Владимир Ионов - …А родись счастливой Страница 29

Вода в банке действительно быстро вскипела. Капитан достал из сейфа пачку чая с тремя слонами, небольшую сахарницу с песком и печеньем. Прихватив банку перчаткой, разлил кипяток по стаканам, бросил в них по щепотке заварки.

— Послаще вам или как? — спросил Любу, бросив себе две ложки песка.

— Мне одну, пожалуйста, — сказала Люба.

— Присаживайтесь сюда, — пригласил он её к столу. — Вот нищета милицейская! Столик на колёсиках не можем завести, чтобы подать человеку чай к дивану…

— Ничего. Всё хорошо, — пересела Люба на стул, подвинув его ближе к столу.

Чай оказался ароматный и крепкий до того, что связывал язык во рту. Сахара ещё бы ложечку не мешало, но если уж просила одну, так и надо допивать.

— Сокольникова… — прочитал капитан, скосив глаз в лежащий сбоку протокол. — Был когда-то у нас такой секретарь обкома комсомола. Потом его в большой обком перевели, в завы. Потом «Сельхозтехникой» командовал в Великогорске. Хороший был мужик. На охоту к нам приезжал. А дальше я его потерял…

— А дальше он погиб, — тихо сказала Люба.

— Знали его?

— Была за ним замужем…

— Вона что!.. А чего случилось-то?

— Провалился под лёд на машине…

— Да… Бывает… И давно вдовствем?

— Полгода почти.

— Трудно одной?

— Привыкла.

— И чего? Никого пока нет? Аж не верится, на вас глядя. — Капитан вдруг подхватился, сунулся в сейф, достал початую бутылку «Арарата» три звёздочки, пару рюмок. — А давайте помянем хорошего человека?

— Спасибо, мне не хочется. И голова разболелась после всего…

— Ну, коньяк-то как раз… Расширяет. Давай-давай, легче будет. — И налил две рюмки.

— Спасибо, не буду. Потом ещё сильнее заболит.

— Ну, вот! У меня и лимона немого осталось. — Достал из сейфа блюдечко с парой кружочков подсохшего уже лимона с подтаявшими на них щепотками песка. — Так что давайте… Не помню уж как его звали…

— Анатолий Сафронович.

— Точно! Помнил ведь… У меня дед был Сафрон… Так что — за Сафроныча и за Сафрона! А?

— Спасибо. Я точно не буду! — твёрдо отказалась Люба.

Капитан поскучнел. Держа рюмку в кулаке, он уставился на неё. Она тоже не отвела от него взгляда, замечая, как меняются его некрупные карие глаза, как поднимется в них что-то тяжёлое, как перестают они моргать и пропадает доброта, какую она видела в них минуту назад.

— Хорошо. Я выпью с вами и за вас, за всё, что вы для меня сделали, — торопливо согласилась Люба и взяла свою рюмку.

— И ещё сделаю, если поймёшь меня, — сказал капитан каким-то другим голосом. — И если договоримся…

Ох, уж эта перемена в глазах и в голосе мужиков! До чего знакома она Любе, и как она ей неприятна…

— Договоримся о чём? — спросила она, стараясь подавить подступающий страх.

— О раскладе. Он у нас такой: или я сам пишу протокол, или отдаю следователю это сочинение курсантика…

— А что я должна делать? — спросила Люба, хотя почти уже знала ответ.

— Как говорят в высоких кругах, расслабиться и получать удовольствие…

— А если меня ничего здесь не расслабляет, то?..

— Есть ещё вариант. — Капитан выплеснул в угол свою рюмку, упёрся в Любу насмешливым взглядом. — Могу отправить тебя в обезъянник, там как раз трое урок у меня кочумают. Они согласия не спросят. Или к ванькам в спальник, эти тоже не суходрочкой с тобой займутся…

Чем спокойнее говорил это капитан, тем страшнее становилось Любе, и было уже не до твёрдого взгляда в его глаза. Надо что-то делать, соображала она. Слёзы? Да разве они тронут? Кричать? Успокоит в два счета. Хитрить, затягивая время, может, ещё что-то придёт в голову…

— Хорошо, капитан, — выговорила она. — Не надо никакого обезьянника, и ванек не надо. А где мы?…

— Диваном поскрипим! А хочешь, на столе. — И он стал торопливо сдвигать на край стола телефоны, банку с остатком кипятка, стаканы, пачку с тремя слонами, протокол.

И Люба сообразила, что ей делать дальше.

— Слушай, капитан. А если потом я принесу тебе в подоле?

— Ой, вот этого не надо бы! У меня их и так вон сколько по Луговой шляется… А чего проще-то, если боишься?.. Возьми за щеку, — сказал он, выходя из-за стола к ней.

— Подожди, — упредила Люба. — У меня, вроде, где-то были… — Она повернулась к дивану, где лежала в углу её сумка.

Капитан опередил. А вдруг там у неё не то, что надо? Схватил сумочку, вытряхнул содержимое на стол. Начал расталкивать пузырьки, тюбики, щётки и расчёски, записную книжку…

«Господи, а визитки-то где?» — испугалась Люба. Именно на одну из них она решила положиться.

Выпали и они!.. Капитан взял все три, пробежал глазами, две отбросил. Одну оставил в руках. Она узнала карточку Ускова.

— Это кто? — глухо спросил капитан.

— Начальник Главного управления БХСС МВД СССР, генерал лейтенант Усков, — ответила Люба с усмешкой, на какую хватило сил.

— Кто он тебе?

— У нас подано заявление в ЗАГС, а что?

— А что это он тебя в плацкарт сунул? На мягкий денег не хватило у генерала?

— Ничего уже не было в кассах. Я перед самым отходом билет брала. Не веришь, позвони ему.

— Кто сейчас в главке ответит, кроме дежурного?

— На обороте карточки — его домашний телефон. Звони. Или давай, я позвоню.

— С этого Любовь… Как вас там?

— Андреевна.

— С этого, Любовь Андреевна, надо было ещё в вагоне начинать, — сказал капитан и опустился на стул. — Ехали бы сейчас к дому… Или куда вы едете?

— На работу, в телестудию «Волна», — сказала она уже с некоторым вызовом и для верности спросила: — Надеюсь, поможете не опоздать?

— Следущий — Архангельский. Этот мимо пролетит. Разве что вологодский. Но он тоже не рано, — начал перечислять капитан, приходя в себя и удивляясь внутренне, как его надула девка! В другой бы раз, ничего б ему не стоило отпереться — мент ведь всегда прав… А тут — генеральская штучка! Поди докажи, что не лез?

— Может машиной? — предложил он. — С удовольствием подкину, если заведётся. И не удержался: — А могу я надеется, что остальное останется между нами?.. У меня выслуга подходит… А, Любовь Андреевна?

— Ничего не было, капитан! — сказала Люба и провела всё ещё дрожащей ладонью по его небритой щеке.

Глава 26

Месяц уже Альбина Фёдоровна дышит весенним лесным воздухом в пригородном профилактории, куда Игорь отправил её с глаз долой «подлечиться». Съездила она однажды домой навестить сыновей, но лучше бы и не собиралась. Элитная квартира Сокольникова, которую она всегда держала в идеальном порядке, за неделю её отсутствия превратилась в кисло пахнущую свалку разбросанной по комнатам одежды, грязной посуды, пустых бутылок, недопитых фужеров и окурков. В гостиной светился пустым экраном и хрипел не выключенный телевизор с каким-то серым ящиком на нём. Массивный круглый стол сдвинут к дивану, испятнанному вином и ещё чем-то.

«Господи, что хоть тут было? Старший с целым райкомом гулял или младший весь класс притащил? И где они, стервецы?» — Сообразила: — «Старший, наверно, на работе — ведь четверг сегодня. И у младшего ещё не каникулы. В школе…»

Как-то сразу она устала. Захотелось присесть на диван, подумать, с чего начинать превращать бедлам в прежнюю квартиру. Но пристальнее глянула на залитый и испятнанный велюр дивана и едва выбрала чистое местечко. «Что хоть тут было?.. Вот бы Анатолий увидел… Было бы грому…»

Она выключила телевизор. А с тем ящиком, что громоздился на нём, не знала, что делать, какую кнопку нажать и просто выдернула шнур из розетки. Увидела на тумбочке цветастые коробки, рассмотрела картинки на них, догадалась: «Был бардак с кабаком», — и брезгливо бросила коробки обратно. — «Женить давно пора старшего… Неужели и Васятка смотрел эту мерзость?..»

Оставить им всё, как есть, и уехать обратно? Это же черте во что превратят квартиру, пока она дышит там воздухом весеннего соснового бора! Решила навести хотя бы элементарный порядок. Собрала в одну тарелку остатки закусок и окурки, понесла на кухню, где оказалось всё то же самое. Мусорное ведро под мойкой забито доверху сваленным туда винегретом, бутылками и осколками посуды. Понесла тарелку в туалет и, едва открыв дверь, от неожиданности просыпала окурки на пол. Шестнадцатилетний Васятка, последнее её утешение в жизни, полулежал возле унитаза, сложив на голову на сидение. В ужасе шагнула к нему — жив ли?! Услышав спокойный булькающий храп человека, недавно исторгнувшего из себя всё, что больше не принимал желудок, нажала на кнопку спуска воды, чтобы смыть дурно пахнущее месиво. Унитаз отозвался громким свистящим шумом водопада. Васятка отдёрнул от него голову, перевалился к стене, поднял на Альбину Фёдоровну мутный взгляд, утёр кулаком рот, слабо улыбнулся:

— Приветики!..

— Здравствуй, сын! — строго выговорила Альбина Фёдоровна. — Что хоть тут у вас было?