Фрэнк Харди - Власть без славы. Книга 1 Страница 28

В понедельник сыщики Уильямс и Армфилд, виновники всех тревог Джона Уэста, поднялись спозаранку.

Еще не прошло и году, как эта внешне столь неподходящая друг к другу пара перешла на службу в сыскное отделение по личному желанию начальника полиции; и хотя старик не отличался словоохотливостью, они все же поняли, что мало кто из сыщиков пользуется его доверием. Он сказал, что сам будет руководить их работой, и велел им держать язык за зубами, особенно в присутствии некоторых коллег.

Когда жалобы на эпидемию азартных игр в Керрингбуше и других районах стали особенно настойчивы, начальник полиции послал Уильямса и Армфилда сделать налет на тотализатор Джона Уэста.

По ходатайству Дэвида Гарсайда задержанных во время налета отпустили на поруки и дело их было отложено на месяц. Джону Уэсту и Дэнни Каммину предстояло явиться в карлтонский суд на будущей неделе.

Уильямс и Армфилд были люди честные и чистосердечно верили, что свои обязанности нужно выполнять мужественно и нелицеприятно. После ареста Уэста и Каммина они поместили Стэси в пустом доме, неподалеку от его прежней квартиры, скрыв это от всех, кроме начальника полиции и надежных полицейских, день и ночь охранявших несчастного шпика. Так как Стэси живостью ума не отличался, то сыщики написали ему на бумажке все, что он должен был сказать на суде, и Стэси в поте лица старался затвердить свои показания наизусть. Глупость была не единственным его пороком — такого труса свет не видал; он совсем ошалел от страха, и сыщики опасались, что если слушание дела отложится, он слова путного не сумеет выговорить.

Когда сыщики свернули на улицу, где жил Стэси, еще только начинало светать. Их обогнала повозка молочника, и они слышали, как он гремел бидонами и жестянками, разнося молоко по квартирам.

Вдруг Уильямс нагнул голову и посмотрел на своего спутника, доходившего ему до плеча.

— Он у Стэси тоже был? Зачем Стэси заказывать молоко? Мы доставляем ему все, что нужно, да он почти ничего в рот не берет.

— Странно. Молочник заходил к нему. Чего констебль у ворот смотрит? — Они прибавили шагу.

Стэси лежал в постели, прислушиваясь к возне опоссумов на чердаке и крыс под полом, обессиленный, испуганный, и проклинал тот день, когда стал полицейским шпиком. Вдруг он услышал стук в дверь, и чей-то голос тихо сказал:

— Ты здесь, Стэси?

Стэси задрожал всем телом, но не ответил. Стук повторился, и голос так же тихо повторил вопрос; потом наступила пауза, после чего Стэси услышал легкий шорох, словно кто-то просовывал бумажку в щель под дверью. Потом на крыльце и по двору послышались торопливые шаги. Стэси встал с кровати и трясущимися руками засветил фонарь. Выглянув в окно, он увидел молочника, который выбегал из ворот, минуя ничего не подозревающего полицейского и обоих подошедших к дому сыщиков. Он услышал, как они что-то сказали молочнику, но тот, не останавливаясь, вскочил на козлы, и повозка помчалась во весь дух. Стэси с фонарем в руке пошел отворять. На полу перед дверью лежала записка, и он подобрал ее.

Когда сыщики вошли к Стэси, он стоял возле кровати и дрожал как осиновый лист. Грязная ночная рубаха висела на нем мешком, от щек остались одни темные ямы, глаза, казалось, вот-вот совсем провалятся.

— Кто это приходил? — спросил Армфилд.

— Н-не з-знаю. Кто-то постучал. Я встал с постели, но они убежали.

— Что ты прячешь за спину?

— Н-ничего.

— Давай, давай, — вмешался Уильямс. — Что у тебя в руке?

Стэси попятился.

— Ничего. Просто бумажка.

— Дай сюда! — Уильямс шагнул вперед и протянул руку.

Стэси нехотя отдал записку, и Уильямс, подняв фонарь, прочел каракули, нацарапанные карандашом: «Посмей только показывать против Джека Уэста, пожалеешь».

Уильямс повернулся к Армфилду.

— Пойди скажи констеблю, чтобы никого не впускал.

— Кто это был? — спросил Стэси.

— Не знаю. Я не успел разглядеть его, — солгал Уильямс. На самом деле он видел лицо молочника с безобразной застывшей улыбкой и красной впадиной вместо правого глаза.

— А теперь оденься. — Заметив, что Стэси дрожит как в лихорадке и судорожно всхлипывает, он добавил: — Возьми себя в руки. Я сейчас разведу огонь и зажарю тебе яичницу с салом. А ты изволь съесть ее. Вот уже неделя, как у тебя куска во рту не было.

Когда Джон Уэст сказал Дэвиду Гарсайду, что он убьет Стэси, это было всего лишь фигуральное выражение овладевшей им ярости. Тогда мысль об исполнении этой угрозы не приходила ему на ум, но чем ближе надвигался день суда, тем сильнее она соблазняла его.

Благополучие и даже самая жизнь его ближних мало беспокоили Джона Уэста: он интересовался людьми только в той мере, в какой они могли содействовать укреплению его власти. И все же мысль об убийстве несколько смущала его: он не думал, что способен хладнокровно посягнуть на человеческую жизнь, погасить ее, как пламя свечи. Но вскоре он обнаружил, что эта мысль приносит ему облегчение, что злоба уже меньше душит его. Тот душевный покой, который обретает покаявшийся грешник, Джон Уэст находил только в изобретении жестокой кары для каждого, кто дерзал ослушаться его.

Он, конечно, не сам расправится с Артуром Стэси: страшно убить человека своими руками. И какая в этом нужда? Любой из его шайки охотно возьмет это на себя. Вот хотя бы Боров, или Одноглазый Томми, или Горилла, да хотя бы и Арти; нет сомнений, что Арти не шутил, когда советовал ему «убрать» Стэси.

Но после дерзкого посещения Стэси Одноглазым под видом молочника того опять переселили, и не было никакой надежды не только убить его, но и узнать, где он прячется. Итак, если только Гарсайд не сумеет повлиять на судью или не совершит юридического чуда (а в этом, по уверению Гарсайда, не было бы ничего невероятного), Джону Уэсту грозило разорение и тюрьма.

Он знал, что Нелли Моран и ее мать очень встревожены его арестом и предъявленным ему обвинением. Хорошо, что удалось выманить у старухи согласие на помолвку до скандала, думал он, отправляясь за два дня до суда к невесте. Он видел, что Нелли в последнее время словно побаивается его, но ни она, ни миссис Моран и не заикались о том, что брак не может состояться. Впрочем, миссис Моран упорно сопровождала их повсюду, а в те редкие мгновения, когда они оставались наедине, Нелли уже не поощряла его пылкой страсти, как в вечер объяснения; она напрямик объявила ему, что «идти дальше поцелуев» — великий грех. Джона разбирало нетерпение, и он поклялся, что заставит будущую тещу сократить искус «жениховства» и как можно скорее сделает Нелли своей женой.

Он застал хозяек на кухне: миссис Моран гладила. В магазине зазвонил колокольчик, и Нелли пошла отворять.

— Ну, как ваши дела? — спросила миссис Моран, — Сколько с вами хлопот вашему ангелу-хранителю.

— Я сам себе ангел-хранитель.

— Как можно так говорить? Это богохульство. Удалось вам столковаться с этим подлецом, с Артуром Стэси?

— Нет. Не могу до него добраться.

— Как вы думаете, он католик? — задумчиво проговорила миссис Моран и тут же с благочестивым ужасом добавила: — Боже упаси!

Джон Уэст так и подскочил.

— Верно! Может быть, и католик. Очень может быть. Я и не подумал об этом.

Миссис Моран многозначительно глянула на него.

— Мы, католики, должны держаться вместе. И если Стэси католик и вы поговорите с ним, а еще лучше — если с ним поговорит священник, он, вероятно, возьмет назад свое заявление.

— Все может быть, — ответил Джон Уэст. «Католик он или нет, — подумал он, — кто, как не священник, сумеет добраться до него, если только я найду такого, который согласится пойти к нему».

Джон Уэст имел весьма слабое представление об особах духовного звания. Для него это были люди не от мира сего. Они внушали ему благоговейный трепет, и он не дерзал исповедоваться им в своих грехах, к великому огорчению Нелли и ее матери. Он знал только, что приходский священник, отец Логан, обращается с ним крайне почтительно и частенько выпрашивает у него пожертвования на бедных.

Миссис Моран бросила гладить и заговорила, не снимая руки с остывшего утюга:

— Я председательница женской общины при церкви святого Иосифа и лично знакома с самим архиепископом Балларатским. Он раньше был священником здесь, в Керрингбуше. И отец Логан иногда заходит к нам на чашку чаю.

Миссис Моран явно гордилась своими клерикальными связями. Она немного помолчала и, видимо, приняв решение, которое далось ей не без внутренней борьбы, продолжала:

— Отец Логан — мой большой друг, и он хорошо знает отца Кэрролла, а отец Кэрролл — приходский священник в Карлтоне. Так вот, этот самый отец Кэрролл хоть и очень достойный и благочестивый патер, но любит и выпить и на скачках поиграть. Если бы вы поговорили с отцом Логаном, а отец Логан поговорил с отцом Кэрроллом, а отец Кэрролл поговорил бы с Артуром Стэси — глядь, что-нибудь бы и вышло. Вдруг Стэси и в самом деле католик, от чего боже упаси!