Луис Сепульведа - Старик, который читал любовные романы Страница 3

– Эй, да их у тебя тут полон рот! А ведь каждое удаление денег стоит. Рассчитаться-то у тебя есть чем? Здесь набежит немало.

На лице золотоискателя наконец впервые появилось осмысленное выражение.

– Доктор, тут такое дело… – доверительно сообщил он. – Ребята – ну, мои друзья, вон те, которые со мной пришли, – они ведь не верят, что я настоящий мужик, круче их всех. И тут вот… Ну я, это… короче… сказал, что вытерплю, если мне даже все зубы выдернут, и при этом ни стонать, ни хныкать не буду. Ну, а они не поверили. Говорят – ни хрена, ты такого не выдержишь. В общем, я с ними поспорил. Теперь дело за вами. Если я выдержу – половина выигрыша ваша.

– Да ты, дохляк, на втором зубе сломаешься! Нагадишь под себя и к мамочке запросишься! – прокричал один из золотоискателей, и вся пьяная компания поддержала его смехом, свистом и веселыми возгласами.

– Слушай, шел бы ты отсюда. Выпил бы с ребятами, забыл бы об этой дури – они и с зубами тебя за настоящего мужика считать будут. – Доктор попытался отказаться от столь безумного предложения. – Зубы – они, конечно, твои, но я все-таки врач и во всякие дурацкие игры играть не собираюсь.

– Тут, доктор, такое дело… Вы уж меня поймите правильно, но если из-за вас я проиграю спор, мне придется отрезать вам голову вот этой хреновиной.

В глазах пациента блеснул недобрый огонек, а его ладонь тем временем крепко обхватила потертую рукоятку изрядно поработавшего на своем веку мачете. Отступать было некуда, и доктор Лоачамин занялся обеспечением технической стороны спора.

Пациент снова широко раскрыл рот, и стоматолог уже всерьез, профессионально осмотрел его челюсти. Удалить предстояло пятнадцать зубов разной степени сохранности. Выслушав вердикт, пациент выложил на алой салфетке ряд из пятнадцати золотых крупинок – крохотных самородков. Остальные золотоискатели, заключившие пари, выложили вдоль этого ряда свои ставки – за и против. Начиная с пятой позиции, количество золота в этой импровизированной таблице заметно возрастало.

С первыми семью зубами пациент расстался, ни разу не вздрогнув. На пристани и на берегу стояла полная тишина. Все ждали, что будет дальше. В момент удаления восьмого зуба был, по всей видимости, серьезно поврежден какой-то кровеносный сосуд, и рот пациента за несколько секунд заполнился кровью. Золотоискатель не произнес ни слова, но жестом потребовал у доктора сделать перерыв. Несколько раз сплюнув на доски пристани кровавую слюну, он отхлебнул порядочный глоток водки, однако не проронил ни звука. Два-три глубоких вдоха – и, повинуясь властному жесту пациента, доктор Лоачамин продолжил экзекуцию.

Когда дело подошло к концу, пристань Эль-Идилио напоминала двор небольшой деревенской скотобойни. Страшнее всего было смотреть на выигравшего пари золотоискателя. Обливаясь кровью, с изрезанными, искусанными и перекошенными от боли губами, он с видом чемпиона кивнул проигравшим и занялся отсчетом обещанной доктору доли выигрыша.

– Да, вот времена-то были, – сказал доктор Лоачамин и, вздохнув, сделал порядочный глоток фронтеры. Водка словно огнем обожгла ему горло, и он с болезненной гримасой протянул бутылку обратно старику.

– Доктор, ладно вам рожи корчить. Вам ли не знать, что эта штука убивает всех червяков и прочую гадость, которая живет у нас в кишках…

Появление на реке двух каноэ заставило старика замолчать на полуслове.

Две лодки приближались к пристани, и вскоре стало видно, что с борта одной из них к воде свешивается голова белого человека.

Глава вторая

Местный алькальд – единственный в селении государственный служащий и представитель власти, слишком далекой, чтобы вызывать у кого-то страх, – был человеком весьма тучным и при этом постоянно и обильно потел.

Старожилы поселка утверждали, что потеть он начал с того самого момента, как сошел с борта «Сукре» и ступил на пристань Эль-Идилио. С того дня он извел на вытирание пота несметное количество салфеток и носовых платков, успев заработать среди местных жителей прозвище Слизняк.

За спиной у алькальда поговаривали, будто раньше он занимал более приличный пост в одном из крупных городов в горах, но за какую-то провинность был фактически сослан в эту невообразимую глушь на востоке страны.

Помимо того, чтобы потеть, у алькальда было и другое занятие: методичное уничтожение запасов пива. Он опорожнял бутылку за бутылкой, сидя у себя в кабинете и пытаясь делать глотки то пореже, то поменьше, чтобы растянуть удовольствие, потому что понимал: как только запас этой живительной влаги кончится, окружающая действительность покажется ему еще более унылой и безнадежной.

Время от времени удача улыбалась потному толстяку, и с приездом в Эль-Идилио какого-нибудь гринго его внутренняя засуха неожиданно сменялась внеплановым дождичком из виски. В отличие от остальных жителей селения, алькальд не пил завозившуюся сюда на «Сукре» водку. Толстяк утверждал, что от фронтеры у него бывают кошмары, и потому старался не употреблять столь популярный в этих местах напиток из страха перед умственным помешательством.

Когда именно алькальд завел себе сожительницу из индианок хибаро, никто уже и не помнил. Все знали, что Слизняк в пьяном виде частенько поколачивает ее под тем предлогом, что она его якобы заколдовала и приворожила. Поговаривали, что рано или поздно она не выдержит такого обращения и убьет своего мучителя. Время от времени некоторые даже заключали долгосрочные пари на этот счет. Следует отметить и еще одно: со времени своего появления в Эль-Идилио Слизняк умудрился добиться того, что его возненавидели все жители поселка.

Он прибыл в этот богом забытый край, одержимый манией собирать какие-то немыслимые налоги. На самом деле вознамерился он продавать лицензии на охоту и рыбную ловлю на никем не управляемой территории. Другой его бредовой затеей была попытка взимать налог за пользование природными ресурсами с тех, кто приносил из сельвы сырые, требовавшие просушки дрова – ветви деревьев, гораздо более древних, чем все законы государства. В припадке служебного рвения он приказал даже построить в селении тростниковую хижину-камеру, в которой собирался держать местных пьяниц, отказывавшихся платить штраф за нарушение общественного порядка.

Не было в Эль-Идилио человека, который не провожал бы проходившего мимо алькальда презрительным взглядом. Излишняя потливость представителя власти тоже, разумеется, не работала на создание его хоть сколько-нибудь положительного образа.

Предыдущего алькальда в поселке, наоборот, уважали и любили. «Живи и не мешай жить другим» – было его девизом. Именно ему местные жители были обязаны сравнительно регулярным появлением у их пристани корабля с зубным врачом, почтой и многими полезными грузами. К сожалению, тот алькальд недолго продержался на своем посту.

Как-то раз он крепко поговорил с несколькими золотоискателями, и не прошло и двух дней, как его нашли с раскроенным черепом и уже наполовину сожранного муравьями.

Пару лет в Эль-Идилио не было ни одного человека, который обозначил бы присутствие эквадорской государственности в непроходимой сельве, где и сама линия границы проводится весьма условно. Видимо, никто из государственных служащих ни в одной провинции не совершил за это время проступка, в наказание за который его можно было бы перевести в такую дыру.

Каждый понедельник (понедельники вообще были особой страстью, своего рода пунктиком алькальда) весь поселок, презрительно ухмыляясь, наблюдал, как он поднимает национальный флаг на столбе у пристани. Так продолжалось до тех пор, пока во время очередной грозы порыв ветра не сорвал выцветшее полотнище и не унес его неизвестно куда в глубь сельвы. С флагом исчезла куда-то и уверенность в понедельниках, что, впрочем, никого особо не обеспокоило.

И вот алькальд прибыл на пристань. Он провел платком по лицу и шее и, выжав мигом промокшую насквозь тряпку, приказал поднять труп с каноэ на причал.

Погибший был еще достаточно молодым человеком, не старше сорока лет, светлокожим и довольно крепко сложенным.

– Где вы его откопали?

Шуар переглянулись, явно терзаемые сомнениями, стоит ли вообще отвечать на вопросы алькальда.

– Вы что, дикари, по-испански не понимаете? – рявкнул на них алькальд.

Один из индейцев набрался решимости и ответил:

– Выше по течению. Два дня пути отсюда.

– Поверните его так, чтобы я видел рану, – последовал приказ толстяка.

Второй индеец повернул голову трупа, и стало видно, что насекомые уже успели выесть ему правый глаз, тогда как левый еще отражал дневной свет голубой точкой. Рваная рана тянулась по шее покойника от самого подбородка до правого плеча. По ее краям торчали обрывки артерий и сухожилий, а в глубине уже копошились бесцветные черви.

– Все понятно, – заявил алькальд. – Вы его и убили.