Максим Кантор - Совок и веник (сборник) Страница 29

Когда Мэлвин задал некрасовский вопрос, я вернулся к разговору с Серегой Востриковым, и мне захотелось ответить. Это ведь важно – дать явлению имя.

Может, наши сегодняшние вельможи – современные бояре? Был даже термин такой «семибанкирщина» – наподобие «семибоярщины». Однако, класс бояр – это родо-племенная знать, потомственные феодалы. Наши богатеи – явно не бояре, хотя крепостное право в нашей стране присутствует. Соблазнительно сказать, что возникла новая аристократия, новые дворяне. Дворяне произошли из опричников и офицерства – это жалованный статус. Дворяне и дворня – понятия однокоренные, это царская челядь. Многие из дворян помнили армейское происхождение и отстаивали дворянскую (офицерскую, солдатскую) честь. Нет, и на дворян современный правящий класс не похож: какая у них честь? Может, купечество? Торговый люд? Тоже нет. Они ведь редко что производят, другим заняты. Капиталисты? Однако ни Серега, ни его грузный приятель, ни многие иные сильные мира сего – не буквально капиталисты. Они не с капиталами имеют дело, но с людьми, коими управляют. Чиновники? Но не этим одним объясняется их достаток; если они и чиновники, то не о государстве в первую очередь радеют. Нэпманы? «Новая экономическая политика» была введена на время, подчинялась замыслу политиков, и срок ее был ограничен. Нет, не на час пришли править наши современные властители – и нет над ними власти.

Затем пришел термин «процентщики». Они ведь все менеджеры, живут на проценты с договорного дела. Но нет, и это неточно. Хотя кредиты и играют роль в экономике, а «старуха-процентщица» просится в родню, все же термин «процентщики» – мелковат. При чем тут ломбард? Ведь процент со всей страны – дело серьезное.

Тогда уж – наместники, местоблюстители. Их поставили взымать дань с населения. Или так: сборщики дани. Это словосочетание напомнило о татарском оброке. Может, баскаки? И это слово неточное. Не описывает характер класса, его пристрастия, его особенности. Чем эти люди характерны, что любят больше всего? Что является для них целью жизни?

Для коммунистов целью является, очевидно, коммунизм; для фашистов – фашизм; для республиканцев – республика. А для нового правящего класса России что в подлунном мире главное? Каков их идеал?

И ответ прост. Самое главное для них – это дача. Дача воплощает мечты, служит итогом усилий, являет миру лицо хозяина. Роскошный коттедж. Вольготная жизнь в огромной усадьбе. Заслуженный покой на свежем воздухе. Это и есть то, к чему все стремятся.

И самый точный термин для обозначения современного правящего класса – дачники. Именно дачники правят сегодня Россией. И кстати, происхождение данного класса (из мещан, из тех, кто описан в горьковских «Дачниках», в чеховских рассказах) – совершенно подтверждает название. Помимо прочего, дача в России – это очевидный анти-собор, программная анти-община. После большевистской коллективизации истории должна была последовать приватизация истории, вот она и произошла, воплотилась в подмосковной даче.

И если задаться вопросом: а что было построено за двадцать пять лет реформ и кардинальных перемен? Возвели больницы? Школы? Университеты? Построили приюты? В чем воплотилась страсть к свободе? В новых книгах, симфониях, картинах? В чем сказался дерзновенный гений преобразователей? В новых заводах и фабриках? В небывалых изобретениях, выпестованных учеными? В научных открытиях?

Да нет же. Ничего этого не случилось. Зато дачи построили. И какие!

Некогда спартанский царь Агесилай, которого спросили об укреплениях Спарты, указал на своих сограждан и произнес: «Вот стены города». Современный правитель России может указать на коттеджи по Рублевскому шоссе и воскликнуть: «Вот люди города!», – именно в дачах и воплотились гражданский дух, перемены и идеалы нового общества.

Дачники! Страной правят дачники! И как же удивительно сегодня звучит рекомендация Просвещения: «Возделывать свой сад!». Вот они и возделывают сад. Именно это ставит дачникам в упрек варварское население России: дескать, «пятилетних планов» для всей страны не имеют, а садовую делянку окучивают. Они и страну-то делят как садовый участок.

Я сказал свое определение Мэлвину.

– Дачники? – Он был поражен. – Они просто дачники? Summer residents?

– Ну да, – сказал я, – дачники.

– И живут всегда на дачах?

– Стараются, – сказал я. – И у вас, в Англии, тоже дачи строят.

– На Бишоп-авеню в Хемстеде строят, – подтвердил злопамятный Колин.

– Bloody hell! Живут на дачах! Это же опасно! I tell you! – Мэлвин возбудился. – В коттеджах чего только не творится! Вот недавно у нас в Гримсби один сосед другого пополам распилил. Ручной пилой.

– Прямо пополам? – заинтересовался Колин. Он, видимо, не забыл своих намерений касательно Саатчи.

– Just like that! На две половины! На дачах люди с ума сходят. Убивают друг друга из-за пустяка. You got me?

И я подумал, что пятилетний план России не нужен.

Парадокс Зенона

То ли дело Лондон! Жизнь кипит, на бирже играют, современное искусство продают, показы мод устраивают, коктейли выпивают, зубами щелкают – а там что? Ровным счетом ничего. Стоит тихий городок, университет имеется. Ну да, старый университет. И что дальше? Тоска смертная. А гонору-то, гонору!

Примерно так отзываются лондонцы об Оксфорде. Роджер, когда узнал, что я собираюсь жить в Оксфорде, закатил глаза, как умирающий петух, и изобразил на лице тоску и томление. Он поведал мне, что однажды его избрали почетным профессором в каком-то (забыл каком) колледже, так он год только выдержал – и то каждую ночь возвращался в Лондон ночевать. Потому что Оксфорд – провинция! Дыра! Потому что он задыхается без реальной жизни, а реальной жизни – you know what I mean? real life, you got me? – реальной жизни в этом Оксфорде нет.

– То есть ты даже переночевать там не мог?

– Ни разу! Я – ну как тебе объяснить? – горожанин. И мне важно, чтобы жизнь вокруг – реальная жизнь, понимаешь? – кипела.

– Так ни разу и не остался на ночь?

– Я отказываюсь дышать этим воздухом!

Надо сказать, что, несмотря на тягу к большому сердцу большого города, Роджер каждую пятницу едет к себе в Дорсет – и сидит там до понедельника среди тоскливейшего пейзажа. Дом стоит на холме, виды (англичане мастера хвастать видами) открываются на холмы и луга. По лугам и холмам ходят овцы, вдали населенный пункт, где Роджер закупает провизию, а в местном пабе можно отведать характерную английскую пищу. И это – все. Вот туда мой друг стремится всякую неделю, и это место ему дырой не кажется. А Оксфорд в его понимании – скучная дыра.

Я задумался над этим парадоксом.

Лондонцы любят Англию, и готовы хвалить любой, самый паршивый угол своего острова. Они отзываются с симпатией о Линкольне и Йорке, и непременно находят нечто привлекательное в тамошней архитектуре и порядках – возможно, так происходит потому, что никому и в голову не придет сравнить эти городки с метрополией. С высот Лондона можно похвалить даже Манчестер или Ньюкасл – от широты душевной. Мой друг Роджер однажды расписывал мне живописные достоинства Ньюкасла, и я чуть было не поверил – до тех пор, пока не оказался там, был убежден, что это прелестное, увитое плющом, патриархальное местечко. Черта с два – местечко северное, малосимпатичное, блеклое.

Впрочем, в Москве мне однажды так нахваливали Нижневартовск, что совершенно убедили. Информированные люди говорили: неужели ты в Нижневартовск едешь? Вот приедешь – ахнешь! Новый Кувейт, Арабские Эмираты! Нефть оттуда течет рекой, а жители купаются в роскоши! И описали довольных жизнью нижневартовчан – вот ведь, редко так бывает, повезло людям! Так вышло, что они родились в той самой точке мира, откуда богатеи качают свою бесконечную нефть – двумя горстями гребут деньги из Нижневартовска отечественные воротилы. Ну, и жителям кой-чего перепадает, такая случилась везуха у людей. Жители Нижневартовска, дескать, разъезжают по городу на лимузинах и хорошо питаются. На всякий случай сообщаю читателю, что это не соответствует действительности. Если вам рассказали подобное про Нижневартовск, не верьте. Нижневартовск – это бетонный низкорослый барачный городок, облепленный мошкарой и окруженный болотами. Мужчины тамошние (во всяком случае, те, с кем я встречался) с утра пьют отвратительную водку, а по вечерам едят мерзкую колбасу. С болот дует вонючий ветер, и ветер этот причудливым образом сочетает одуряющую вонь и ледяной холод. Город выстроен по квадратно-гнездовому плану (вероятно, строители вдохновлялись чертежами Петербурга), и оттого ветер свободно гуляет по улицам, забирается в убогие жилища, ломится в щелястые двери подъездов. Милиционер, который был приставлен к выставочному залу, где проходила моя выставка, рассказывал про достопримечательности города, а потом вдруг сказал так: и не вырвешься отсюда, блин! Куда, блин, податься? Некуда идти, тайга кругом. И нигде меня никто не ждет – страна большая, а некуда в России деться. И милиционер заплакал. Да-да, это правда, в Нижневартовске я видел плачущего милиционера.