Алексей Семенов - Голые циники Страница 28

Алан Вадоев запускал по заказу Второго канала уже свой 15-й художественный фильм. Теперь это была «эпохалка» «Зверье». В отличие от говенных режиссеров современности, Алан не мял судорожно свое лицо при неудачном дубле, не орал актерам: «Не верю!», не чесал яйца, демонстрируя свой талант, не курил нервно и постоянно на площадке, не засовывал бычки себе в уши, будто в творческом экстазе, не смотрел на актеров, как на протухшую свинину, словом — он был не говенный режиссер, а очень даже талантливый.

— Значит, так, как вас зовут, милая? — обратился он к девушке, игравшей эпизод санитарки.

— Варвара.

— Первый опыт?

— Первый в пятнадцать лет был.

— Я про актерскую работу! — засмеялся Алан.

— Так, костюмеры и гримеры, ассистент, максимально быстро переводим ее роль второго плана. Будет играть русского снайпера, воюющего на чеченской стороне.

— Алан, а как вы себе представляете этот абсурд: женщина, русский снайпер, да еще на стороне чеченцев?

— Очень просто, девушка — чемпионка по биатлону, парня-снайпера которой в Чечне, из-за неправильных координат наводчика, положили под ковровую бомбардировку российские самолеты. Мстит. Меньше вопросов. Бегом.

Варварой стали заниматься. Всунули сценарии, тексты, начали примерять одежду. Варвара сидела спиной к двери трейлера, когда сзади подошел ассистент режиссера.

— Варвара, значит, так. Сейчас нужно быстро научиться сборке-разборке СВД.

— Ружье, что ли?

— Нет, снайперская винтовка Драгунова, — сказал чей-то знакомый для Варвары голос. Варвара обернулась. Вместе с ассистентом режиссера стоял Сергей.

— А, магазинный охранник… — как-то смущенно произнесла она.

— Нет, Сергей — военный консультант нашего фильма. Именно он научит тебя обращаться с винтовкой, как с родной.

— Как с родной, мы уже пробовали, — сама себе сказала Варвара.

— Что, простите? — спросил ассистент.

— Погода хорошая, говорю, — вспылила Варвара.

Ассистент режиссера развернулась, фыркнула и ушла.

— Ну, что, начнем, — сказал Сергей, когда они остались вдвоем.

— Ага, начнем, и в этот раз точно нужно быстрее кончить… — съехидничала Варвара.

— Извини.

— Да, ладно, проехали. Так что там с ружьем?

Через тридцать минут Варвара с легкостью разбирала винтовку и держала ее профессионально. Подошел Алан Вадоев.

— Ну что, убийцы, смотрю, все в норме. Молодцы.

— Конечно, ведь такой учитель, — улыбнулась Варвара.

— Значит, так, теперь самое главное, Варь. Ты должна думать, смотреть, ходить, дышать, стрелять и убивать, как девушка, похоронившая своего парня, — продолжил Алан.

— Поверьте, я прекрасно знаю это чувство. Проблем не будет.

— Хорошо, — Алан не стал вдаваться в подробности — почувствовал это раньше, поэтому и предложил ей эту роль. — Хорошо.

И он закричал в «матюгальник» о десятиминутной готовности всей съемочной группе.

— Ну че, Гор, не будем плакать на прощание, — обнял друга в аэропорту возвращающийся домой раньше положенного времени Ричард.

— Давай, братан, мы тут еще три дня потусим, доснимем красивые пейзажи страны, ее шикарные отели… — подмигнул Горров.

— Смотри, чувак, по два презерватива надевай, — подколол Рич.

— Они уже на мне, может, в ДУЩЬ, побыстренькому?

Друзья рассмеялись. Им действительно стало грустно, хоть и расставание было непродолжительным.

— Здорово время провели тут.

— Да уж…

— «Виагры» какие охуенные!!!

— Ломовые просто.

— Я тебе там в сумку конверт положил, в самолете посмотри. Поплачешь хоть, уснешь — перелет сократишь.

— Ну, спасибо.

— Отцу — привет, скажи, что отснимем специально для него дополнительные фрагменты: травести с травести, травести в слоне, слон в тра… Ну это уже слишком, даже для него.

— Ладно, прекрати…

Горров стал серьезным. Посмотрел открыто.

— Помирись с Варей. Она тебя любит. Ты-то тоже все время про нее думал.

— Я к ней сразу поеду из аэропорта.

— Это правильно. Цветы, шампанское из duty-free, раскладную «морковку».

— Я ей кольцо куплю. Попрошу выйти за меня.

— Вот это ты мужик, — Горров обнял Ричарда. — Вот это честно.

Ричард посмотрел на часы.

— Я пошел.

— Давай.

— Береги себя.

— Ты тоже.

Конечно, Ричард не дождался самолета, чтобы открыть конверт, а распечатал его во время паспортного контроля. В этот момент его фотографию в паспорте сличали с подлинником. Он захохотал. Ему поставили штамп, но он продолжал стоять и смотреть. Стал грустным, а в глазах образовались слезы. В конверте были три фотографии и письмо. На первой в душе были три голые камбоджийки, прибиравшиеся у них. На второй были девочки из «Виагры». А на третьей были они с Горровым, смешно сидящие вдвоем на унитазе, и вместо того, как все люди на аналогичных фотографиях просто правдоподобно изображали процесс, они нагло его проводили. Письмо же он решил прочитать и обдумать в самолете.

Рич зашел в duty-free. Взял шампанское и долго выбирал кольцо. Взял «Cartier». Они с Варварой много раз мерялись, и он точно знал, что его мизинец — это ее обручальный палец.

— Встать, суд идет! — как-то торжественно, но одновременно пугая даже ни в чем не виновных, пронеслось по залу заседаний.

«Блядь, понеслось», — пронеслось в голове Мейерхольда.

— Мейерхольд, не волнуйся, — словно почувствовал волнение адвокат Прозорновский.

За несколько дней их совместной работы они успели подружиться и перешли на «ты», а Мейерхольд попросил адвоката называть его «Мейерхольдом». В свою очередь, Прозорновский попросил называть его просто «адвокатом».

Судья, в торжественно красивой мантии, поднялся и сел на трон. Прозорновский коротко, но уважительно поклонился.

Тот давно знал Прозорновского по работе, прекрасно понимал, что будет «мочилово», и искренно любил его за профессионализм.

Прозорновский тоже любил и уважал судей. Он уважал и «встать, суд идет», и их мантии с величавостью «на гране», их троны. Он вообще любил греческую мифологию.

— «Адвокат», а где у него эта шляпка плоская на голове? — в нервическом ожидании спросил Мейерхольд.

— Это ты фильмов насмотрелся. Голова должна быть непокрытой, — улыбнулся Прозорновский.

— Слышь, — пытался подбодрить себя Мейерхольд, — а в парике можно выходить, если судья лысый?

— Можно.

— А в бигудях?

— Ну, если только судья — женщина-склеротичка.

— А с пирсингом могут быть? Ну, чтоб из носа торчала какая-нибудь железяка?

— Из носа может торчать только меч правосудия.

Мейерхольд заржал.

Судья неодобрительно посмотрел и предложил всем сесть.

Верника в зале не было, зато была прямая трансляция на Втором канале. Свободный проход зрителей. Из-за ажиотажа, раздутого Фрайфманом вокруг процесса, в зале сидели и депутаты, и артисты, и представители международных корпунктов, и политологи… Рядовых зрителей не пустили, хоть и было объявлено открытое слушание. Говорят, что в перерыве в женском туалете видели и Аллу Борисовну, но в зале ее никто не узнал. Да и не до нее было.

На первом ряду сидел Сергей и очень нервничал. Он нервничал сильнее всех, потому что чувствовал вину за происшедшее.

После того как судья зачитала суть обвинения, выдвинутого против Мейерхольда, тому было предоставлено слово.

— Ваша честь, — Мейерхольд значимо поклонился. — Спасибо, что пришли, — обратился он к залу. — Смотрите, это будет интересно, — в телекамеру. — Я не собираюсь просить вас снизить срок — мне это просто не нужно.

Судья поправил очки, а Мейерхольд продолжил:

— Я не собираюсь просить прощения у общества и каяться за свой поступок, у вас он называется «преступление». Мне уже давно не нужно стыдиться себя, — Мейерхольд осмотрел зал. — Я помню, когда это было последний раз в моей жизни. — Мейерхольд посмотрел в камеру, а операторы стали медленно увеличивать его изображение. — Представьте себе временную базу для боевого взвода. Туалет метрах в семи.

— Обвиняемый, что вы можете сказать по существу дела?! — нетерпеливо перебил судья.

— Ваша честь, то, что я сейчас говорю, имеет непосредственное отношение к делу, я прошу вас выслушать меня!! — жестче, чем нужно, произнес Мейерхольд.

Сергей, все время ожидающий чуда, что Мейерхольда отпустят, а его отпустит, тихо прошептал: «Пиздец, Мейерхольда не остановить».

— Вы находитесь там, выдвигаясь на отдельные вылазки. И вот дорога между базой и туалетом становится простреливаемой для снайперов. Да, мои друзья от искусства, мои любимые политики, — Мейерхольд говорил спокойно и слегка улыбаясь, — да, мы срали под себя.

— Я попрошу вас воздержаться от крепких выражений, выношу предупреждение и делаю вам предупреждение, — занервничал судья. — Секретарь, занесите это в протокол.