему ветру. Потом слева появился мерцающий огонек, и мы скорректировали курс. Вскоре я наткнулся ногой на что-то твердое – это был планшир ялика. Так мы завершили обход нашего призрачного владения, этого острова из снов. Точнее, кошмаров, как я о нем вспоминаю.

– Тебе тоже придется грести, – сказал мой друг. – Дует очень сильно. Держи нос к волне. Ну, ты все знаешь!

Мы отплыли. Мое весло временами погружалось по самый валек, временами сбивало пену на гребешке волны. Дэвис, расположившийся ближе к носу, размеренно выкрикивал: «Навались! Ровнее!» Я слышал, как порывы ветра треплют полы его непромокаемого плаща. И тут над валами показался бледный желтый огонек.

– Одерживай! Подходим!

Бушприт «Дульчибеллы», раздувшийся в преломлении света до гигантских размеров, пронзил тьму надо мной.

– Табань, два хороших гребка! Суши весла! Прыгай!

Намертво вцепившись в норовящий выскользнуть корпус, я кучей сполз на палубу. Дэвис последовал за мной, держа в руке фалинь, а ялик исчез за кормой.

– «Дульчи» теперь держится прекрасно, – сообщил Дэвис, крепя фалинь. – Отливное течение ослабело, вода почти на низшей отметке.

Мне подумалось, что качка меня теперь мало волнует. Я излечился от страха.

И очень вовремя, потому как выползать из койки, чтобы облачаться в намокший прорезиненный плащ, могло стать для меня не лучшим началом дня. Было около восьми утра. Яхту сильно качало, и я на карачках вполз в каюту, где Дэвис накрыл завтрак прямо на полу.

– Я дал тебе поспать, – сказал он. – Делать все равно нечего, пока вода не спадет. Да и нет смысла поднимать якорь в такой шторм. Вылези, посмотри. Уже светает.

Мы выползли на палубу и ухватились за кнехт, чтобы не унесло.

– Ветер зашел на норд-вест. Настоящий шторм, море – хуже не бывает, почти полный прилив. Ты такого никогда не встретишь.

Я был готов к тому, что увижу: штормящее море на лиги вокруг, хаос бурунов, разбивающихся там, где недавно был наш призрачный остров. Поэтому воспринял происходящее спокойно, даже со своего рода восхищением. «Дульчибелла» встречала бурю с присущим ей упорством, нацелив вперед бушприт и рассекая штевнем зеленые валы. Волна уверенности и привязанности к нашему суденышку захлестнула вашего покорного слугу. Громадный якорь и толстенная цепь «Дульчи» всегда возмущали меня, теперь же я оценил их надежность, а лакированные борта, надраенные палубы, белоснежные паруса прогулочных яхт показались фатоватыми излишествами из ненавистного прошлого.