Александр Проханов - Политолог Страница 29

— Я согласен с вашей теорией архетипов русского народа, — произнес он с легким превосходством, которое обеспечивал ему статус самого влиятельного политтехнолога страны. — Русские воспринимают не умом, но сердцем. Не рациональную теорию, но фантастический миф. Все действующие ныне политики имеют в народном сознании образы сказочных героев. Губернатор Санкт-Петербурга — Баба Яга. Министр экономразвития — Кощей Бессмертный. Председатель Счетной палаты — Водяной. Лидер ЛДПР — Домовой. Глава МЧС — Леший. Они хоть и отрицательные персонажи, но не страшны, не враждебны. Народ живет с ними, как жил тысячу лет назад. Я использовал на президентских выборах образ Георгия Победоносца, поражающего зло бедности, коррупции, несправедливости. Так витязь поражает дракона. Эти героические черты я транслировал в народное сознание с помощью новейших психологических методик. И, как видите, добился успеха. Жаль, что вы работаете на коммунистов, и мы не можем соединить наши усилия.

В бокале Петропавловского среди пузырьков переливался морской конек, приобретая рубиновый, изумрудный, лазоревый цвет. Петропавловский выпил коктейль, облизнул влажные губы. Выловил из бокала морского конька, надкусил с хвоста и сочно, с чмоканьем высосал, оставляя потускневшую, поблекшую шкурку. Кинул останки водяного существа в бокал. Поставил на поднос проходящего официанта.

Стрижайло был уязвлен. Соперник не стеснялся демонстрировать превосходство. Не пускал на пьедестал, с которого ему было видно дальше, чем Стрижайло. Расправа с морским коньком выглядела тайной угрозой, которой он предостерегал конкурента от необдуманного вмешательства. Вялый бесцветный чехольчик, из которого были выпиты соки, намекал на возможность расправы. Испытывая ревность, близкую к ненависти, пряча ее за любезной улыбкой, Стрижайло раскланялся, переходя к соседнему гостю.

Молодой и веселый фат с жестами, выдававшими теннисиста, темноглазый, с кавказской горбинкой носа, он весь исходил энергией, нетерпением, обаянием преуспевающего ловкача. Это был могущественный чиновник Администрации Президента Чебоксаров, с бесовской ловкостью управлявший бестолковыми депутатами Думы, чванливыми губернаторами, неповоротливыми лидерами партий. Обольщая, стравливая, осыпая то деньгами, то компроматом, Чебоксаров обращался с политической элитой, как умный и жестокий псарь обращается с озлобленной сворой. Жертва, которую он выбирал, напоминала затравленного зайца. Он же, непокусанный, разгоряченный охотой, кидал окровавленного зверька к ногам своего Хозяина.

— Почему я вас не вижу в Кремле, дорогой Стрижайло? Мне так не хватает идей, не хватает креативных советников. Столько тупой, непроходимой скуки и глупости. Вы из немногих, от кого исходит непрерывное творчество. Петропавловский, говорю вам с сожалением, иссяк. Повторяется, имитирует. Все больше становится публичным софистом, а не политтехнологом. А ведь предстоят великие перемены. Окончилась либеральная революция, и мы должны деликатно отвинтить дантонам и робеспьерам их революционные головы. Я ношусь с великим планом преобразования России, который может соперничать со столыпинским. Из плоской, как блин, дырявой и кислой власти мы построим незыблемую пирамиду, определив в ней иерархию сословий, рангов, регионов, партий. Господству олигархов, таким, как Верхарн или даже Маковский, приходит конец. Самодурству губернаторов и президентов в папахах положен предел. Личность Президента, после каждого свидания с Патриархом, приобретает черты помазанника. Вот чем заняты мои мысли, дорогой Стрижайло. Я нуждаюсь в вас. Этот проект должен быть завершен раньше, чем страну тряхнет очередной взрыв Басаева. Разгребая последствия теракта, мы заодно пустим бульдозер по всем трухлявым постройкам российской власти. Когда пыль осядет, когда смолкнут погребальные оркестры, все увидят великолепный кристалл новой российской государственности, рожденной из крови и слез.

Он говорил откровенно, не делая тайны из своего грандиозного замысла, как человек силы и неограниченной власти. Эта власть не была облечена в тяжеловесные золоченые ризы, или в помпезный военный мундир. Она была сшита по индивидуальному заказу в ателье «Поль Цилери», выглядела неповторимо изящной, легкой и неотразимой, с кавказской горбинкой носа, с золотым «Брегетом» и великолепным беспощадным цинизмом, в котором запах французского одеколона смешивался с горьковатой сладостью гексогена.

Стрижайло испытывал перед ним восхищение, дорожил его расположением. Ему хотелось спросить, где купил Чебоксаров свой шелковый, оранжево-золотистый галстук. Не тот ли это знаменитый фасон, что воспроизводит раскраску коллекции Фаберже.

Чебоксаров изящно, маленькими глотками допил коктейль. Не считаясь с условностями, вытряхнул на ладонь розового морского конька. Сдавил ему грудку, умертвляя пульсирующее, с выпученными глазками, животное. Бережно открутил ему голову. Выдавил из него, как из тюбика, клейкую зеленоватую струйку. Слизнул, отирая руки батистовым платком. Незаметно уронил конька на пол, чтобы кто-нибудь наступил на зверька, поскользнулся и сломал себе ногу.

Следующий гость, к которому повлекло Стрижайло по невидимой орбите, был окружен слушателями, подобострастно внимавшими каждому слову. Это был спикер Совета Федерации, мордастый, страстный, с пылким взглядом спаниеля, с горячим дыханием неистового рта, откуда-то и дело по-собачьи вываливался красный язык. В его тщательно невыбритой щетине было то же нечто собачье, отчего глаз начинал искать ошейник, но находил темно-алый галстук из бутика «Европа» с бриллиантовой булавкой. Его страсть, неутомимое говорение, щедрое расходование обильных, полученных от вкусной еды калорий были направлены на обожание Президента, на изъявление верноподданных чувств. Казалось, он все время, высунув язык и роняя жаркую слюну, бежит по следу, ловит запахи обожаемого существа, ищет своего властелина, а найдя, кидается опрометью на его штиблеты, трется о них щетиной, отчего штиблеты начинают солнечно сиять.

— Наш Президент, — я говорю «наш», потому что он действительно наш, — озабочен состоянием нравственности в обществе. Просил меня выступить с законодательной инициативой, запрещающей называть «блядьми» матерей-одиночек. У нашего Президента, — повторяю, он именно «наш», по менталитету, по образу жизни, пониманию основополагающих ценностей русской жизни, — у него есть три, я бы сказал, страсти, или точнее, государственных заботы. Чтобы бедность хоть понемногу, но отступала. Чтобы авторитет России на международной арене рос. И чтобы с международным терроризмом, в том числе, и в Совете Федерации, было покончено. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю? Ведь некоторые сенаторы с кавказским акцентом еще недавно дружили с Басаевым. — он жарко дохнул, показав и спрятав длинный язык. Оглянулся, как это делает пес, готовый приступить к поеданию сладкой косточки. Сгорбил спину, как если бы под дорогим пиджаком у него встал загривок. При этом зоркие глазки продолжали следить за дверью, не появится ли точеная фигурка обожаемого человека, чтобы нестись навстречу, жадно ловить взгляд.

Спикер осушил бокал, где золотился морской конек, похожий на амулет из коллекции скифского золота. Не стал извлекать животное. Смотрел, как лишенное питательной среды, оно иссыхает и чахнет. Как мучительно вздрагивает спиралевидный хвост, трепещут перепонки, меркнут и наполняются мутью страдальческие глаза. Дождался, когда морской божок сдох. Передал бокал с трупиком одному из вежливых собеседников.

Кружась по залу, Стрижайло не мог не подойти к колоритному господину, напоминавшему купца из старообрядцев. Бородатое степенное лицо. Старомодная «тройка» с золотой цепью от карманных часов. «Окающая» речь, нарочито звучащая среди сюсюкающего, грассирующего и картавящего окружения. Впрочем, не хватало картуза, колесного парохода и трактирного слуги с полотенцем наперевес, присутствующих на рекламе пива «Сибирская корона». Борода, золотая цепь и «окающая» речь принадлежали известному банкиру Пужалкину, чье православие, близость к Президенту, конкуренция с еврейским капиталом снискали любовь в патриотических кругах и тайную враждебность в стане олигархов, считавших его, и не без основания, антисемитом.

— Это, я вам скажу, истинное чудо Господне! Владыка отговаривает плыть на Афон: «Буря, девятый вал, того и гляди корабль утонет, и окажешься ты, аки Иона во чреве кита». Я же, уповая на Господа, отплыл. Верите, нет, братие, как только показался святой остров, так ветер стих. По морю, яко посуху, достигли мы дивного острова. Как ступил на берег, так сразу же в обители преподобного Паисия заказал молебен по случаю чудесного спасения среди пучины морской. Настоятель, принимая от меня дар, спросил, не желаю ли еще о чем попросить Отца Небесного. Я ему сказал: «Твоя молитва, отче, дойдет до Бога быстрее моей. Попроси Господа, пусть избавит Россию от жидов и поможет нашему православному Президенту додушить олигархов!»