Олег Лукошин - Капитализм (сборник) Страница 29

– Знай, Ленька, это ты меня до греха довел. Будь ты посговорчивей, ничего этого бы не произошло. Не хочется тебя калечить, да придется. Сейчас я буду отрубать тебе по пальцу – это очень больно, я сам когда-то потерял палец под пилой, смотри, – он помахал перед моим лицом ладонью, на которой отсутствовал безымянный палец, – и чем дольше ты не признаешься, тем больше пальцев потеряешь. Прости меня, господи, но я не виноват.

Он прижал мою ладонь к деревянной поверхности поддона и замахнулся топором.

Ну где же знак, гудело в голове, знак, за которым спасение и победа?

И знак появился. Верный знак, спасительный.

Где-то за нашими спинами раздался выстрел, Сергеич тут же обмяк и секунду спустя медленно осел на меня. Я тут же стряхнул его со спины и вскочил на ноги.

Передо мной стоял Павел Аркадьевич, в вытянутой руке он держал пистолет. Был он какой-то темный, синеватый, на плече и груди одежду украшали кровавые пятна, а еще одно пятно значилось на лбу. Он стоял, покачиваясь.

– Павел Аркадьевич! – воскликнул я, и удивлению моему не было предела. – Вы живы?

– Вряд ли это можно назвать жизнью, – глухо ответил он. – Я поднялся, чтобы не позволить восторжествовать несправедливости.

– Но я видел, как вас убили! Как вам выстрелили в голову!

– Я мертв, Леня, – отвечал замогильным голосом бригадир. – Я не человек, я – зомби. Я ожил лишь на пять минут и лишь для того, чтобы исправить ошибку, которую допустил при жизни. Я был слишком горд и высокомерен, мне казалось, я выйду победителем из любой ситуации. Я не верил, что меня могут прикончить, потому и не признался, что деньги на самом деле лежали в другом тайнике. Я повел всех по ложному следу. Я полагал, что смогу выиграть время. А сейчас я не мог допустить, чтобы самый честный и беззащитный человек во всей этой истории погиб ни за грош. Я восстал, чтобы спасти тебя, Леонид! Через минуту я успокоюсь навеки, но прежде хочу рассказать тебе, где лежат деньги. На опушке растет еще один кривой дуб. Он не так крив, как тот, под которым мы спрятали деньги в первый раз, но ты его узнаешь. Да вот он! – медленно показал Павел Аркадьевич в сторону не такого кривого дуба. – Деньги под ним. Будь счастлив, Леня, и не поминай лихом своего бригадира.

Едва закончив говорить, Павел Аркадьевич рухнул на землю.

Марина бросилась ко мне, мы обнялись, а потом вместе отправились выкапывать бабки…

Ниче финал, да? И мне нравится. Да и Марина говорит, что по приколу. Я к чему его сюда вставил-то? Литературным творчеством хочу заняться. Тянет что-то к нему. Понимаю, что мое. Делать-то сейчас особенно нечего, деньги в бизнесе вертятся, времени свободного полно, вот и займусь писаниной. Романы сочинять буду, повести. Глядишь, известным стану.

Если печатать не захотят, говорят, такое бывает, можно самим издательство основать. Марина, кстати, уже заикалась на эту тему. Она ведь тоже тонкая натура и искусство любит.

Ну, а на самом деле все было, конечно, не так.

Сергеич замахнулся топором и опустил его на мои пальцы. Отлетели сразу два – безымянный и мизинец. Ладно, что хоть на левой руке – не так жалко. Мне бы, дураку, надо их было потом найти, в тряпочку завернуть да в больницу с ними заявиться. Глядишь, и пришили бы. Но чего-то ума не хватило.

– Хорошо! – заорал я дурью. – Отдам я тебе половину, отдам! У меня деньги. Только не делай этого больше.

– Нет уж, Леня, – рычал за спиной Сергеич, – правила изменились. Победитель получает все! А победитель – я. Так что ты отдашь мне все деньги, если хочешь остаться в живых. Если хочешь, чтобы в живых осталась эта баба.

Я вроде призадумался, но Сергеич снова замахивался топором, поэтому ответ был быстр.

– Ладно, ладно! Я согласен. Я на все согласен!

Сергеич поднялся на ноги. Возвышаясь надо мной, ждал.

Я на карачках дополз до лежака. Того самого, что под навесом. Того самого, где мы спали. Под кучей травы, уже успевшей превратиться в сено, – она служила мне матрасом – и была зарыта перепрятанная мной пачка с деньгами. Места лучше этого я не нашел.

Когда успел перепрятать, спросите? Со всеми этими эротическими и прочими переживаниями. Да вот успел. Я все же не такой дурак, каким кажусь на первый взгляд. Бугра хоть и уважал, но доверия к нему, как и ко всем, не было.

Здесь же лежал и пистолет.

Я понял вдруг очень многое о дорогах, которые нас выбирают, понял именно в это мгновение. Это очень образное и емкое понятие, оно как сфера, оно имеет цвет, запах и вкус, если ты оказался внутри – вот так, усилием воли, напряжением мысли, то оно открывает тебе тайны. Это словно скрытый смысл жизни, словно недоступная истина. Когда поймешь, что такое дороги, становится легче жить.

Самое главное, что я понял тогда: знак – это я сам. Они могут быть разнообразными и совершенно немыслимыми, эти знаки, но однажды, в самый ответственный момент выбора знаком, сигналом становишься ты сам.

Дорога выбрала тебя, и хотя бы раз ты должен поблагодарить ее за этот выбор.

– Вот твои деньги! – швырнул я Сергеичу пакет.

Он нагнулся, поднял, разорвал целлофан. Достал пачку и, словно пытаясь убедиться, что бабло реально, что он не спит, понюхал ее.

В эту секунду я выстрелил. Потом еще и еще. Нажимал на курок снова, но в пистолете были лишь три пули. Все они достигли цели.

– Я безумно счастлива, – говорила мне Марина, когда мы усаживались в машину, – что ты понял все правильно. Это очень непросто – поверить другому человеку. А еще сложнее поверить себе самому.

– Просто я постарался не забыть твои слова, – улыбнулся я ей.

Она завела двигатель, мы тронулись с места.

Как раз в эту секунду я услышал звук моторной лодки. Видимо, это вез нам продукты Валера Дятлов. Вот небось удивился мужик, когда увидел на месте стройки кучу трупов!

Ну да ладно, там работы немного оставалось. Наверняка, нанял кого-нибудь доделать. К тому же нам он не успел заплатить, так что наверняка должен быть доволен таким развитием событий.

Вскоре мы купили дом. Точнее сказать, коттедж. Очень похож на тот, что мы строили Дятлову. Где именно? Ага, так я вам и сказал. Держите карман шире.

Деньги, как я уже упоминал, вложили в дело. Ниче, крутятся. Грех жаловаться. Матери переслал кой-чего. Но с тех пор не видел ее – нельзя. Мало ли кто там поджидать меня может.

Сейчас у нас двое детей. Думаем, что можно и на третьего решиться.

Короче, все у меня зашибись. Да и у Марины тоже.

Просто нас хорошая дорога выбрала.

Судьба барабанщика

Хард-роковая повесть

(feat. Аркадий Гайдар)

От авторов

Новые времена требуют новых смыслов. Новые смыслы привносят новое восприятие в старые истории. Мы предприняли попытку «осовременить» повесть одного из нас, созданную более семидесяти лет назад, с целью вдохнуть новую жизнь и наполнить современным звучанием давнишний, но ничуть не потерявший своей привлекательности сюжет.

Более того, мы постарались не утерять и очарование того тревожного, но яркого времени, в которое был создан первый вариант повести. Получившийся результат кто-то назовет «альтернативной историей», кто-то «сюрреалистическим трэшем», кто-то придумает другое определение. Нам же кажется, что мы создали лишь еще один вариант вечного противостояния Добра со Злом.

Только что здесь Добро, а что Зло?..

Когда-то мой отец воевал с белыми, был ранен, бежал из плена, потом по должности командира саперной роты ушел в запас. Рок-н-ролл, рожденный пролетариатом Северной Америки, уже блуждал тогда по просторам Советской России.

Отец рассказывал: как-то раз, после долгого и кровавого боя, в разбитом обозе белых нашел он новенькую полуакустическую бас-гитару. Лишь две недели понадобилось ему, чтобы освоить премудрости игры на ней. А потом с двумя красноармейцами-энтузиастами создали они военный рок-ансамбль. На привалах, выступая перед бойцами, исполняли задорные хиты Чака Берри. Бойцы улыбались, подпевали и шли рубать беляков с удвоенной силой.

«Самое главное в жизни – это Ритм, – любил повторять отец, и я понимал, что произносит он это слово с большой буквы. – Весь мир на нем держится».

Моя любовь к року – от него.

Мать моя утонула, купаясь на реке Волге, когда мне было восемь лет. От большого горя мы переехали в Москву. И здесь через два года он женился на красивой девушке Валентине Долгунцовой, которая понравилась мне и, чего скрывать, частенько стала выступать объектом моих разнузданных подростковых фантазий.

Люди говорят, что сначала жили мы скромно и тихо. Небогатую квартиру нашу держала Валентина в чистоте. Кружилась по комнате за уборкой и напевала песни Вадима Козина. Одевалась просто, вела себя скромно, слова лишнего вслух не позволяла. Об отце заботилась и меня не обижала.

Но тут окончились распределители, разные талоны, хлебные карточки. Стал народ жить получше, побогаче. Разнообразнее стала и культурная жизнь: из окон доносилась заводная музыка, в кинотеатрах появлялись фривольные комедии. Стала чаще и чаще ходить Валентина в кино и на дискотеки, то одна, то с провожатыми. Домой возвращалась тогда рассеянная, задумчивая, и, что там в кино делала, никогда ни отцу, ни мне не рассказывала.