Татьяна Дагович - Ячейка 402 Страница 3

– Что же мне теперь делать? – удивлённо увидела своё отражение в мутном зеркале на стене. Ничего похожего на то, что нужно такому мужчине.

– Откуда я знаю, Аня, что тебе делать, это твоё дело, мне ещё переодеться надо, так что… Давай, может, свидимся, – он спешил закрыть дверь.

– А всё-таки ты неправ, – сказала совсем спокойно. – До свидания.

– До свидания.

Дверь закрылась с щелчком за спиной. Всё не так. Сердце колотилось, дыхание заклинивало в горле. Подступающий плач, который пыталась не выпустить, закрывал проход воздуху. Красный цвет пятнами уходил с лица, оно становилось бледным и пустым, и только вокруг глаз ещё горело.

Сбежав по тусклой лестнице, Анна направилась в первую попавшуюся аптеку, на красный крест, бьющий в глаза среди серых домов. Попросила валерьянку в таблетках, но в таблетках не было, дали в каплях. Как пить капли на улице? Кинула бутылочку в сумку. Валерьянка запала во внутренний кармашек. Вытащила, кинула на самое дно, и забулькало тихо, болтаясь в пустоте. В аптеке отдала последнюю мелочь из кармана. У неё не было денег на дорогу домой, теперь на самом деле.

Без сил села на лавочку перед качелями. Катались две девочки, в салатовом и ярко-розовом. Мамочки на каблуках усаживали, раскачивали, о чём-то болтали между собой. И напряжение спало. Жизнь оказалась такой простой. Простота доканывает. Тушь расползалась по лицу. Тошнотворный процесс. Анна была обижена скорее на Бога, чем на Сергея. Ведь ходила же в храм. Но она не думала больше о самоубийстве – предпринимать не хотелось ничего. Хотелось поспать – чем дольше, тем лучше. До конца света.

Нужно было возвращаться. Сколько может занять пешее возвращение в ее съемную комнатку? Три часа? Пять? Два дня? Тысячу лет? Она не разбиралась в километрах… Всё равно, лучше чем прятаться от толстых кондукторш. Шла, не задумываясь, добивая камнями последние туфли на каблуке, чёрные. Незнакомые дома, чужие дети, столько улиц в городе. Она не знала. Плакала против воли, без звука и вкуса, не отдавая себе отчёта. Шла уже долго, когда поняла, что её второй раз окликают по имени. «Анна!» Остановилась.

Странно, что она узнала этот голос через столько лет. Не вспомнила, чей он, но узнала. Прежде чем обернуться, размазала слёзы бумажным платком, который комкала в кармане. Вспомнила. Лиля. Лиля сидела в среднем ряду на второй парте, слева. Одноклассница.

– Дикушина! Анька! Да это ведь ты, Анютка!

Бывает же. Десять лет прошло… больше, а человек совсем не изменился. Лиля оставалась такой же худенькой, как в школе, пепельные волосы так же легко ложились по сторонам лица. Прозрачные глаза Лили под острыми ресницами не были заплаканы. В отличие от. Зачем, зачем она здесь, неужели нельзя обойтись без знакомых.

– Анютка! Сколько же мы не виделись?!

– Привет… Лилька, ты? Не знаю, сколько лет, – хоть на этот раз играть хорошо. Говорить слова, которые подходят. Но всё ломается, глаза болят.

– Ужасно рада тебя видеть! Ты почему не пришла на встречу в школу? В том июле… Все о тебе спрашивали!

Вот это уже ложь.

– Боже, и со встречи год прошёл… Невероятно. Но ты бессовестная! Не звонишь никому, потерялась! Сейчас все списались на «одноклассниках», кто угодно. Только тебя не было.

– Да так… Времени не хватает.

– И сейчас занята? Слушай, это надо же, как мы встретились… Может, зайдём ко мне, кофе попьём? Я теперь тут недалеко живу, совсем близко. Посмотришь, как у меня.

Лилия вела себя так, будто не замечала, что с Анной, и, чем больше радостного энтузиазма она проявляла, тем тяжелее было отвечать.

– Обязательно, в другой раз. У меня ещё несколько дел сегодня…

– Какие дела в такое время?! Позвони, отмени. Идём-идём, Анюточка! Глянешь фотки со встречи!

В конце концов Анна согласилась. Звонить никому не стала и для виду – мобильный телефон у неё был морально устаревший, с пустым счётом. Прикидывала, как бы ненавязчиво попросить денег на дорогу домой – в долг. Говорить не хотелось вообще. Представляла, как выглядит.

– Слушай, Лиля, а муж твой против не будет?

– А!.. Да мы развелись давно!

– А.

Подъезд показался неожиданно чистым. Они вошли быстро: Лиля не возилась с ключом, словно дверь не была заперта. По планировке – обычная двухкомнатная квартира, но Анна поперхнулась, переступив порог: такая обстановка случалась в телепередачах, посвящённых интерьеру, но не в жизни. Как все, бывала Анна у каких-нибудь друзей друзей, имеющих хорошие деньги, и видала эксклюзивные обои и кресла в шесть её зарплат. Однако здесь не приходила в голову мысль о ценах, о гонках за лучшим.

Прихожая промелькнула без света, но подумала: «Античность в упадке». Тронув на ходу, убедилась – повреждённые колонны на стенах не объёмны. Справа блеснуло зеркалами белое трюмо.

В гостиной пробыла несколько минут, пока Лиля вынимала из сумки журналы. Бросила косой взгляд – нет, обложки незнакомые. Дизайн одежды. Осмотрелась. Мебель вырастала из бледно-оранжевых стен, всё совпадало: изогнутые вазы, многоцветная картина, изображающая австралийский рассвет с двумя аборигенами, полукруглые ряды книг, покатый диван – вот именно на такой бы падала и спала бы в нём до конца света. Лишь одинаковые растения с гладкими большими листьями, без цветов, притягивали взгляд в непредвиденных местах.

Самым странным был ковёр. Тёплого цвета, с узором из тонких коричневых веток, он казался бы просто милым, но в углу, со стороны окна, на ковре выделялся лиловый прямоугольник, и, что было нарисовано в этом прямоугольнике – Анна не могла разобрать. Вернее, через несколько секунд она поняла, что это абстрактный орнамент, а сначала показалось, что это даже не ветки, а позвоночники согнутых спин, будто нарисованные человечки лежат, тесно прижавшись друг к другу, уткнувшись в колени, спиной кверху. С ковра перевела взгляд на большие часы – тоже прямоугольник.

«Всё, всё, пошли», – бормотала Лиля, тянула за собой в кухню, где стены белёные и неровные, но, похоже, преднамеренно неровные, потому что на них повисли деревянные полки с тяжёлой посудой, и всё это имело вид южный, далёкий, морской, и пахло кофе вместо хлеба, и темный стол был деревянным. Современная кухонная мебель среди полок не раздражала, наоборот – забавляла. Лиля суетилась в поисках сахара, и ящички выезжали и заезжали беззвучно.

Анна была контужена квартирой, у неё замерли мысли и затихли чувства. Она позволяла себя угощать. Но странно. За годы учёбы Лилия с Анной перекинулись не большим количеством слов, чем за последние полчаса. В классе они были далеки, у них не было ничего общего. Кстати, в среднем ряду на второй парте сидели… Таня и… как её звали? Чёрненькая такая, тоже отличница. А где тогда сидела Лиля? Анна откинулась на мягкую спинку стула, убрала руки, в которых машинально вертела случайную спичку, на колени.

Лиля вытирала лужицу кофе и говорила:

– Я тебя даже не сразу узнала. Ты расстроенно выглядишь. У тебя неприятности? Ты шла так, будто не знала, куда идти.

– У меня украли кошелёк! – выпалила Анна. И закусила губы, потому что хотела сначала задушевно побеседовать, выстроить отношения, а уже потом, собираясь домой, вдруг обнаружить, что кошелька нет в сумке. – Поэтому я не знала, что делать.

– Видишь, как хорошо, что мы встретились. Держи!

Лиля подала белую чашку, через фарфор которой, колыхаясь, просвечивал кофе. Над чашкой вытягивался струйками прозрачный пар.

2

Деление: из одной – две. Четыре. Восемь. Шестнадцать. Тесно. Мы меняемся. Нас всё больше. Мы ищем ось симметрии. Мы ищем, где здесь «впереди», где «сзади». Свобода, равенство, братство остались в прошлом – одни скоро исчезнут, другие пробудут дольше, третьи всю свою вечность. Нас приговаривают к функциям. Утерянное всемогущество осталось в памяти. И мы смотрим сквозь мембрану. Наружу. Мы ничего не видим без глаз. Мы не можем прекратить делиться.

Полупрозрачная плёнка застывает стеклом, стеклянной дверью, круги становятся квадратами, окраска дифференцируется – на белое и зелёное.

Мы далеко. Так далеко, что невозможно представить, долететь самолётом, увидеть по телевизору. Это пространство. Предварительное или последнее пространство.

Стеклянную дверь толкают. Квадраты белые, квадраты зелёные, один за другим, в шахматном порядке.

Девочка и мужчина появились из стеклянного вестибюля, в котором всегда пусто, пошли по двухцветному полу. Мужчина – рослый, светлый – затрачивал на шаги одинаковые отрезки времени и пространства. Как яркая лампа, отталкивал взгляды. Девочка сердито семенила сама по себе, переступала много чаще, чем сопровождающий, но не отставала.

Вокруг мельтешили люди в зеленоватых куртках и штанах, особого внимания на пару не обращали: к мужчине вплотную не приближались, на девочку нечаянно наскакивали и возмущались себе под нос. Девочка, очень красивая, пяти лет, ещё суровее сводила брови, провожала обидчиков недобрым взглядом. К спутнику не подняла лицо ни разу. Растерялась, только когда раздался сверху звонок и эти, в зеленоватом, как под ветром, разлетелись по белым дверям.