Елена Черникова - Скажи это Богу Страница 28

Вера встала и порылась в карманах домашнего платья, отыскивая носовой платок. Мир ее иллюзий, убеждений, симпатий, надежд и привязанностей треснул беззвучно, и будто вылетела засидевшаяся в старом теле душа и пошел серый дым ее спутного следа, а тело еще не освоилось без привычной нагрузки.

- Ты вообразил себя всемогущим. Всевышним в рамках отдельно взятой клиники. Я не могу так жить!.. - Она опять заплакала.

- Плачь. Но живи. И кем бы я себя ни вообразил, это не меняет моего решения, которое, надеюсь, в конце концов станет нашим.

- Ты думаешь, что возвращаешь Тиму в рай?

- Если хочешь - да. Потому что здесь, в миру, у нее как раз открылись глаза. И вот-вот начнется познание добра и зла. А я не должен быть пособником этого бездарного поединка, если я могу хоть один раз в жизни предотвратить его - вместо того чтобы лечить последствия, чем я вдосталь назанимался в этой жизни.

- Ты просто не любишь ее так, как я! - Слезы потекли рекой.

- Совершенно верно. Я люблю ее по-другому. Ты привязана, прикована к своему творению. Но ты забыла, что с того момента, как Тима выздоровела - с твоей точки зрения, конечно, - она, во-первых, напрочь забыла свое странное детство вместе с юностью, во-вторых, твою великую роль, а в-третьих, Тима, считай, наконец заболела по-настоящему. Обычностью, нормальностью заболела. То есть впереди неизбежный грех - добро и зло. И от этого я не берусь ее лечить. Ни за что.

За окном рявкнула пожарная сирена. Вера вздрогнула и вскрикнула:

- Слушай, ну а если вдруг завтра в дороге машина наскочит на какой-нибудь камушек, подпрыгнет, Тима испугается, ее человеческие, внешние глаза опять закроются, вернется преж?нее, мозговое, зрение, ну вдруг после какой-то очередной встряски все переключится на старый лад, - кем ты будешь себя воображать? Она нарвется уже на настоящую драму...

- С той же и даже большей вероятностью она нарвется на драму и даже на трагедию, оставаясь здесь, с нами. Вот ты хотела отдать ее в какое-то ученое заведение. Ты хоть думала, чем это грозит? Прежде всего - социальные отношения: они в любом случае у нее окажутся уникальными. Это будет встряска посильнее камушка на дороге. Это пожар в сухой, как солома, душе, неготовой к жизни взрослых. И я, как ты верно подметила, не всемогущ, чтобы бестрепетно и постоянно держать руку на пульсе всех ее коллизий, адекватно оберегать, направлять, спасать, лечить неизвестно от чего еще... Я не являюсь филиалом какого-нибудь научно-исследовательского института мозга, а Тима не крыса для экспериментов. И не собака Павлова.

- Ты больше не хочешь ответственности, - продолжала свое жена, горько плача и шаря по карманам, словно отыскивая завалившуюся за подкладку шпаргалку.

- Я никогда не хотел ответственности. У меня ее и не было.

- Вот именно - не было. Особенно когда невесть зачем отправил девочку в магазин, отчего все и перевернулось...

- Не передергивай. Зачем отправил - я знаю, и ты знаешь. Но все действительно перевернулось. Значит, моя роль в ее судьбе окончена. Раз твой любимый Бог не воспрепятствовал этому судьбоносному походу Тимы в супермаркет, значит, такова Его воля. Значит, ее созревание для этого античуда имеет смысл, неизвестный нам, потому все и состоялось так мгновенно.

- Может быть, Он этим и хотел показать: вот другой мир, Тима, зримый глазами, слышимый ушами, посмотри, подивись! - У жены профессора затеплилась слабая надежда переспорить его.

- Во-первых, Он не склонен к беспочвенному хвастовству перед первой попавшейся девчонкой. Во-вторых, я битый час цитировал тебе Библию, чтобы показать - как Он изначально относился к тем, у кого после извест?ного завтрака с плодами открываются глаза. Как говорят в детсаду, первое слово дороже второго. Я предпочитаю постигать Его волю из первоисточника, а не из сопливых озарений сентиментальной бабы. Прости, дорогая! - отрезал профессор.

- Прости, Господи... - прошептала жена профес?сора.

- Вот и скажи это Богу.

Василий Моисеевич вышел из-за стола, налил себе и супруге по стакану воды, залпом выпил и покинул клинику. Прогуляться на свежем воздухе.

Последнее письмо Анне

"Дорогая моя Анна! Вот и наступила свобода. Прямо на меня. Каблуком.

Возможно, что часть ее давления перейдет и на тебя.

Объясняю человеческим языком.

Мы с доктором Неведровым порвали наш контракт! И даже сожгли. Ты веришь? Кстати, я не давала ему обет молчания, то есть тайны в нашем разрыве нет никакой - с моей точки зрения. Возможно, наши с ним точки зрения не совпадают. Собственно, кроме тебя, я никому и не скажу и не сказала бы, да и вообще клиенты нашего доктора обычно молчат пожизненно и посмертно. Ввиду специфики его работы.

Желчность моего тона - автоматическая, по инерции. Извини. На самом деле все изменилось, и ты обязана это знать. Доктор на прощание назвал меня жестокой, а мою душу - недоброй. Еще месяц назад я из его уст восприняла бы это как комплимент. Но сейчас все очень изменилось, и мне его даже жаль. Тем более что я, как он думает, изуродовала его телепатию, лишив рабочего инструментария. На то были, конечно, причины, но я-то вырвалась, а он пока ходит какой есть. Я пока поддержала его версию, но какой из меня маг! Он сам потерял свою голову. Запутался в своем величии. За что, я думаю, и пострадал на один талант, правда, на самый ценный для него.

Теперь в его доме полный разлад и разброд. Подробностей не знаю, но, кажется, это тоже косвенно связано со мной.

В мой последний клинический визит я познакомилась с девушкой неописуемой красоты и удивительно целомудренной души. Я говорила тебе о ней. Помнишь?

Она живет в его доме. Называется секретарша, но скорее всего это его родственница. К жене профессора эта девушка, Тима, относится как к матери. Может быть, это их общий или чей-либо частный ребенок, но в любом случае - если такое чудо возможно вблизи такого монстра, как наш доктор, значит, я чего-то не понимаю в жизни.

Его ближние и пособники - которых раньше я не встречала - априори представлялись мне с копытами, хвостами и прочими рогами. Естественно. И вдруг - ангел! В натуральную величину.

И теперь - представь себе комизм ситуации! - я просто мечтаю вновь оказаться в доме у Василия Моисее?вича, чтобы общаться с этой девушкой. Не знаю зачем. Даже просто видеть ее - одно удовольствие. Она настолько затмевает все, что находится в клинике, что даже профессор начинает казаться приятным человеком.

Мне почему-то сразу расхотелось писать ту трагиче?скую книгу, которую я начала с твоей помощью. Мне захотелось рисовать. Но способностей к этому Бог не дал мне никаких, я абсолютный ноль в живописи и даже не разбираюсь в картинах, написанных другими, даже великими... Я искренне не могу отличить так называемую хорошую картину от нехорошей. А хочется. И вот теперь еще и рисовать Тиму захотелось.

Что ж, буду пользоваться тем, что Бог уже дал. Опишу тебе Тиму словами.

Представь, что ты идешь по цветущей липовой аллее. Пахнет крупными мохнатыми липовыми цветами. Ноздри твои не могут угомониться: запах накатывает волнообразно, а ты хочешь, чтобы пространство запаха было изо?тропно. Ты против дискретности восприятия. Ты хочешь все сильнее, хочешь залпом и чтобы без малейшей зазоринки между обтекающими тебя мирами запаха и чистого зеленого цвета.

Вот такая девушка. Рыбки в ее аквариуме с нежно?стью следят за каждым ее шагом. Чуть только она приближается к стеклу, они все до одной слетаются со всего громадного водоема и, не толкаясь плавниками, стараются занять ближайшую к Тиме точку. Зрелище - невероятное! Они же все и разноцветные, а на высовывающихся из воды радужных мордочках солнечные лучи играют тарантеллу. Даже кораллы и актинии, произрастающие в этом водоеме, кажется, хотели бы приласкаться к Тиме.

Две рыбки не выдержали и выпрыгнули. Тима схватила два хрустальных бокала, поймала в каждый по беглянке, плеснула им воды, один бокал дала мне, и мы с ней побежали показывать рыбок в хрустале старшему населению дома. И мне казалось, что в ту минуту я держала в бокале свое собственное сердце, которое счастливо купалось в морской воде и в солнце, на свободе, - без меня и моих проблем. Все муки сердца ушли, растворились в чудесной хрустальной влаге.

А тебе, Анна, действительно никогда не встречалась Тима? Впрочем, скорее всего нет. Ах да, ты говорила мне. Ведь тебе не надо было ходить к профессору лично. Это он ходил к тебе и в больницу, и на спектакли, а он всегда делает это один.

Я почему-то уверена, что тебе тоже необходимо увидеть Тиму. Подумай, как это сделать. Поговори еще раз с профессором. Чует мое сердце, что надо, надо.

...Вот такая дребедень со мной приключилась, дорогая подруга. Рвалась из кожи, чтобы победить профессора и никогда к нему больше ни ногой, и вдруг - сижу и думаю: под каким бы предлогом пробраться в его дом? Мы с ним на прощальном ужине договорились остаться друзьями, а в знак дружбы он попросил меня убрать с его головы экран, отрезавший его ясновидение. Но у меня это не получается! Я вижу, что его туман не рассеивается. Наоборот, сгущается и, дразня меня, играет формами: то колпаком прикинется, то шляпой, то шлемом водолаза. Может быть, дело в моем новом состоянии: я спокойна, во мне светло, такой терем-теремок в душе...