Лотти Могач - Поцелуй меня первым Страница 3

Стыдно признаться, но мамино замечание вывело меня из себя. Помню, я смотрела на ее лицо, скрытое плотно прилегающей маской, на прозрачные трубочки в носу, и мне пришла в голову дурацкая мысль, будто, вместо того чтобы поддерживать в маме жизнь, эти трубочки, наоборот, высасывали из нее все извилины, оставляя одну шелуху.

– Я терпеть не могу карри! – громко сказала я. – Ты это прекрасно знаешь! Черт, меня на фиг стошнило тогда, у Рашиды. Ты что, забыла?

У меня не было привычки ругаться, и уж конечно, не при маме, но я настолько обозлилась, что мне было все равно. Пенни, которая, как обычно, восседала на диване, оторвалась от своих кроссвордов, а мамино лицо как-то некрасиво скривилось.

Я вылетела в кухню. Теперь я понимаю – и понимала тогда, – что неразумно повела себя, но в тот момент я не могла ясно рассуждать. Оглядываясь назад, я думаю, что из-за маминых провалов в памяти я впервые ощутила, какой будет жизнь без нее, когда не останется никого, кто знал бы обо мне такие подробности, вроде того, что случилось у Рашиды.

Я постояла в кухне, чтобы немного остыть. К тому времени кухня уже превратилась в склад маминых лекарств и медицинских приспособлений. Помню, я уставилась на обеденный стол, заставленный коробками с подгузниками – тот самый стол, который мама с вечера накрывала к завтраку, за которым я учила ее играть в шахматы, а она заплела мне косу перед моим собеседованием в «Кафе Неро», – и на меня снизошло что-то вроде прозрения. Не буду вдаваться в подробности, поскольку не собираюсь писать ничего личного, только факты. Довольно будет сказать, что я поняла: каждый час, потраченный на осмотр квартир, означает минус один час рядом с мамой. Кроме того, мне не важно, каким будет новое жилье. В то время я еще ничего не знала о принципе посредственности, который гласит, что любое место на планете так же заурядно, как и любое другое, но, кажется, следовала именно ему.

Я вернулась в гостиную. Мама лежала, закрыв глаза, голова свесилась набок. Красная шелковая пижама – маме в ней было легче двигаться – впереди потемнела от слюны, сочившейся изо рта. Пенни вытирала маме подбородок, но не очень старательно. Я отняла у Пенни платок, села рядом, погладила маму по голове, попросила прощения и, взяв ее безжизненные руки в свои, сказала, что на самом деле квартира просто замечательная и надо покупать.

Вот так я и стала жить в Ротерхите.

На похоронах ко мне подходили мамины подруги, а также дальние родственники из Йорка, которых я никогда раньше не видела. Все говорили, что зайдут в гости, посмотреть на новую квартиру, и будут рады оказать любую помощь. Впрочем, не встретив ответного энтузиазма, они не стали настаивать. Думаю, не хотели навязываться, посчитав, что меня поддержат близкие друзья.

По-настоящему мне хотелось поговорить только с Рашидой: ведь она знала маму. С Рашидой мы подружились в старших классах и после школы ходили ко мне играть на компьютере, потому что отец Рашиды ей не позволял. Мама приносила нам тарелку печенья с шоколадной крошкой и взбитые сливки, рассказывала Рашиде, как когда-то хотела побывать в Индии, но ничего не вышло, а потом она забеременела мной, и теперь надеется, что когда-нибудь я исполню ее мечту и поеду вместо нее. Тогда мама еще была здорова, хотя часто повторялась и могла сказать какую-нибудь глупость. «Не хочу я ехать в эту вашу Индию!» – возмущалась я, на что Рашида хихикала и беззвучно отвечала: «Я тоже не хочу».

С Рашидой я не виделась несколько лет, но из ее Хроники на «Фейсбуке» знала, что они со Стюартом, ее женихом, консультантом по вопросам корпоративного управления, переехали в Роттингдин. Я написала ей, что мама умерла; она ответила, что соболезнует и что я непременно должна заехать к ним в гости, если окажусь в тех краях. В ее Хронике появилась новая фотография, на которой Рашида гордо демонстрировала обручальное кольцо. Я разочарованно отметила ее маникюр – с белой полосой на кончике ногтя, как у пустоголовых школьниц.

О маминой смерти я не сообщила больше никому, но сменила адрес проживания на личной странице. Вскоре после этого я получила сообщение от Люси, с которой работала в «Кафе Неро»: оказалось, она стала администратором в бутербродной недалеко от Кэнери-Уорф. Люси предлагала встретиться. Она всегда была немного со странностями. В перерыв она заходила в соседний магазин косметики и воровала тестеры. Она то и дело приставала, не стащить ли что-нибудь и для меня, и обиделась, когда я отказалась, хотя и слепой бы заметил, что я не крашусь.

Всего, кроме Рашиды, у меня на «Фейсбуке» было 73 друга, в основном бывшие одноклассницы, но не друзья в полном смысле слова. Каждый добавлял в список «друзей» своих одноклассников и еще ребят из параллельных классов. Получалось как перед рождественскими каникулами, когда все обменивались поздравительными открытками, независимо от реальных симпатий, просто чтобы в обеденный перерыв сравнить, у кого больше. Кое-какие из этих виртуальных «подруг» активно травили нас с Рашидой, но к девятому классу потеряли интерес, стали думать о мальчиках и переключились на потенциальных соперниц.

Время от времени я получала приглашения на вечеринку, затеянную кем-то из «друзей». Однажды, в 2009 году, я даже побывала на такой. Мама предложила мне туда сходить, после того как выяснилось, что я сижу дома уже семь месяцев. Вечеринку устроила Тэш Эммерсон в каком-то огромном и гулком баре в Холборне. Внутри было темно, орала музыка. До сих пор помню одну песню с припевом «Сегодня мы повеселимся», и так без конца. Парадокс в том, что веселья я не ощущала. За стакан сока пришлось выложить целых три с половиной фунта. Все делились историями про «универ», в котором я не училась, а в остальное время фотографировались друг с другом. Само присутствие всех этих людей было для меня утомительно: мне даже пришлось прислониться к стене в своем углу.

Многие из них непременно желали со мной сфотографироваться, хотя, как я уже сказала, нас нельзя было назвать друзьями в полном смысле слова. Помню, как сразу с двух сторон подбежали Луиза Винтергартен и Бет Скун и, обняв меня, как близкие подруги, заулыбались в камеру. Когда щелкнул затвор, они разжали руки, повернулись и ушли. Затем были Люси Нилл, Тэш и Элли Кудроу. Потом фотографии выложили на «Фейсбуке», но никто не потрудился отметить на них меня. Один из снимков я показала маме. Обесцвеченные волосы и оранжевую от искусственного загара кожу мама сочла вульгарными и добавила, что я похожа на Золушку, зажатую между злющими сводными сестрами. Я не сказала ей, что под одной из фотографий кто-то оставил комментарий: «“сфоткайся с чувырлой” – старый прикол». Мне-то было наплевать, но я знала, что мама расстроится.

После того ни на какие вечеринки я больше не ходила, но просматривала обновления от «друзей» в ленте новостей. В большинстве случаев я не понимала, о чем они пишут. Какие-то сплетни о знаменитостях или вообще о незнакомых мне людях, намеки на неизвестные мне телепередачи и клипы с YouTube. Иногда я переходила по ссылкам, чтобы посмотреть, из-за чего такой восторг, и всегда натыкалась на какой-то идиотизм, вроде фотографии котенка в винном бокале, или видео, как русский подросток фальшиво поет у себя в комнате. А чего стоили их собственные фотографии, на которых они позировали, выпятив губы и выставив ногу вперед, как лошади на параде. Они все будто побывали на уроке, куда меня не пригласили – не очень-то и хотелось, – где их научили выпрямлять волосы, рисовать белую полоску на кончиках ногтей, носить часы циферблатом вниз, а сумочку – на сгибе неестественно оттопыренного локтя.

А их статусы на «Фейсбуке»! Вдруг появлялись пространные фразы, не говорящие ни о чем, вроде «иногда лучше ничего не знать» или «ну вот, теперь все псу под хвост». Жизнь этих людей была полна надуманных проблем. Кажется, Ракель Джейкобс как-то написала, что – «обожемой!» – уронила свой проездной в унитаз. Кому и зачем нужны подобные сведения? На мой взгляд, это глупо и бессмысленно, но ей оставляли комментарии, как будто речь шла о чем-то действительно интересном, важном или хотя бы забавном, при этом все «сочувствующие» сознательно коверкали слова, например, «дарагая», или выдумывали ненужные сокращения, или ставили XXX в конце каждой фразы, а некоторые вообще изъяснялись на новомодном выдуманном жаргоне: «кавайный», «няшечка» и так далее.

Мне вовсе не хотелось общаться с ними на одном языке. Просто любопытно было наблюдать, как все вокруг овладевали сленгом, как отвечали на комментарии буквально «на лету» – и попадали в точку. Даже для бывших двоечников, вроде Эвы Гринленд, это не составляло труда.

Изредка кто-нибудь задавал нормальный вопрос, например, в чем преимущества использования внешнего жесткого диска в сравнении со встроенным. На такие вопросы я, как правило, отвечала, а иногда даже получала комментарии. Например, когда я рассказала Эстер Муди, как отменить функцию автозаполнения в «Гугле», она написала в ответ «пасиб, ты чудо! ххх». Однако в большинстве случаев в ленте была пустая болтовня, не имевшая ко мне никакого отношения.