Богомил Райнов - Странное это ремесло Страница 28

С той же целью довелось мне вести длительные переговоры с директрисой музея Родена, мадам Гольдшедер. Ее постоянными клиентами были богатые коллекционеры и большие художественные галереи, располагавшие достаточными средствами, чтобы не торговаться. Но я не располагал подобными средствами и потому попросил замолвить за меня словечко одного знакомого, который занимал в ту пору должность генерального директора национальных музеев Франции.

— Ну, разумеется, я переговорю с ней, — согласился он. — Но галерея Родена принадлежит городу, мне она не подчинена.

Так или иначе, на следующий день я был принят мадам Гольдшедер, столь же обходительной, сколь и несговорчивой.

— У меня есть отливка интересующей вас головы, — сказала она, когда мы наконец подошли к деловой части нашей беседы. — Но почему вы считаете, что я должна уступить ее вам по более низкой цене?

— Прежние наши власти не интересовались Роденом и не приобрели ни одной его работы, как, впрочем, и других французских скульпторов, — начал я издалека. — Между тем люди искусства у нас в стране ценят Родена, и один его оригинал послужит пропаганде творчества этого мастера.

— Но когда что-либо ценишь, следует и платить подобающую цену, — с легкой усмешкой заметила дама. — Именно потому, что я горячая поклонница Родена, я не хочу, чтобы его работы продавались за бесценок. Разве я не права?

Мы еще какое-то время продолжали этот академический спор, но не пришли ни к каким конкретным результатам. Дама с самого начала сказала «миллион франков» и до самого конца не шла ни на какие уступки.

Я сообщил своему знакомому о плачевном итоге моего визита.

— Я сам к ней заеду, — пообещал он.

— Мне так неловко отнимать у вас время…

— Оставьте, — прервал меня генеральный директор. — Дело не в услуге вам лично, а в принципе. Я считаю, что творчество больших мастеров не должно быть предметом торговли. И, думается мне, сам Роден тоже был бы против этого.

Не знаю уж, какие доводы пустил он в ход, но два дня спустя мадам Гольдшедер сама позвонила мне:

— Триста тысяч вас устраивает? Это цена одного только литья.

Этот бюст Родена теперь тоже собственность нашей Национальной галереи, и излишне говорить, что за несколько лет его рыночная цена возросла более чем в десять раз — так же, как и бронзовой статуи Майоля, знаменитой «Леды», которую я выторговал после длительных поисков за сумму, которая даже в те годы была смехотворно мала для работы Майоля.

Частые мои прогулки по Блошиному рынку постепенно вовлекли меня в новую сферу искусства — негритянскую скульптуру. Собственно, это была для меня не такая уж новая сфера, я уже давненько заглядывал в лавки, где продавались африканские маски, изучал экспонаты в Музее человека и даже сумел проникнуть в его обширные запасники. Но эта материя требовала серьезных знаний, иначе не научишься различать стили различных племен и не сможешь отличить настоящую статуэтку от ремесленной поделки, изготовленной год-два назад где-нибудь на Берегу Слоновой Кости. Поэтому я сначала потратил довольно много времени на изучение соответствующей литературы, разглядывание товара и разговоры с торговцами, а уж потом перешел к рискованной, но куда более увлекательной деятельности коллекционера.

Даже самые старинные произведения африканской деревянной скульптуры, именно потому, что она деревянная и именно потому, что африканская, датируются не слишком отдаленным временем. Созданные в тропической зоне, подверженные губительному воздействию влаги и термитов, не говоря уж о массовых сожжениях «цивилизованными» миссионерами, эти произведения датируются в лучшем случае лишь концом прошлого века. В Европу они попадают чисто случайно, их привозят торговцы не как произведения искусства, а как бытовые курьезы, не обладающие особой ценностью.

В начале этого века африканская скульптура привлекает внимание лишь отдельных художников, представителей авангардистских школ, и становится предметом массового коллекционирования лишь по окончании первой мировой войны, после нескольких больших выставок, организованных такими торговцами, как Девамбез, Поль Гийом и др.

Период между двумя войнами — это в основном время, когда европейцы грабили произведения негритянской скульптуры, уцелевшие в селениях племен бауле, бамбара, догон, бобо, дан, ашанти, бамилеке, балуба и других так называемых «племен скульпторов», потому что далеко не каждое африканское племя создает пластические изображения. Когда же наличные запасы начинают иссякать, изобретательные торговцы приступают к массовым заказам новых партий товара. Но это уже ремесленное подражание старым образцам или невежественная комбинация местных традиций с европейскими влияниями. Искусство умирает, уступив место тем топорным фигуркам красного и эбенового дерева или слоновой кости, которые антиквары предлагают невзыскательным любителям экзотики.

Однако проблема материала — это лишь одна из многих проблем, связанных с подлинностью африканской пластики. Существует целый ряд тонкостей, которые я постепенно постигал не столько из книг, сколько от торговцев, умеющих и рассказать и показать. Таких торговцев на Блошином рынке было несколько. Самый молодой из них занимал нечто вроде навеса в одном из дальних уголков Вирнезона. Обе стены — обе, потому что других вообще не было, — были увешаны масками и фигурками, все — племени сенуфо. Сам владелец сарая обычно сидел в углу, уткнувшись в книгу.

— Вы продаете только сенуфо? — спросил я, когда впервые попал в это сыроватое и крепко продуваемое местечко.

— По правде говоря, я распродаю свою собственную коллекцию, — спокойно ответил юноша, поднимая глаза от книги. — А она состоит только из сенуфо.

— В таком случае, большая часть этих работ, наверно, подлинная…

— Все, без исключения. Есть постарше, есть поновее, но все работы настоящие.

Он поднялся со стула и стал показывать мне произведения одно за другим, неторопливо, подробно перечисляя их достоинства.

После долгого осмотра я выбрал одну ритуальную маску.

— Почему вы решили распродать коллекцию? — спросил я, уплатив за покупку.

— Потому что ушел от отца, — без стеснения ответил юноша. — А я учусь, надо же на что-то жить.

— Да. Это в какой-то степени выход…

— Не знаю… не уверен… Запасы быстро тают, а пополнить нечем. Я не в силах состязаться с другими торговцами ни в покупке, ни в продаже…

Впоследствии я еще не раз заглядывал к нему во время своих прогулок по рынку и при каждом посещении убеждался в том, что стены навеса все более оголяются. Последний раз я был у него поздней осенью. Дождь зарядил с самого утра. Мерный и упорный, он изливался длинными тонкими струями и, казалось, не думал останавливаться до самой весны. Юноша, закутавшись в плащ, сидел на обычном месте в углу и пытался читать, что было, вероятно, нелегко, так как в этот еще не поздний час было сумеречно, как вечером:

— Неужели вы останетесь тут и на зиму? — спросил я после того, как мы поздоровались.

— А что мне тут делать зимой? — он пожал плечами и красноречиво поглядел на стены, где висели всего три совершенно источенные фигурки и две маски в столь же плачевном состоянии. — Я торчу здесь потому, что уплатил за аренду до конца месяца. А потом посмотрю… Мне обещали в одном месте работу на полдня… Поденщиком на кухне, но за неимением лучшего…

Я пожелал ему успехов и ушел. Больше мы с ним не виделись, и так я и не узнал, из какой он семьи и отчего у него конфликт с отцом. Он выглядел натурой спокойной и тихой, отнюдь не любителем конфликтов, однако внешнее спокойствие еще ничего не значит, да и вообще… И вообще это была лишь одна из многих десятков драм, мимо которых ежедневно проходишь в этом городе не замечая, не задумываясь.

Самым серьезным моим наставником в области африканской скульптуры был хозяин наиболее солидной лавки на этом рынке. Цены у него были намного выше, чем у остальных, но и товар совсем иного сорта. Я не любил к нему заходить в те часы, когда наплыв покупателей особенно велик — помещение было тесноватое, — и предпочитал конец дня, когда большинство клиентов и зевак уже возвращались в город. Хозяин охотно отвечал на мои вопросы, многое растолковывал тут же, возле самих вещей, так что я постепенно научился различать стили и оценивать достоинства работ. Многие советы, которые я получил от него, относились к коллекционерству вообще, причем это были как раз такие советы, которыми большинство коллекционеров пренебрегают.

— Никогда ничего не покупайте только потому, что отдают по дешевке, — сказал он мне однажды, когда я остановился перед маленькой фигуркой бауле.

— Но эта мне нравится…

— Да, сейчас, потому что вы еще дебютант, а вот месяцев через пять-шесть поймете, что зря выкинули деньги. Чем покупать две, три, пять вещей без разбору, купите одну, но такую, которая вам никогда не надоест.