Александр Покровский - Бортовой журнал 3 Страница 29

И еще: клапаны-то закрыли, но три трубопровода, по которым шел воздух, не перекрыли, и по ним из аварийных отсеков потом пришел угарный газ. Люди в пятом, третьем и во втором отсеках подключались к специальной общекорабельной системе защиты органов дыхания под названием СДС (стационарная дыхательная система) со шланговыми дыхательными аппаратами (ШДА), и… по трубопроводам вместо чистого воздуха к ним пришла смерть.

«Бабка за дедку, дедка за репку.»

Вы думаете, что я вас сказкой забавляю?

Нет, это я про флот. Начали с пожара, а потом выгорает все, что может выгореть, к чертовой матери, и в образовавшиеся отверстия идет вода.

У подводников всегда так: горишь – жди воды.

Вы знаете, зачем я вам все это рассказываю?

Мне хочется, чтоб не только до моих читателей, но и до всех вообще, в том числе и до высокого флотского начальства в конце-то концов дошло: людей надо готовить; людей надо отбирать в подводники очень тщательно, а потом – готовить, готовить, готовить.

И не только на табуретках в учебных центрах ВМФ, их и на флоте надо готовить. Годами. И не тридцать два дня в 1987 году, а тысячу суток или две тысячи. Они должны знать каждый болт на своем корабле.

И еще: нельзя говорить людям: «Вы – второй экипаж!» – этого просто нельзя.

Они должны быть первым экипажем, понимаете? Сколько бы их ни было – только первым. Мало того – единственным экипажем, неповторимым экипажем. Они должны знать, что на них вся надежда, что без них никуда, что без них корабль не выйдет в море и что без них он из этого моря не придет.

Словом, господа хорошие, берегите людей, растите людей, любите людей, лелейте людей!

Угарный газ высокой концентрации поступил в третий, второй, пятый отсеки.

Осталось ли на корабле хотя бы одно неза-газованное место? Да, осталось, это был первый отсек, полностью загерметизированный его личным составом (командир отсека – капитан-лейтенант Сперанский).

Капитан-лейтенант Сперанский Игорь Леонидович потом погибнет.

Он умрет от переохлаждения в ледяной воде Норвежского моря.

Такие люди всегда есть, поверьте.

Они придут, возглавят, они спасут, они костьми лягут – и о них все-все должны знать.

Всегда есть люди, которые пойдут и сделают все, что от них зависит.

И таких на флоте много. Их ой как много.

Это же все на автомате. Вернее, там человек должен действовать на автомате. Это и есть автомат. Человек-автомат. И если уж наши конструкторы придумали лодку, в которой не все так чудесно, как уверяют тебя технические описания, то там и должны быть эти люди – люди-автоматы. Они пойдут и сделают все – в дыму, в чаду, в аду, во льду.

Но для этого они день за днем, в базе, должны проводить учения по борьбе за живучесть. Они тысячу раз должны кричать: «Загерметизирована носовая переборка! Личный состав включился в ПДУ!» – и они должны не только кричать, но и действовать.

На той самой переборке они должны знать те самые клапаны, которые им и предстоит загерметизировать.

И подволочные клапаны, отсекающие баллоны ВВД, они должны знать, и на тренировках они должны показывать, как они будут это делать и в какую сторону. Они должны это только показывать, имитировать, потому что техника-то у нас боевая, и не дай бог перекроешь в мирное время то, что надо перекрыть только в военное.

Это чувство такое. Чувство опасности. Ты чувствуешь опасность. Оно возникает от долгих и вроде бы никому не нужных монотонных тренировок. Например, надо подать огнегаситель в соседний отсек. Это твоя обязанность по тревоге, и вот ты находишь этот клапан, ты стоишь рядом с ним, ты кладешь на него руки. Ты должен его почувствовать, ощутить его прохладу и то, какой он – скользкий на ощупь или нет.

Ты должен к нему приноровиться, привыкнуть. Ты кладешь на него руки тысячу раз, день за днем, чтобы потом, только один-единственный раз, когда эти руки будут трястись, когда и губы будут трястись, с них слетели бы те самые нужные слова, а руки бы чтоб все-все сделали сами.

Тело же помнит. Оно все помнит и все запоминает. И оно действует. Оно заставляет тебя сделать то, ради чего ты и появился на этот свет, оно заставляет тебя броситься и закрыть, например клапан.

А потом ты начинаешь все чувствовать заранее, и через много-много лет, когда ты идешь по улице, вдруг тебе приходит на ум: «Опасность! Через пятнадцать метров – опасность!» – а дальше идет отсчет: «Опасность через десять метров! Опасность через пять метров!» – и ты видишь, видишь этот поворот, и на пешеходном переходе какой-то лихач заворачивает на большой скорости, и ты ловишь его движение затылком, подпрыгиваешь вверх и – как в замедленном кино – ты падаешь на капот, а потом перекатываешься и летишь дальше на асфальт.

Секунда – и ты уже на ногах. На тебе ни царапины. А все потому, что ты тысячу раз ловил вот так, затылком, чужое движение, бросался вниз, слетал по трапу и перекрывал по тревоге нужное отверстие.

Потом еще очень долго-долго не теряешь эту способность действовать быстро и все ловить на лету – то ли падающую хрустальную вазу, то ли человека, споткнувшегося на лестнице.

Все началось с 1982 года. Умер Брежнев, и напряжение спало. А до этого к нам приезжал маршал Ахромеев и говорил:

– Ребята, вы себе не представляете, как мы близко от войны!

И мы начинали себе представлять: ни сна, ни отдыха, и командиры от всех этих дел в обморок падают, не говоря уже обо всех остальных.

С 1977 года по 1982 количество походов увеличилось вдвое. Мы стали ходить в море по 240–260 суток годовых, а некоторым удавалось сходить и 280–300. А как вам понравится ав-тономка на дизельных лодках в 14 месяцев? Правда, они всплывали, они заходили в порты Югославии на ремонт, но это все равно не дом, это все равно вода и вонь отсеков.

Не хватало кораблей – штамповали подводные лодки. У нас было в два раза больше лодок, чем у американцев, а потом их стало еще больше.

Не хватает экипажей – не отпускать экипажи в отпуск.

Не хватает командиров, помощников, старпомов – набрать их из кого попало.

И набирали.

Мой бывший командир роты еще в 1977 году говорил мне:

– Флот идет к катастрофам. У нас будут жуткие катастрофы, вот увидишь!

– Почему вы так думаете? – спрашивал я.

– Потому что нельзя так относиться к человеку!

Да, нельзя так относиться к человеку. Потому что потом, когда-то, наступает «все», потом наступает апатия. Ничего и никому не надо. И привычка к апатии – ничего и никому вообще и никогда – становится нормой.

В последнюю автономку я сходил уже в 1990 году. Было видно, что люди теряют то, что называлось у нас профессионализмом. Я ходил от 1-го ЦНИИ ВМФ. Мы искали на лодках озон. Померещилось, что он там есть и что от него лодки наши и горят, вот мы и искали. Озон мы не нашли, хоть и замеряли его каждый день и каждый час на каждой палубе в каждом из отсеков. Так вот, с первых же часов под водой я заметил, что некоторые углекислотные регенераторы в третьем отсеке выключены. Спрашиваю у начхима:

– Почему?

– Экономия, – говорит, – моторесурса!

– Какая экономия, у тебя же люди дышат! Вот такие дела. И всех это устраивало. В

нарушение всего не включаются в работу механизмы, и это не беспокоит ни командира БЧ-5, ни командование корабля.

А что было с флотом дальше, когда начали продавать все подряд, – это, ребята, дела страшные.

Но вернемся к «Комсомольцу».

С 12.00 до 13.30 ГКП выяснял обстановку в кормовых отсеках. Там находились двенадцать человек. Громкоговорящая связь с кормовыми отсеками вышла из строя. По безбатарейному телефону они тоже не выходили на связь.

Эх, связь, связь! И почему она пропадает тогда, когда она нужнее всего? Конструкторы, создатели уникальных подводных лодок, может быть, вы знаете ответ на этот вопрос?

В 12.06 ГКП направляет в кормовые отсеки двух офицеров – капитана третьего ранга Юдина и лейтенанта Третьякова. В шестом отсеке они нашли и вывели из него лейтенанта Махоту и мичмана Валявина. Махота и Валявин отдышались и отправились на помощь людям в пятый отсек. Дверь тамбур-шлюза они выбили ногами, вошли и обнаружили перед ней восемь человек. Шестеро были включены в ИДА, двое – в ШДА. Шестеро вышли из отсека сами, двоих, включенных в ШДА, спасти не удалось – угарный газ.

Угарный газ пришел и в третий отсек.

Он пришел не только от питающего ШДА коллектора ВВД, заполненного после стравливания воздуха продуктами горения.

Угарный газ пришел и по воздушным трубопроводам дифферентовочной системы.

Они имели запорные клапаны в кормовой части третьего отсека, но перекрыты эти клапаны не были.

Можно ли винить в этом людей? Можно. Конечно можно. А кого еще винить? Кого еще у нас можно винить? Поставлены люди, которым вменено в обязанность в любом состоянии и даже безо всякого состояния перекрыть клапаны в корму, а они, глотнув угарного газа, ничего не перекрыли – вот ведь беда.