Василий Аксенов - О, этот вьюноша летучий! Страница 3

– Папа, клянусь! – Юра поднял над головой кипу своей литературы.

За окном раздвинулись кусты сирени, и там появилось лучистое личико о. Ильи.

Розовая нива,Золотой туман,Уж летит красивоПтичий караван, —

процитировал он.

Раздвинулась сирень чуть подальше, и там сверкнуло пенсне госпожи Бружжанской.

– В Петербург, Джулиус! В Петербург! Двадцатый век наступает!

– Вот именно, – сказал папа. – Пар! Электричество! Кислород!

С прибытием, господа хорошие. Столица империи

Великий шум и сутолока на петербургском перекрестке. Зеркальные витрины магазинов, вывески на разных языках, пролетки, автомобили, электрический трамвай, люди, люди… Юра едва успевает голову поворачивать на столичные чудеса, а о. Илья трясется от страха, вцепившись в его рукав.

– Отдавайте кошелек! – сердито говорит Юра.

– Папа строжайше наказал, что здесь на цельный год скромнейшего содержания. – Попик достает тощенький кошелек.

Юра вырывает.

– Знаю без вас! Боги Олимпа! Что я вижу? Глаза не изменяют мне?

– Куда ты, Юра? Куда? Потеряешься!

– Да неужели вы не видите, отец Илья? Это же настоящий кислородно-ацетиленовый аппарат!

Перепуганный опекун вцепился в рукав восторженного юноши.

– Пустите, это унизительно! Я совершеннолетний… почти… отец Илья, на нас смотрят!

Никто, конечно, на них не смотрит. Извозчики, городовые, ремонтники, шоферы, клерки из банков, жулики – все заняты своим делом. Вот стайка хорошеньких курсисток с транспарантом: «Неделя белого цветка. Жертвуйте страждущим чахоточным братьям!»

– Перво-наперво, Юра, бумаги твои отвезем в Коммерческое училище, исполним волю родителей, – говорит о. Илья. – А твоя аэроплания, Юрик, богомерзкое дело.

Юра пылко возражает:

– Между прочим, когда Анри Бомон пролетел над собором Святого Петра, папа римский возблагодарил небеса! Пустите, мракобес!

Юра вырывается из рук опекуна, подбегает к курсисткам и шепчет им, кивая на батюшку:

– Настоятель Семиреченской обители. Миллионщик. Купит весь ваш товар, мадмуазель.

Девушки с веселым писком окружают отца Илью. Мгновенно ряса преподобного стихотворца покрывается белыми ромашками. Все страхи и растерянность улетучились. Попик блаженствует.

Душа волнуется в тревогеПри виде нимфы молодой…Уж вдаль влекут поэта ногиПод звуки лиры золотой… —

бормочет он, покряхтывая от милого тормошения, однако норовит записать новый стих в книжечку.

А Юра дал стрекача. Он проносится со своим ковровым саквояжем мимо извозчиков к стоянке настоящих такси!

– Верста – двугривенный! – презрительно покосился из-под кожаного козырька импозантный шофер, похожий на путешественника Остен-Сакена.

Юра, не глядя, сует ему хрустящую купюру из своего «скромнейшего содержания», хватается за заводную ручку, за руль, за кулису скоростей, нажимает грушу сигнала.

Трудно описать восторг технически грамотного юноши, впервые едущего на автомобиле.

– Магазин Зорге и Михайловского!

– Сейчас нарисуем! – таксист иронически поглядывает на паренька.

Отец Илья спохватился:

– Мамзели! Где отрок мой подопечный?

– Отрок, батюшка, укатил на такси!

Ужас охватывает отца Илью. Он слабеет и прислоняется к рекламной тумбе.

Юноша бледный со взором горящим,Уж ты несешься в машине гудящей! —

бормочет он и трясущимися пальцами берется за карандашик.

Неизвестно, долго ли путешествовал Юрочка на своем шикарном такси по столице империи, но выехал он все на тот же перекресток, скрещение бурных деловых и торговых улиц, но с другого угла.

Дом, который мысом выступает на площадь, словно нос океанского лайнера, украшен сверху донизу разнообразными вывесками:

Банк «Олимпия»

САЛОН «СУДЬБА»

Зорге, Михайловский и К°. запасные части

для автомобилей и аэропланов всех систем.

Спортивная одежда.

За зеркальным стеклом знаменитого магазина выставлены образцы товара: пропеллер, выточенный из дерева благородной породы, девятицилиндровый авиационный мотор «Сопвич», автомобильные фары, шины «Голуа» и «Колумб», перчатки, очки, свитеры… На рекламных щитах изображены летательный аппарат с огромными планами, похожими на орлиные крылья, и скоростной автомобиль модели «Торпедо».

Из магазина выходит преображенный Юра. На нем кожаная куртка, точно такая же, как у его кумира Валериана Брутеня, на груди серебряные крылышки, на голове клетчатое кепи, на ногах краги.

Несказанно гордый собой Юра на некоторое время застывает на крыльце магазина, чтобы полюбовалась на него вся площадь Семи Углов.

И, действительно, прохожие на него оборачиваются, а из коляски извозчика даже полетел детский голосок:

– Папа, посмотри – настоящий авиатор!

– Авиатор, – услышал Юра совсем рядом насмешливый голос.

Возле витрины стояли трое пареньков чуть постарше его. У них был вид бедных мастеровых – видавшие виды косоворотки, смятые картузы, на плечи одного наброшена засаленная студенческая тужурка.

– Типичный «авочка», – сказал студент, с бесцеремонной издевкой разглядывая Юру. – Сейчас все белоподкладочники от авиации с ума посходили, а ведь не отличают «моран» от «вуазена».

Юра вспыхнул, как маков цвет, и весь затрепетал, но троица тут же лишила его внимания и обернулась к витрине.

– Ребята, смотрите, появились мерседесовские патрубки и поршни!

– Но цены, цены! Боги «Олимпии»!

– Давайте-ка пересчитаем нашу наличность.

– Может быть, Зорге запишет вперед?

Пересчитывая мятые рубли и монеты, троица прошла мимо Юры в магазин.

– Авочка… – прошептал опозоренный юноша, бросился к своему роскошному «напиэру», повернул к себе зеркальце заднего вида.

В зеркальце, увы, отражался не мужественный авиатор, а мальчик с предательскими розанами на щеках.

В этот момент из загадочного салона «Судьба» вышел англизированный джентльмен с моноклем. За ним поспешал мастер-гример-куафер из салона.

– Вы мой шедевр, мосье Отсебятников! – восклицал гример-куафер, по-женски трепеща руками.

– Т-с-с-с! – приложил палец ко рту джентльмен.

– Пардон, мосье Теодор, но эта волевая носогубная складка, это трагическое левое веко!.. Мрак! Молчание! Судьба!

– Т-с-с-с! – еще раз предостерег джентльмен и тут же скрылся, столь мастерски и внезапно, что не оставил ни малейшего сомнения в своей профессии.

Юра бросил взгляд на витрину салона и увидел парики, усы, бакенбарды, грисы и фото демонических красавцев.

МУЖЧИНОЙ НЕ РОЖДАЮТСЯ —

ИМ СТАНОВЯТСЯ!

Граф Д’Аннунцио —

изречение лентой вилось по витрине. Юра решительно подхватил ковровый саквояжик.

Ау, ау, есть здесь кто-нибудь из Царевококшайска?

Жалобно звучит в прозрачных петербургских сумерках голосок отчаявшегося о. Ильи. Заблудился начинающий стихотворец в каменных громадах.

…Пустынно отсвечивает под блеклым небом неподвижный канал. Дикой кошкой горбится столица. На мосту жандарм стоит. Сунулся было к жандарму о. Илья и отпрянул – жандарм каменный. Все каменное, тайное, манящее и пугающее.

Вдруг набережная канала наполнилась цокотом копыт – проехали гвардейцы в касках с султанами. Они ругались по-французски и хохотали.

Из-за угла бесшумно выкатил зашторенный «роллс-ройс». Бесшумно открылась резная дубовая дверь маленького дворца. В глубине бесшумно мелькнула женская фигура в декольте. Из «роллс-ройса» бесшумно выскочил и вбежал на крыльцо молодой человек в мундире с генеральскими погонами.

Двое в черных хлопающих на ветру крылатках на миг остановились на горбатом мосту. Блеск невской воды отразился в их зрачках и угрожающими усмешками мелькнул на молодых лицах.

– Великий князь, хлыщ, тупица… – проговорил один. – Эх, Каляева на них нет!

– Была бы пустая башка, а пулька для нее найдется, – сказал другой.

О. Илья в изнеможении сел к ногам каменного истукана:

– Братия, есть здесь кто-нибудь из Царевококшайска?

Исчезло все: гвардейцы, автомобиль, крылатки… Безмолвие.

И откуда только берется нахальство?

Ей-ей, уж кому и нужен был опекун в Северной Пальмире, так это самому о. Илье. Юра Четверкин в опекуне не нуждается.

Вот он откинулся в «напиэре», уверенный в себе, неторопливый тридцатилетний мужчина-авиатор с красивыми усами и седоватыми (не мудрено при такой профессии) бакенбардами, герой головокружительных европейских авиатрасс, и огни петербургских островов отражаются в его странных (еще бы!) глазах.

Автомобиль катит по темным аллеям парка, к каким-то разноцветным огонькам, гирляндами мерцающим среди листвы.

– Вы уверены, что это аэроклуб «ИКАР»? – спрашивает Юра.

– Все господа спортсмены сюда катаются.

…Юра проходит под аркой, на которой и впрямь электрическими лампочками выписано слово ИКАР.