Джонатан Кэрролл - Страна смеха Страница 3

– С вас тридцать пять долларов, мисс Гарднер.

Тридцать пять! Я бы заплатил...

– М-м-м, мисс Гарднер? М-м-м, вы бы не уступили мне эту книгу за сто? Я хочу сказать, я готов заплатить сейчас же, наличными.

Продавец стоял у нее за спиной, и когда услышал мою цену, его губы задвигались вверх-вниз, как две змеи в конвульсиях.

– Сто долларов? Вы бы заплатили за нее сто долларов?

Это была единственная книга Франса, которой я не имел, а тем более в первом издании, однако что-то в тоне мисс Гарднер заставило меня почувствовать себя гнусным толстосумом. Но лишь на мгновение, всего лишь на мгновение. Когда речь идет о Маршалле Франсе, я готов быть гнусным толстосумом хоть целый божий день, лишь бы заполучить книгу.

– Да. Вы продадите?

– Мне, конечно, не следует вмешиваться, мисс Гарднер, но сто долларов – небывалая цена даже за такого Франса.

Если она испытывала соблазн, если Франс значил для нее столько же, сколько и для меня, то сейчас ей было мучительно больно. Я чуть даже не пожалел ее, в некотором смысле. Поколебавшись, она взглянула на меня так, словно я сделал ей какую-то гадость. Я понял, что она решила согласиться на мое предложение и досадует на себя.

– В городе есть цветной ксерокс. Я хочу сначала сделать себе копию, а потом... потом я вам продам. Можете прийти и забрать завтра вечером. Я живу на Бродвее, дом сто восемьдесят девять, второй этаж. Приходите... ну, не знаю... Приходите в восемь.

Она расплатилась и вышла, без единого слова больше. Потом продавец глянул на маленькую бумажную полоску, что была заложена в книгу, и сообщил мне, что имя женщины – Саксони Гарднер и что кроме книг Маршалла Франса она просила его откладывать все старые книги о куклах.

Она жила в районе, где, когда едешь на машине, всегда поднимаешь стекла. Квартира ее находилась в доме, который когда-то был довольно шикарным – масса лепнины и большое уютное крыльцо, идущее вдоль всего фасада. Но теперь вид оттуда открывался лишь на остов “корвейра”, с которого сняли все, кроме зеркала заднего вида. На крыльце сидел в качалке старый негр в хлопчатой куртке с капюшоном, а поскольку было темно, я не сразу разглядел черную кошку у него на коленях.

– Здорово, приятель.

– Здравствуйте. Здесь живет Саксони Гарднер? Вместо ответа на мой вопрос он поднес кошку к лицу и прошептал: “Киса-киса-киса”. Наверное, ей, хотя не уверен; к животным я некоторым образом равнодушен.

– М-м-м, простите, не могли бы вы, пожалуйста, сказать, здесь ли...

– Да. Я здесь. – Хлопнула дверь, и Саксони Гарднер действительно оказалась здесь. Она подошла к старику и большим пальцем коснулась его макушки. – Пора спать, дядя Леонард.

Он улыбнулся и вручил ей кошку. Мисс Гарднер проводила его взглядом и неопределенно махнула рукой, как бы предлагая мне сесть в его качалку.

– Все зовут его дядя. Он милый. Они с женой живут на первом этаже, а я на втором. – Она что-то держала под мышкой, а чуть погодя достала и сунула мне. – Вот, забирайте. Я бы никогда вам ее не продала, не нуждайся я так в деньгах. Вам, наверное, нет до этого дела, но я просто хотела сказать. Отчасти я зла на вас и в то же время благодарна. – Она было улыбнулась, но помедлила и провела рукой по волосам. У нее была забавная черта, к которой трудно сразу привыкнуть,– она редко делала больше одного дела за раз. Если она вам улыбалась, то руки ее оставались неподвижными. Если она хотела убрать с лица волосы, то переставала улыбаться, пока не уберет.

Взяв книгу, я заметил, что она заново аккуратно обернута – в нотную бумагу, на которой от руки записана какая-то музыка. Выглядело очень мило, но мне хотелось сорвать обертку и тут же, не сходя с места, снова начать читать. Я понимал, что это грубо и неприлично, но уже предвкушал, как приду домой, намелю себе кофе, сварю, потом устроюсь в просторном кресле у окна, под уютной лампой...

– Я знаю, это не мое дело, но ради бога, почему вы даете за нее сто долларов?

Как объяснить одержимость?

– А почему вы заплатили тридцать пять? Судя по тому, что вы недавно сказали, вы не можете позволить себе и этого.

Она отпрянула от столба, на который опиралась, и задиристо выпятила подбородок:

– Откуда вам знать, что я могу себе позволить, а чего нет? И, кстати, я вовсе не обязана продавать вам эту книгу. Я еще ни денег не получила, ни... вообще ничего.

Я встал с изношенного кресла Леонарда и полез в карман за свежей стодолларовой купюрой, которую всегда держу в потайном отделении бумажника. Я не нуждался в этой женщине, как и она во мне; вдобавок холодало, и мне хотелось оказаться подальше отсюда, пока не забили боевые барабаны джунглей и на крыше “корвейра” не начались ритуальные пляски.

– Мне, гм, действительно пора. Так что вот ваши деньги, и очень сожалею, если был с вами невежлив.

– Были. Не хотите ли чашку чаю?

Я все маячил перед ней с хрустящей купюрой, но она не взяла ее. Пожав плечами, я согласился на чай, и мисс Гарднер ввела меня в Дом Ашеров.

В холле – наверное, над дверью дяди Леонарда – горела трехваттная желто-коричневая лампочка с сеткой от насекомых. Я ожидал ощутить вонь, как на морском берегу после отлива, но ошибся. Пахло чем-то сладким и экзотичным – судя по всему, благовониями. Сразу за лампочкой была лестница. Она оказалась крутой, и я решил, что такой подъем мог бы вести в базовый лагерь на Эль-Капитане8, но я благополучно одолел ступеньки и успел заметить, как мисс Гарднер исчезает за дверью, бросив мне через плечо что-то неразборчивое.

Наверное, это было что-то вроде “Берегите голову”, поскольку, шагнув через порог, я первым делом запутался головой в плотной паутине, отчего перенес легкий сердечный приступ. Но это оказались нити кукол, тысячи нитей; марионетки висели по всей комнате в тщательно выверенных жутковатых позах, причем ни одна не повторялась. Они напомнили мне множество страшных снов, какие я видел в своей жизни.

– Только, пожалуйста, не называйте их куклами. Это марионетки. Какой чай вы предпочитаете, яблочный или ромашковый?

Приятный запах исходил именно отсюда, и это действительно были благовония. На кофейном столике я увидел тлеющие палочки в плоском глиняном горшочке, наполненном белым песком. Там же лежали несколько странных булыжников очень яркой расцветки и какая-то голова – наверно, одной из марионеток. Я недоуменно вертел ее в руках, когда вернулась мисс Гарднер с чаем и буханкой свежеиспеченного – причем самостоятельно – бананового хлеба.

– Вы разбираетесь в них? Это копия злого духа Натта из Бирманского театра кукол.

– Этим вы зарабатываете на жизнь? – Я обвел рукой комнату и чуть не уронил Натта на банановый хлеб.

– Да, то есть зарабатывала, пока не заболела. Вы чай пьете с сахаром или с медом? – Она сказала “заболела” не тем тоном, который подразумевает дальнейшие расспросы, мол, чем именно и не лучше ли вам уже.

Когда я выпил чашку противнейшей горячей жидкости, какую только пробовал в жизни (яблочной или ромашковой?), мисс Гарднер провела для меня экскурсию по комнате. Она рассказала об Иво Пугонни и Тони Сарге, о Бунраку и фигурках Ваджанг, словно это были ее друзья. Но мне понравилось оживление в ее голосе и невероятное сходство между лицами некоторых кукол и моими масками.

Когда мы снова сели, она уже нравилась мне раз во сто больше, чем раньше. И тогда мисс Гарднер сказала, что хочет показать мне кое-что интересное. Выйдя в другую комнату, она вернулась с фотографией в рамке. Раньше я видел лишь один портрет Франса, поэтому не узнал его, пока не увидел подпись в левом нижнем углу.

– Бог мой! Откуда у вас это?

Она забрала у меня фото и внимательно посмотрела на него. Когда она заговорила снова, ее голос звучал тихо и спокойно.

– Давным-давно в детстве мы играли у кучи горящих листьев. Каким-то образом я споткнулась и упала прямо в кучу. Я так обожгла ноги, что потом целый год пролежала в больнице. Мама приносила мне книжки, и я читала их от корки до корки. Книжки Маршалла Франса, а еще о куклах и марионетках.

Тогда мне впервые подумалось, не обращается ли Франс только к чудакам вроде нас: девочкам, прикованным к постели и зацикленным на куклах, мальчикам, знакомым с кушеткой психоаналитика с пяти лет и чья тень теряется в тени отцовской.

– Но где вы достали это? Я видел лишь один его портрет, в молодости, когда у него не было бороды.

– Вы говорите о фотографии в журнале “Тайм”? – Она снова посмотрела на свою. – Помните, я спросила, почему вы решили потратить такие деньги на “Персиковые тени”? Ну а знаете, сколько я заплатила за эту фотографию? Пятьдесят долларов. Кто бы говорил, а?

Она посмотрела на меня и сглотнула с таким трудом, что я услышал звук в ее горле.

– Вы... любите его книги так же, как я? То есть... мне ужасно тошно, оттого что приходится отдать ее вам. Я столько лет ее искала. – Она коснулась лба, провела кончиками пальцев по вискам и вниз по лицу. – Пожалуйста, берите и... уходите.