Леонид Билунов - Три жизни. Роман-хроника Страница 28

Полтора Ивана знал, что я балуюсь банькой, и немедля бросился туда. Растолкав Парфеныча, который спал без задних ног, Полтора Ивана велел ему выключить пар, открыл дверь и тут же увидел нас, багровых, еле живых, ничком распростершихся на земле возле входа. Нас вытащили, дали одеться и отправили в карцер — охладиться, как сказал Полтора Ивана.

Впервые карцер показался мне райским местом.

— Ну что, надолго охоту к баньке отобьет? — спросил Полтора Ивана, усмехаясь.

Ничего не отбило. Хорошую баню я люблю до сих пор и никогда не упускаю случая вволю напариться.

ВЕСЕЛЫЙ КУЗНЕЦ ТИМОХА

Когда я в очередной раз был в лагере на Украине, меня сразу же заинтересовал один из зэков, которого все звали Тимохой. Это был огромный человек ростом два метра пять сантиметров, обладавший чудовищной физической силой. Я много чего видел в жизни, но такого больше никогда не встречал. Это был не человек, а просто танк. Танк, тягач, подъемный кран, отбойный молоток! При этом он был незлобивый и спокойный. На воле Тимоха был кузнецом в ближнем селе возле города Ровно. Бедой Тимохи стала водка. Стоило ему напиться (а чтоб почувствовать себя пьяным, Тимохе нужно было не меньше полутора литров), и он превращался в опасного дикого зверя. Он шел на танцплощадку и по дороге бил всех парней, что ему попадались.

— За что же ты их бил? — спросил я его.

— А так… Ничего… Ходют поперек, — неохотно отвечал Тимоха.

Каждый раз его замечали менты, и он попадал в лагерь, всегда в наш, потому что недалеко от села. Старожилы уже не помнят, сколько ходок он сделал.

Зная свою слабость, Тимоха приковывал себя толстой цепью к многопудовой наковальне, которую даже он не смог бы тащить за собой, запирал цепь амбарным замком, ключ выкидывал в овраг и только тогда начинал пить свою горилку, лишавшую его ума и соображения. Но после третьей бутылки Тимоха вскакивал с места и бежал на танцы. Цепь никогда не выдерживала. Как только этот человек ее натягивал, она рвалась посередине, и так, с куском цепи, он и являлся на танцы.

Сроки у Тимохи были небольшие, он ни разу никого не убил и серьезно не покалечил.

Когда в очередной раз он освобождался из лагеря, я ему посоветовал:

— Тимоха! Выкуй себе такую цепь, чтоб ты сам ее не мог порвать!

Тимоха ничего не ответил, смирно пошел за ворота на волю, но через месяц вернулся к нам опять.

— Цепь-то слабая оказалась, — оправдывался он.

— Опять? — спросил я.

— Опять…

Когда он буянил, мусора не решались бросаться на него, чтобы связать, даже скопом. Не станешь же стрелять ни за что в человека? Их там за это тоже не хвалят. А угроз стволами в таком состоянии он не понимал и не боялся. Мусора съезжались к нему на трех газиках, припирали со всех сторон к глухой стене и только тогда могли арестовать. И опять же: они не могли найти такие наручники, в которые пролезли бы огромные лапы кузнеца. Правда, после трех таких арестов начальник милиции заказал Тимохе сковать на себя самого огромные стальные кандалы, которые с тех пор так и висят на стене сельсовета. А сначала на Тимоху набрасывали одну за другой штук пять густых сетей, с которыми ходят на хорошего сома, а по сетям обвязывали пеньковым канатом.

В лагере Тимоха работал у вагранки — печи для выплавки чугуна. Тимоха носил ковш с расплавленным металлом к изложницам, и Тимохин ковш был в три раза больше, чем у всех остальных. Ковш — это огромная бадья, приваренная к железным носилкам с четырьмя ручками. Обычно ковш несут два человека, один спереди, другой сзади. Тимоха нес свой ковш спереди один, а сзади его держали два человека, каждый за свою ручку. Не забудем, что это был расплавленный металл, живой огонь температурой в тыщу градусов, так что малейшая ошибка грозила спалить дотла всех носильщиков. Тимоха делал три десятка ходок, и хоть бы что. Его напарников после обеда сменяли, потому что уже на двадцатой ходке они замертво падали на землю, и потом их неделю выхаживали в лазарете. Обычно никто не хотел становиться с ним в пару. Нужно ли говорить, что это место в лагере всегда держали для Тимохи, зная, что ждать недолго: больше месяца он на воле не выдерживал.

Время от времени друзьям из-за колючки удавалось что-нибудь нам перебросить через забор: то чай, то продукты, чтоб мы не так голодали, а иногда даже спирт. Спирт перебрасывали в резиновых рукавицах или в небольших мягких канистрах, но жилая зона не имела внешнего забора, так что перебросить можно было только в рабочую, и после смены оставалась еще задача пронести это в жилые бараки. На какие только хитрости не пускались зэки, чтобы пронести желанный спирт или еду через проверку! Один из способов заключался в том, чтобы спрятать спирт внутри деревянного полена. Для буржуек в бараках нужны были дрова, так что мусора не мешали носить древесину с нашего деревообрабатывающего завода. Заключенные выдалбливали чурку посередке, закладывали внутрь недозволенные товары, а потом закрывали деревянной болванкой, которую искусно подгоняли заподлицо, зашлифовывали и даже восстанавливали рисунок годовых колец на древесине. Ни дать ни взять — кусок цельного дерева! Работа была высокохудожественная. Идут после работы мужики в колонне рядами по пять человек, многие несут под мышкой три-четыре полена для топки буржуек и спокойно проходят через КПП[24] между зонами. А там мы, глядишь, и со спиртом.

Все бы ничего, если б не один из мусоров, старшина Крыса Погонин. Было ему за шестьдесят, приближалась пенсия, но служебного рвения он не утратил. Крыса работал в органах с самого начала этой системы и всегда висел на Доске почета областного управления МВД, хотя и не дослужился до более высокого чина. У Крысы был феноменальный нюх на все недозволенное. Недавно я видел по телевизору новую породу собак, помесь шакала и лайки, которых называют шалайками и которых начали использовать в российских аэропортах для обнаружения взрывчатки. Думаю, аэродромным мусорам надо бы разыскать Крысу Погонина, тот бы побил все рекорды шалаек.

Всех, кто проходил КПП, обыскать невозможно, не хватит целой смены. Мусора суетятся, знают, что кто-нибудь обязательно пронесет недозволенное, выхватывают то одного, то другого, но никаких результатов. Начальник смены конвоя Крыса стоит спокойно, никого не трогает, наблюдает. И вдруг негромко зовет:

— Потапов! В дежурку!

А Потапову как раз перекинули колбаску, и он несет ее, как родную у самого тела. С продуктами питания с воли в лагере велась особая борьба. Голод был одним из главных помощников начальства в деле унижения заключенных. Он позволял их контролировать, соблазнять, держать в узде. На Украине часто посылали родным за колючку свиное сало, простой и сытный продукт для поддержки ослабевших от голода, работы и неволи людей. Сало стало главным врагом лагерного начальства. И в жилой, и в рабочей зоне были развешаны красочные плакаты: «Позор салоедам!». Словно мы были в иудейской или мусульманской стране.

— Крыня! — говорит вдруг Крыса, долго стоявший неподвижно и молча. — Что у тебя под мышкой?

— По-по-по-лено… — отвечал заика Кочкаренко по прозвищу Крыня. — Печку то-то-то-топить.

— Я тоже тут топлю. Ложь в кучу!

И драгоценная чурка с заделанной внутрь перчаткой со спиртом отправлялась в дежурку. Мне только интересно было знать, действительно ли Крыса бросит ее в печку? Вот бы полыхнуло!

Единственным человеком, способным провести Крысу, был мой друг Игорь Кащей. Он каждый раз придумывал что-нибудь простое и был способен ответить на любой вопрос Крысы, не моргнув глазом. Однажды нам перекинули несколько баллонов со спиртом, Кащей слил их в ведро и с полным до краев ведром спирта пошел через КПП. Надо сказать, что в жилой зоне часто не хватало воды, и бывало, что ее носили с рабочей.

— Ты что такое несешь? — спросил его Крыса.

— Не видишь, что ли, чистый спирт! — ответил Кащей весело.

— Ладно-ладно, проходи быстро! — разозлился Крыса, уверенный, что это шутка, и переключился на других.

На это-то ведро спирта мы и пригласили в тот вечер Тимоху. Цепей у нас не было, зато не было ни девушек, ни танцплощадки, но выпив спирту, Тимоха сразу двинулся на дежурку. Было как раз шесть часов вечера, только что заступила новая смена конвоя. В каждой смене тридцать мусоров. Тимоха даже их не бил. Он всех аккуратно уложил в дежурке на пол, во главе с начальником отряда. Конечно, он их изрядно помял, многих оглушил, кого-то стукнул головой об лавку, кому-то вывихнул руку. Утомившись, Тимоха задремал в уголке. Оружия охрана не имеет, с вышек что-то видели, но стрелять не решились, потому что все происходило в помещении.

Сонного Тимоху заперли в комнате, из которой приходившие в себя мусора выползали с самой большой осторожностью по одному, чтобы он не заметил. Но когда дверь с грохотом заперли, Тимоха тут же проснулся и все разметал в помещении. В дежурке все железное: столы, стулья, шкафы, полки по стенам. От этих железных предметов остались только обломки. Тимоха выломал железные решетки, выбил стекла и только тогда успокоился.