Виктор Ротов - Карл Маркс на нижнем складе Страница 29

— Садись с нами, мам, — сказал он и даже подвинулся на своей табуретке.

— Нет, сынок, — сказала Ольга. — Мне некогда, стираю. Куда положить? — снова обратилась она к хозяйке.

— А туда, в его комнату, — Гуля повела Ольгу по коридору в комнату, которую отвели для Алешки.

Ольга опустила узел на кровать и, пьяно качнувшись, попросила хозяйку:

— Можно я подожду Петра, мне с ним поговорить надо.

— Чего ты здесь будешь сидеть? Пойдем с нами ужинать.

— Нет. Не хочу. Н — не могу, понимаешь? — она с мольбой взглянула на Гульяну. — Пожалуйста, не проси. Скажи Петру, что я подожду его, пока он поест…

Петр сразу отодвинул тарелку, встал из‑за стола и пошел к Ольге.

Та сидела на незастеленной еще кровати Алешки. Подчеркнуто прямая, со сплетенными аккуратно ногами и с гордо поднятой головой. Как на принужденном свидании.

— Ты всегда был правильным, — заговорила она, как только он появился на пороге. — И всегда был неверным. Неверность прощаю, а правильность Бог простит. А может, и не простит. Ты отнял у меня последнее, что меня радовало в этом мире. Сына Алешку. Не говорю уже про Андрея. Если б ты не ушел из дома — он был бы жив…

— Не надо об этом, Ольга! Прошу.

— Хорошо, не буду, — она внимательно огляделась. — А вы с Гулькой живете, как куркули, — завистливо покачала головой.

— То есть?… — не понял Петр.

— И то есть, и то есть — все есть. Домище вон какой! И в доме полно. А стол так ломится: картошечка молодая, селедочка иваси, цыплята — табака… Огородище вон какой!

— Кто тебе мешает жить хорошо? Я тебе оставил дом. И в доме все. Огород тоже не меньше…

— Огород‑то не меньше, только кто на нем работать будет?

— А моряки дальнего плавания. Пригласи в гости, лопаты в руки — и пошел.

— Издеваешься? Давай! — она пьяно откинула со лба нависшую прядь. — А я вольная птица! Хочу люблю, хочу гоню. Живу в свое удовольствие. Мне сам черт не брат. Не гнусь на грядках. И не держусь, как вы, за эти хархары. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Но… Ты не думай, что я Алешку просто так отдала. Не болезнь — вот бы ты у меня получил! — она скрутила дулю, выставив длинный накрашенный ноготь. — Заболела я. Чем‑то нехорошим. Теперь нужно двести рублей. Врачам сунуть. Слышь? — Она качнула по комнате нетвердым взглядом. Ее, кажется, развозило. Видно, перед тем как идти сюда, она выпила для храбрости. — Последняя моя просьба…

— Деньгами у нас распоряжается Гульяна, — отводя глаза, сказал Петр. — Надо у нее спросить. Гуля! — позвал он.

— А может, не надо? — почему‑то стушевалась Ольга. Но Гульяна уже появилась на пороге.

— Ей двести рублей надо, — сказал Петр, кивнув на бывшую жену. — На лечение.

— Н — н-ну! — Гуля явно растерялась. — Ты‑то что скажешь? — она робко взглянула на Петра.

— Дай, если есть, — Петр холодно посмотрел на сникшую Ольгу. — Болезнь‑то какая?

— А черт те знает. Нехорошая какая‑то…

Гульяна попятилась в коридор, глядя на гостью широко раскрытыми глазами. И кинулась за деньгами.

— Во! — крикнула ей вслед Ольга. — Испугалась! Чистенькая! И чем эта тонконожка тебе приглянулась? — она пренебрежительно оттопырила губу.

Петр светился весь после того, как у них поселился Алешка. С дежурства спешил домой. Теперь они втроем пили на кухне свежезаваренный чай и, прежде чем удалиться в спальню «давить» отсыпного, Петр предлагал сыну сгонять в шашки. Под шалапеты: кто проигрывал, получал по лбу щелчок. Получив от Алешки шалапет или отпустив ему, он со спокойной совестью шел «давить» отсыпного. А Лялька и Алешка садились за уроки. Оба они учились во вторую смену.

Последнее время Петр не просто дежурил, а «изучал обстановку». Затаив обиду на Олега Горлова, поклявшись изловить его на воровстве, он начал с того, что внимательно стал присматриваться, кто приезжает на нижний склад, на каком транспорте, что грузит, как грузит. Иногда далее проверял документы. И заметил, что на него стали коситься. «Ничего, привыкнете», — думал Петр и постепенно приучил клиентов предъявлять ему накладные на продукцию. Внедряя этот новый порядок, он ждал, что ему вот-вот сделают замечание. Но вместо замечания директор как-то похвалил его:

— Молодец, Калашников! Так держать!..

И Петр старался. Его стали побаиваться. Здоровались теперь, называя по имени — отчеству: «Здравствуйте, Петр Федорович!»

Вникнув постепенно в систему выписки и отпуска продукции нижнего склада, Петр стал замечать некоторые нюансы. Иногда погрузка производилась в присутствии начальника нижнего склада. Стоит себе уважаемый Владимир Иванович и смотрит, как грузят. Неторопливо беседует с клиентом или с кем‑нибудь случайным. При нем, естественно, Петр не проверял документы. Просто подходил и тоже смотрел, как идет погрузка. Или присоединялся к разговору начальника с клиентом. Иногда любовался погрузкой и сам директор. Тут Петр замечал кого‑нибудь из большого начальства. Из управления, или из райисполкома. И тоже, естественно, не проверял документы. Но странная закономерность! Когда погрузкой любовались начальник нижнего склада или директор, то грузили, как правило, огромные кузовные МАЗы, да еще с прицепом. И продукция отпускалась отборная. Петр, конечно, не думал, что это на его глазах, среди бела дня, происходит самое обыкновенное воровство, но мысль такая нет — нет, да и мелькала в голове. Словно метеорит — мелькнет и исчезнет.

И еще заметил Петр, что именно таких клиентов обслуживал никто иной, как Олег Горлов. При этом он выпячивал грудь и бросал на Петра победные взгляды — смотри, мол, с кем я имею дело. Смотри и мотай на ус. И не задирайся особенно.

А потом Петр заметил, что высокопоставленные клиенты перестали загружаться днем. Не знал он, что в рядах начальственных воришек произошел маленький переполох, и поэтому в технологию отгрузки были внесены некоторые коррективы. Кто‑то из особо бдительных начальников заметил, что каждый раз, когда идет «ответственная» отгрузка готовой продукции, то бишь, воровство среди бела дня, возле транспортного средства неизменно появляется высокий седой человек с палочкой. Когда выяснилось, что это сам сторож нижнего склада, находящийся при исполнении, случилась небольшая тревога и были внесены некоторые коррективы в технологию отгрузки: теперь отгружали по ночам.

По ночам, правда, начальство любит спать, а потому присутствие при отгрузке само собой отпало. Досмотр за этим деликатным делом был поручен нескольким особо доверенным лицам, одним из которых был Олег Горлов. Вот его‑то в одну прекрасную дождливую ночь и накрыл Петр с поличным.

Под руководством Олега грузился МАЗ-509 с прицепом. Петр потребовал у получателя накладную. Каково же было его удивление, когда к нему подошел сам Олег. И нехотя, после третьего напоминания, предъявил накладную. В накладной черным по белому было написано — отходы-горбыль. А на МАЗе была заботливо уложена доска — «тридцатка» высшего сорта.

— В чем дело? — Петр показал Олегу накладную. — Ты мне не ту бумагу дал.

— Ту, — сказал сквозь зубы Олег и отвернулся.

— Здесь написано — «отходы — горбыль». А ты что грузишь?

— То и гружу, что начальство велело.

— Велело?

— Да.

— Хорошо, отцепляй прицеп, поехали к директору.

— Если тебе надо — поезжай.

Петр толкнул Гугу за холку.

— Гугу, скажи ему.

Гугу грозно оскалился и вдруг энергично и четко пролаял: «Гав! Гав!» Да так устрашающе, что Олег отпрянул.

— Иначе иод ружьем поведу, — Петр скинул с плеча бердану, торчавшую за спиной кверху прикладом.

— Ну хорошо! Поехали! Только потом не скули, зараза! Считай, что тебя уже уволили со склада.

— Давай, давай. Отцепляй, поехали.

— Отцеплю… Ключом бы тебе по башке да в речку.

— За это в тюрьму можно угодить…

Олег, как ошпаренный, выскочил из‑под навеса и под нещадно хлеставшим дождем побежал к цеху ширпотреба, где в расписном отделении работали во вторую смену молодые девчата. Видно, там спасался от дождя и отходил душой шофер. Вскоре они появились вдвоем. Шофер — молодой парень кавказского типа — шагнул под навес, отбросил картонку, которой накрывался от дождя, взглянул на Петра.

— Этот? — бросил через плечо намокшему изрядно Олегу.

— Этот.

— Слушай, — сердито сверкнул красивыми глазами кавказец. — Тебе больше всех надо? Да — а? Это все твое, да — а? — он кинул вокруг горящими гневом глазами и взмахнул энергично рукой. — Иди себе со своей ружем, да — а? Не мешай!

— Отцепляй, — повелительно кивнул Петр Олегу.

Тот взглянул на кавказца, мол, а что я могу сделать?

— Ты что, не слышаль, что я сказал? Да — а?.. — надвигался нагло кавказец. Сидевший у ног Петра Гугу оскалился, зарычал и гавкнул с грозным выпадом. Кавказец испугался.