Н. Денисов - Арктический экзамен Страница 29

Никифор помалкивает, только удивленно головой трясет. Высокая его фигура совсем переломилась, сползла со скамейки на пол. На полу удобней, не так печет от плиты.

— На другой день зашшолкнули меня на ключ, и осталась я во всем дому одинешенька, — продолжила Нюра. — На работу оне — рано свились. Олег в школу умотал тоже. Поревела, поревела, пошла в куть. Вроде чё-то поклевала из кастрюльки, но так для блезиру. Сичас бы, думаю, топталась у своего шестка! Зорьку стельную вспомнила, как она кидалась навстречу, и уж никакая пишша на ум не пошла.

— На месте Зорька, завтра заберете.

Нюра кивнула на эти слова, продолжая дальше:

— Заявился внучек из школы. «Чё, — говорит, — бабушка, невеселая?» — «Ничё, — говорю, — веселая я, сходил бы за дедушкой, он у дяди Юры ночует, самая не найду…» Вечером опять сошлись гамузом. Давай обсуждать, каким нам занятьем занятца.

Терпенья-то нет сидеть, не калеки! Валентин говорит: отдыхайте пока, потом придумаем, найду отцу занятье, да и в Нефедовку, мол, через пару недель надо съездить, можа, кто дом подсмотрел. Афанасий заключил по-своему: с домом, мол, не торопи нас… Ну, вроде ничё, посидели, чаю попили. Правда, сноха все козыритца, много не разговаривает. Отойдет, думаю. И все бы ничё, да уж в потемках с чемоданом племянник мой Вася зашел. Из Тобольска приехал на каки-то курсы уст — раиватца. Я, говорит, поставлю вещи у вяс, через два дня заберу. Поставь, отвечаю. Тут снохе опять не поглянись: мало наташшили всяких ремков да ишо несут. Я опять в рев. А как, думаю, младший наш Степан из армии придет, ему куды? По чужим углам скитатца? Нет, говорю, вон ему, Афанасию, домой нам надо…

— Сообразила живо! — сказал хозяин.

— Как тут не сообразишь, — поддержал Никифор. — Хоть до ково доведись!

— Ох, матушка, Нюра, не совестно нам — взяли вас в оборот с дороги! Не ужинали, наверное… Может, мне за молоком сбегать?

— Сиди, Матрена, — поднялся тут хозяин. — Дома-то кто есть?

— Галина. Кому еще быть!

— Схожу я. Да к Батракову постучусь. Подпилков ему в скобяном купил, а то все стонал: подпилки, нечем лопату наточить.

— Не терпится? Мог бы утром.

Афанасий быстро вышел. Ему действительно не терпелось увидеть Батракова: пусть, мол, бабы повздыхают без него, на то они и бабы!

— …На третьи сутки Ольга за мной пришла, сноха младшая. Пошто, сказала, мама, к нам не идешь в гости? Повела меня к себе. Хорошо посидели, без сына, правда, наговорились с ней вдоволь. Я дак соснула после спокойно на раскладной койке. После обеда поташшила меня по городу, в магазины завела, в чайной супом покормила, потом в один старинный дом поднялись. Всего там насобирано — черепки посудные, ножики, которыми стары люди воевали. Лось прямо как живой, застекленный стоит середь помешшения. Гляжу это — изба деревенская в стене наряжена, вроде как у наших ково. И чучела человеческие. Двое чучел: старик и старушонка… Чё только не придумают люди! На второй етаж уж и сил не хватило поднятца, опустилась на приступки. Веди, говорю, Оля, домой меня, уцимкалась я совсем.

— Юрий-то не приговаривал к себе жить? — спросила Матоена.

— Приговаривал… Да куда к ним! Сами в тесноте бы отца.

— Да, — откликнулся Никифор. — Вроде одинаково ты их воспитывала, а на разные колодки вышли. У меня вон тоже молодежь!.. Сашка косматый женился на днях.

— Да не выдумывай, Никифор, — удивилась Нюра. — На ком это он?

— Еланская зазноба. К себе в дом берет.

— Ты погляди! Обманет ить, поди.

— Я ему ноги тогда повыдергиваю… Ну, а Натолий как поживает с дочерью? — обратился старик к Матрене.

Та как будто ждала этого вопроса, но смутилась:

— Мне-то что? Я особо не вмешиваюсь. Оба взрослые. Да! И она у меня девка с карахтером… Живут. А ты не перебивай, Никифор Степанович, Нюре дай сказать, все ей легше станет.

В печке прогорело, и хозяйка завинтила плотно заслонку, не до конца, чтоб не угореть, закрыла вьюшку, продолжила уже без прежней охоты:

— Ишо три дня посидели на узлах: распаковывать, не распаковывать? Вечером соберемся все вместе, совет не берет. Афанасий тоже затосковал, пришел от Юрия сильно выпимши. Вези, говорит, Валентин, обратно. Где взял, там и положи. Насиделись, говорит, мы с матерью в этой каменной тюрьме. Вы, мол, привышны, а нам век доживать в своей избе надо.

— Приживаются же старые люди и в городе, — проговорила Матрена.

— Каждому своя воля… Некуда стало деваться старшему, давай машину просить. Скидали все в кузов обратно. Влезла я в кабину и на крыльях себя почуяла. К Юрию за Шариком заехали. Он там тоже сидел, как каторжник, выл на весь околоток. Добро ли собаку в избе держать… Охо — хо! Теперь золота посули, никуда до смерти не стронемся.

— И слава богу, — подвел черту Никифор. — Город-то поглянулся? Я в молодости частенько там бывал. Гуляли дай бог!

— Кто его знает! По — старинному домов много настроено. Новые кирпишные зданья начали класть. Проворно кладут. Квартер-то не хватает. Наш Валентин, как специалист, в первых домах и получил. Теперь, судят, строительство пойдет. Наслушалась я днями: по радиво все про нефть — от толмят, на сиверу где-то откопали…

Вернулся Афанасий. Повеселевший. Поставил на стол стеклянную банку с молоком, прошелся по скрипучим половицам. Собеседники уже выговорились, сидели притихшие, умиротворенные.

Дребезжало от ветра стеклышко в летней уличной раме. Садился в лампе огонь. Под порогом таял занесенный на валенках снег. Тепло расходилось по всему дому.

Ворота отворил крепкий старичок с жидкой татарской бородкой на смуглом лице, приветливый, расторопный.

— Салям алейкум, — поздоровался Чемакин, откидывая воротник полушубка.

— Алейкум салям, — откликнулся старичок, поклонился, пропуская розвальни в просторный глухой двор. — Заходите, грейтесь, я разуздаю коня, сена дам.

В доме, разделенном на две половины печкой, тоже просторно, тепло. Повдоль стен широкие крашеные лавки, пол застлан домашними половиками, в переднем углу комнаты стол. На полке посуда — большие глиняные тарелки с узорами, подносы, противни, медный полуведерный чайник.

Хозяйка дома — моложавая круглолицая женщина — тоже поклонилась:

— Проходите, проходите…

Из-за чувала печи сверкнули — четыре любопытных детских глаза, опять скрылись.

— Ну, погреемся, Виктор, и дальше поедем, — сказал Чемакин, присаживаясь и на лавку.

Старичок вошел следом, у порога переобулся в мягкие овчинные тапочки.

— Твоя жена такая красавица будет? — с улыбкой спросил Чемакин.

— Моя, моя, и ребятишки мои… Хороший ребятишки. Школы вот близко нет, надо учиться с будущей осени.

Хозяин говорил по-русски чисто, без акцента. Раздевшись, он оказался моложе — не таким уж старичком, как показался Витьке вначале. Он сказал что-то жене по-своему, та захлопотала, загремела блюдами, поставила медный чайник на горячую плиту.

— Дальние будете? — полюбопытствовав хозяин, присаживаясь рядом.

— Да как тебе сказать… И верно, ж ближние. Двадцать верст, наверное, проехали, лошадь заморилась, сами озябли. В Нефедовке мы бригадой стоим. Рыбаки.

— Понятно, понятно, — закивал хозяин, тоже люди казенные… Стронулся народ. Раньше, бывало, за весь год свежего человека не увидишь, счас то и дело кто-нибудь завернет.

— Давно живешь здесь?

— Давно… Восемь лет, как новую женку привез — Фаину, ребятки выродились. Однако уезжать пора, учить их надо…

Витька разогревался в тепле, молча слушал разговор старших. Его удивил и сам дом, одиноко стоящий у кромки леса, и его обитатели, восемь лет живущие одни средь белых снегов, в тайге, вдали от людей больших селений.

— В прошлом году геологи у меня десять дней стояли. Вон радиво оставили в подарок. Фаина, заведи-ка музыку.

Хозяйка улыбнулась, прошла к столу, где под кружевной салфеткой стояла «Спидола». В доме полилась мелодия, тихая, приглушенная.

— Ослабло радиво, тихо играет.

— Батарейки, наверное, сели, — вставил слово Витька.

— Не подскажешь, хозяин, как на Заболотное озеро проехать? — спросил Чемакин.

Хозяин как-то удивленно и внимательно | взглянул на собеседника, поднялся с лавки, сказал что-то жене. Та расставляла на столе посуду, водрузила посредине чайник.

— Садитесь, садитесь… Чай пить будем. От печки остро пахнуло вареным мясом.

Витька только сейчас почувствовал голод. Усаживаясь за низкий столик на корточки, хозяйка ловко накладывала в тарелки жирную баранину, приправленную чесноком и перцем.

— Ай, как вкусно, — похвалил Чемакин, она засмущалась, засветилась румянцем, отчего стала еще красивее.

— Не ездите туда, не советую, — сказал старик, продолжая прерванный разговор, не взглянув на Чемакина.

— Это почему же?

— Яман там бродит…