Барбара Пим - Осенний квартет Страница 28

И он оказался прав. Дом Марсии с облупившейся краской зеленого и кремового цвета, пыльным лавровым кустарником и грязными занавесками нельзя было не заметить. Норман стоял на другой стороне улицы и смотрел на него как зачарованный, так же, как на мумии зверей в Британском музее. Дом казался нежилым, занавески задернуты не до конца, и в такой теплый вечер — ни щелочки в окнах. Сад, насколько Норману было видно, совершенно запущен, но великолепный старый ракитник стоял в пышном цвету. Его ветки никли к полуразвалившемуся сарайчику, и вдруг Норман увидел у этого сарайчика Марсию с полными руками молочных бутылок. Волосы у нее сильно поседели, на ней было старенькое ситцевое платье в крупных розовых цветах. Зрелище это настолько ошеломило Нормана, что он словно прирос к месту. Ему показалось, что она увидела его, и с минуту оба они стояли, как он тогда у витрины с мумиями зверей в Британском музее, не подавая виду, что узнали друг друга. Потом Марсия исчезла, должно быть, зашла в дом с заднего хода, подумал Норман.

Он перешел; улицу, не зная, как ему поступить дальше. Подойти к двери, позвонить, объявиться? Подсознательно его тянуло убежать, но, не успев ничего решить, он увидел, как с другой стороны к дому Марсии подходит молодая женщина. Она шла, видимо, по делу и, увидев Нормана, задержавшегося у этого дома, строго спросила его: — Вам кто-нибудь тут нужен?

— Нет, я просто гуляю, — поторопился ответить Норман.

— Я наблюдала за вами, — продолжала Дженис. — Вы кого-нибудь знаете тут?

— А вам какое дело? — отрезал Норман.

— Мы должны быть настороже. Ничего не поделаешь, приходится. Последнее время тут было несколько ограблений.

— Прелестно! — вырвалось у Нормана. — Вот уж не думал, что у Марсии Айвори есть что красть.

— Ах, вы ее знаете? Тогда извините меня, но теперь такие происходят дела, что поневоле становишься подозрительной. — Дженис улыбнулась. — Я ведь сама собираюсь зайти к мисс Айвори. Я общественница из Центра.

— Присматриваете за ней?

— Точно. Навещаю время от времени.

— Вот и прекрасно. Ну, всего хорошего. Я пойду. — Норман шагнул в сторону.

— А вы не повидаете ее, раз уж пришли? — спросила Дженис.

— Я ее уже повидал, — сказал Норман, успев отойти подальше. И, собственно говоря, так оно и было. Этого зрелища — Марсия с молочными бутылками — оказалось вполне достаточно, чтобы сказать: я ее уже повидал. Что раз видал, того уж не забудешь, подумал Норман. По крайней мере теперь можно сказать Эдвину, что хотя дом Марсии с виду несколько дерьмовый, как сейчас выражаются, но за ней приглядывает бойкая общественница. Он, конечно, не скажет Эдвину о своей вечерней прогулке — как объяснишь, что ему понадобилось в этом районе Лондона, почему его туда вдруг понесло? Было такое, и все тут, но Эдвину этого не понять.

А тем бременем Дженис весело сообщила Марсии: — Оказывается, у вас был гость.

Марсия холодно уставилась на нее, как это всегда бывало, когда к ней обращались с каким-нибудь вопросом или замечанием.

— Тот джентльмен, которого я встретила на улице.

— Ах, этот! — презрительно сказала Марсия. — Мы с ним работали вместе. Мне такие посетители не нужны.

Дженис вздохнула. Продолжать разговор об этом забавном человечке явно не стоило. — Ну, а как ваши дела? — спросила она. — Ходили сегодня за покупками?

17

Гуляя в лесу, Летти набрела на лужайку, заросшую диким чесноком. — Вот прелесть! — воскликнула она.

— А ты бы видела, какие здесь цвели колокольчики! — восторженно проговорила Марджори, как и подобает собственнически настроенной жительнице сельских мест. — В этом году они были изумительные, а теперь почти сошли. Тебе надо бы приехать недели две назад, когда они стояли во всей красе.

А ты меня не приглашала, подумала Летти, потому что только теперь, когда Дэвид уехал навестить свою мать (которой под девяносто, вспомнилось Летти), Марджори написала ей, спрашивая, не хочет ли она провести несколько дней за городом.

— Мы с тобой почти как в прежние времена, — продолжала Марджори.

— Да, пожалуй, — согласилась Летти, отметив мысленно словечко «почти». — Но за эти годы столько всего было.

— Правда, правда! Кто бы мог подумать!.. Когда я впервые встретилась с Дэвидом, мне и в голову не пришло… — Марджори пустилась в воспоминания о первой встрече и о дальнейшем развитии отношений с человеком, за которого она собирается замуж. Летти дала ей сколько угодно болтать, а сама смотрела на все вокруг, вспоминая, какой тут был осенний ковер буковой листвы, и думала: а что, если лечь здесь и лежать, готовясь к смерти, когда выносить эту жизнь станет трудно? Находили ль когда-нибудь старого человека, конечно пенсионера, который дошел до такого состояния? Вряд ли пролежишь здесь, никем не обнаруженная, потому что в этот лесок любят выводить своих собак их суматошные хозяйки. О том, чтобы поговорить на эту тему с Марджори, и думать нечего, и самой в нее вникать тоже не годится. Тут маячит опасность.

Марджори все еще не оставила мысли устроить Летти в Холмхерсте, и в тот вечер они должны были ужинать у тамошней заведующей мисс Даути.

Бет Даути — женщина лет сорока пяти, с пронзительным взглядом, была нарядно одета, причесана волосок к волоску и сильно накрашена, что, как ни удивительно, придавало ее облику некую старомодность, Она то и дело подливала себе в рюмку джина, объясняя это тем, что на такой работе трудно обходиться без «моральной поддержки», как это почему-то у нее называлось. Летти поймала себя на мысли, хорошо ли относится мисс Даути к пожилым людям, но, может быть, оборотистость важнее, чем добрые чувства, а эта женщина производила впечатление особы весьма деловитой.

— Как вы думаете, Летти может рассчитывать на комнату в Холмхерсте? — спросила Марджори. — Вы говорили, что у вас скоро освободится место.

— После Лондона вам у нас не понравится, — заявила Бет. — Вы взгляните, какие они. Подойдите к окну.

Летти остановилась у окна с рюмкой в руках. Три старые женщины — не компанейским числом трое — медленно шли по саду. Ничего примечательного в этих старушках не было, разве только чувствовалась в них полная отчужденность от любого проявления жизни. И Летти вдруг рассердилась на Марджори, которая считает, что Летти удовольствуется таким существованием, а сама выходит замуж за весьма привлекательного священника. Все складывается точно так, как было сорок лет назад, когда Летти вечно тащилась и хвосте за своей приятельницей, но теперь можно обойтись и без этого. Когда Бет снова подлила ей в рюмку, она решила, что комната в Холмхерсте ей совершенно не нужна — лучше лечь и лежать в лесу, укрывшись буковой листвой и папоротником, и спокойно ждать смерти.

— Это одно из самых любимых кушаний отца Лиделла, — сказала Бет, подавая на стол небольшую, покрытую крышкой кастрюлю из керамики. — Цыпленок под бешамелью. Надеюсь, вы тоже это любите?

— Да, да, — пробормотала Летти, вспоминая то время, когда она ела цыпленка под бешамелью у Марджори. Неужели Дэвид обходит весь поселок и снимает пробу со стряпни одиноких женщин, прежде чем решить, на ком из них остановить свой выбор? Блюдо, которое они ели сегодня вечером, отвечало всем требованиям кулинарии.

Придя домой, Марджори сказала: — Смешно получилось с этим цыпленком! Бет дала нам понять, что она приглашала Дэвида к столу. Знала бы ты, как она за него цепляется!

— И вино, что мы пили… по-моему, — орвието?

— Да, вино тоже его любимое. Как это все забавно, ты не находишь?

Летти ничего такого не находила, потому что этот нелепый эпизодик намекал на нечто более серьезное, во что ей не хотелось вникать.

— Не понимаю, как Бет Даути может позволить себе угощать джином, — продолжала Марджори. — Он теперь так вздорожал. Хорошо, что Дэвид не употребляет спиртного.

— И слава тебе боже! — согласилась с ней Летти, сразу почувствовав что-то неладное в соседстве спиртного с божеским, но не в силах подыскать подходящую замену такому сочетанию.

В тот вечер Марсия отправилась к врачу. Заранее она не записалась и даже не знала, к кому из трех врачей попадет на прием, но это не имело особого значения, так как мистера Стронга среди них не было. Ей ничего не стоило просидеть там часа два, даже не полистав растрепанных журналов, она просто наблюдала за теми, кто ждет приема. Многим из них, по ее мнению, нечего тут было делать. Она прикидывала, скольким из этих людей, если таковые вообще имелись, пришлось, как ей, побывать на операционном столе. Большинство были люди молодые, будто прямо с работы и будто ничего у них никогда не болело. Все, что им требуется, — это справки. Только зря отнимают время у врача, думала она. И не удивительно, что Государственная служба здравоохранения испытывает финансовые трудности.