Вольфрам Флейшгауэр - Три минуты с реальностью Страница 3

В. И за все это время не произнес ни слова? Не ругался, ни в чем вас не обвинял? Не оскорблял?

О. Он ничего не говорил. Ни слова.

В. Все это случилось во вторник около девятнадцати часов. Берлин Альсина покинул в среду, выехав десятичасовым поездом во Франкфурт, откуда поздним рейсом вылетел в Буэнос-Айрес. А квартиру покинул в ночь со вторника на среду. Сперва ушел на несколько часов, потом ненадолго вернулся и вскоре исчез уже окончательно. Все верно?

О. Да. У меня, конечно, не было возможности сверяться по часам, но, в общих чертах, все так и было. После того как сбил меня с ног и привязал к стулу, он, похоже, сам не знал, что со мной делать. Ходил у меня за спиной, но так ни на что и не решился. Я был напуган и обрадовался, когда он ушел. Наверное, около десяти вечера — я слышал, как на башне пробили часы.

В. И за все это время не было сказано ни слова?

О. Ни слова…»

Он перечитал этот раздел несколько раз, воскрешая в памяти бесконечные часы и бессмысленные движения сумасшедшего, мерившего шагами комнату вдоль стены с окном, время от времени подходившего к нему, чтобы впериться совершенно безумным взглядом. Слова аргентинца до сих пор звучали у него в ушах. Но их он оставит при себе. Это же просто бред!

«О. Я говорить не мог из-за кляпа. Он тоже молчал. Ничего не говорил, ничего абсолютно.

В. Прибегал ли он к каким-то иным способам общения? Жесты? Взгляды? Что-нибудь, что помогло бы нам понять его мотив?

О. Ну, для меня-то язык жестов был недоступен, как вы можете догадаться.

В. Около семи вечера он привязал вас к стулу. Около десяти, как вы сказали, покинул квартиру, чтобы вернуться еще раз позднее. Три часа. Он провел вместе с вами в комнате три часа! Должен же он был что-то делать!

О. Он курил.

В. Ходил по комнате? Смотрел на вас? Вы видели, что он делает?

О. Нет, я не мог его видеть. Но чувствовал, что он там. Слышал его шаги, когда он двигался. Он ни разу не появился в поле моего зрения.

В. Какое было освещение?

О. Он выключил люстру. Насколько я помню, горела только настольная лампа на тумбочке возле дивана.

В. Вы не пробовали освободиться?

О. В течение первого часа я вообще не двигался. Не знаю, можете ли вы представить, каково это — оказаться крепко связанным во власти незнакомого человека. Я не паникер, но в таких обстоятельствах невольно думаешь о худшем.

В. Могу себе представить.

О. Через какое-то время, точно не знаю когда, у меня начали болеть руки и ноги, и я попытался изменить позу. Несмотря на кляп, я при этом, естественно, издавал какие-то звуки. Альсина никак не реагировал.

В. Вы просидели три часа в одном помещении, не обменявшись ни единым словом?

О. Именно так. Я говорить не мог. Он молчал.

В. А потом взял и ушел?

О. Да. Поэтому я и думаю, что речь идет о душевном расстройстве. Конечно, я не психиатр, но как еще это объяснить? Когда он ушел, я вздохнул с облегчением, правда, ненадолго. Ведь мое положение нисколько не изменилось, а он мог в любую минуту вернуться с канистрой бензина или с топором… Понимаю, подобная реакция может вам показаться неадекватной и преувеличенной, но в подобной ситуации в голову приходят именно такие мысли.

В. Нет, господин Баттин, ваша реакция представляется мне вполне адекватной. И мы сейчас стремимся прояснить все детали, хотя совершенно не можем понять, почему вы отказываетесь писать заявление. Вполне возможно, что этот Альсина тяжело болен и опасен для окружающих. А без заявления мы бессильны.

О. Даже если бы оно у вас было, вы бы все равно ничего не могли сделать.

В. Ну, это мы уже обсуждали. Итак, вы по-прежнему отказываетесь писать заявление против Альсины?

О. Да. Я не могу — из-за дочери.

В. Ладно. Дискуссия по этому поводу не требует протокола».

После пятиминутной паузы беседа продолжилась в 16.43.

«В. Вернемся еще раз к событиям той ночи, которую вы провели привязанным к стулу. Вы сказали, Альсина приходил снова, так?

О. Да, именно так.

В. Не могли бы вы уточнить, во сколько примерно?

О. Нет.

В. Часы на башне больше не били?

О. В какой-то момент я задремал и проснулся, услышав, как открывается дверь. Он был довольно близко ко мне, но больше не обращал на меня внимания. Собирал вещи. Потом стало темно, он исчез.

В. То есть поначалу свет горел?

О. Да, уходя в первый раз, он оставил лампу возле кушетки включенной.

В. Очень странно.

О. Очень.

В. Дочь нашла вас вечером в среду?

О. Да.

В. В среду утром ваша жена заявила о вашем исчезновении. Дочь уже знала, что вы пропали?

О. Нет. Она же была в Брауншвейге, помогала подруге с переездом. Телефона у нее с собой не было. Жена не знала, как с ней связаться. Когда к утру я так и не появился дома, жена перепугалась и позвонила в полицию, что, по-моему, можно понять. Мы с ней в браке уже двадцать один год, если бы что-нибудь было не так, она бы почувствовала. И вдруг я без предупреждения исчезаю на всю ночь, не сообщив даже, где я.

В. Логично. Значит, вашей жене не пришло в голову искать вас в квартире Джульетты?

О. Скорее всего нет. Хотя, может, у нее такая мысль и мелькнула. Она ведь не знала о приглашении Альсины. Я поехал туда как-то спонтанно. А с Джульеттой не было связи, что только усиливало ее беспокойство. И в конце концов она обратилась в полицию.

В. Выходит, Джульетта случайно обнаружила вас у себя, вернувшись домой?

О. Да.

В. Она ничего не знала ни о заявлении, ни о том, что мать беспокоится, так?

О. Ничего. Она приехала из Брауншвейга и предполагала увидеть в квартире Дамиана.

В. У него были ключи от ее квартиры?

О. Да. Очевидно, были.

В. Увидев вас там, в студии, она, наверное, пришла в ужас?

О. Спрашиваете!

В. Вы не могли бы припомнить, что она делала, обнаружив вас?

О. Она вытащила кляп и спросила, что случилось.

В. И вы ей рассказали.

О. Я попросил ее сначала позвонить Аните… моей жене, чтобы сообщить, где я.

В. Она так и сделала.

О. Да. Вы, наверное, можете себе представить, насколько все это было сумбурно. Разговор с женой повернулся не совсем так, как нужно. Следовало позвонить самому и успокоить ее. Тогда полиция тоже не стала бы так суетиться. Нет, я ни в коем случае не хочу никого критиковать, вы исполняете свой долг, но теперь все выглядит как-то уж слишком драматично.

В. Сначала мы получили заявление о пропаже человека, потом оказалось, что была попытка похищения. Это не ерунда какая-нибудь, чтоб вы знали!

О. Я понимаю вашу терминологию, сам имею с ней дело. Но это все же преувеличение. В конце концов, ничего страшного не произошло. Больше всего пострадала моя дочь, и в этом отчасти виновата полиция. Вот и все, что я хотел сказать по данному поводу. Заявление против Альсины ничего не даст, только ухудшит состояние моей дочери. Она страшно переживает. И не хочет разговаривать с вами. Немного чуткости вам бы не повредило.

В. Есть еще прощальная записка, адресованная вашей дочери, так?

О. Да.

В. Вы читали ее?

О. Нет.

В. Каким образом она попала к ней?

О. Лежала в почтовом ящике.

В. В каком?

О. Квартиры на Гзовскиштрассе.

В. Вам известно ее содержание?

О. Нет. О ее существовании я узнал, только вернувшись из больницы.

В. Вы представляете, хотя бы приблизительно, о чем там речь?

О. Нет. Дочь восприняла эту ситуацию очень эмоционально, а у меня еще не было возможности поговорить с ней спокойно. Не сомневаюсь, что в ближайшие дни она покажет мне записку и я смогу передать вам ее содержание, если, конечно, она не будет против. Лично я думаю, что это какое-нибудь невнятное прощальное письмо.

В. Вы уверены, что там нет никаких разъяснений по поводу мотивов? Никаких намеков?

О. Уверен. Если бы они были, Джульетта сказала бы мне.

В. Господин Баттин, предположим, ваша дочь не вернулась бы тем вечером к себе на квартиру, ведь тогда вы провели бы на стуле еще одну ночь, верно?

О. Да. Сам я не мог сдвинуться с места.

В. А если бы она задержалась еще на два-три дня, вы могли бы умереть от жажды, не так ли?

О. При наихудшем развитии событий, наверное, так. Хотя это представляется мне маловероятным.

В. Альсина не предпринял никаких мер предосторожности, чтобы предотвратить грозящую вам опасность, которой сам же подверг вас. Не оставил вам даже минимальной свободы передвижений, необходимой для выживания, не известил ваших родственников. Ничего. Сложись обстоятельства менее удачно, вы медленно умирали бы в квартире вашей дочери, верно? Это важный вопрос. Прошу вас хорошенько подумать, прежде чем дать ответ.

О. Он надеялся на благоприятное для меня стечение обстоятельств. Если выражаться на канцелярском немецком. Но ножниц он не оставил, жену или дочь не известил. Нет, ему просто повезло. Вернее, мне.