Грэм Джойс - Правда жизни Страница 3

Его форма – порванная рубашка и брюки защитного цвета – пропахла соленой водой, песком, дизельным топливом, застарелым потом. И чем-то еще. Это был какой-то нечистый запах, как с того света. При этой мысли у нее дыхание перехватило.

Она проводила Уильяма в дом.

– Олив не у меня. Сейчас я пошлю за ней Кэсси. Она упадет, когда тебя увидит. Кэсси! Кэс-си! Иди-ка глянь, кто пришел. Кэсси! Да где эта девчонка? Вечно ее не доищешься! Выпьешь? Ты что дрожишь, Уильям? Как же это они вас вытурили? Что-то у нас ничего об этом не слышно! Уильям, ты что это делаешь?

Уильям рылся в буфете. Выдвинул верхний ящик и перебирал кухонные полотенца, салфетки, скатерти – все искал и искал что-то. Потом вытащил нижний ящик, покопался в самой его глубине. Ничего не найдя, он прошел к дубовому комоду на другой стороне комнаты и там тоже устроил обыск.

Все это он проделывал молча.

– Да что ты там потерял? – не выдержала Марта. – Кэсси? Ты где?

Уильям открыл рот, но Марта ничего не услышала. И только когда он возобновил свой обыск, до нее донеслось:

– Немцы.

Марта засмеялась, но как-то испуганно:

– Ну, в моих тряпках ты их не найдешь.

И вдруг на нее повеяло холодом. Она вышла из гостиной в кухню, где огонь успел погаснуть. Ей показалось, что зола в очаге мокрая. Оглушительно тикали часы на стене. Кэсси там не было и в помине, и Марта вернулась в гостиную. Дверь из нее выходила прямо на улицу, и Уильям уже стоял на пороге.

– Уильям, ты куда? Я хочу за Олив сходить!

Уильям обернулся. В пол-лица у него лежала тень от двери. И он пошел, волоча ноги и тяжело дыша, и чем дальше по улице он уходил, тем громче было его дыхание. Марта кричала ему вслед, пока он не исчез из виду. Она окинула взглядом улицу. Ни души. Ни машин, ни людей.

Марта тихо притворила за собой дверь. Ничего не понимая, она смотрела на ящики буфета и комода, перерытые Уильямом. Бросив их открытыми, она вернулась к своему креслу под часами, тяжело опустилась в него и стала пристально вглядываться в остывшую мокрую золу. Скоро она откинула голову и заснула.

Когда она проснулась, кто-то уже успел снова зажечь огонь. Яркие горячие угольки казались живыми. Марта с удивлением увидела Кэсси, свою любимую прелестную пятнадцатилетнюю глупышку, – та вытирала над раковиной посуду.

– Уильям приходил.

– Что, мам?

– Уильям, нашей Олив. Приходил к нам. Ты его видела?

– Мам, ты что?

– Кэсси, где ты была? Я тебя звала, звала.

– Да здесь я была. Никуда я не уходила. Посуду мыла.

Марта поднялась – тогда она еще обходилась без палки – и прошла в гостиную. Все ящики были снова задвинуты. Ей стало не по себе. Пришлось вернуться в кресло под часами.

– Кэсси, достань-ка мне бутылочку пивка. Выбил он меня совсем из колеи.

– Да кто, мам?

– Нашей Олив Уильям – я видела его, голова вся у него перемотана. Привиделось, должно. Где мой стакан пива?

– На, выпей, может, полегчает. Знаешь что, мама? Чудная ты!

Чудная – так обычно сестры и сама Марта говорили о самой Кэсси.

– Моими же словами говоришь? Да уж, ну и накатило на меня.

Не прошло и недели, как Уильям пришел снова. Он был в числе последних солдат, спасенных из дыма и бойни катастрофы на дюнкеркском берегу. Пришел он в заношенной, изодранной, вонючей военной форме. В отличие от призрака, посетившего Марту шесть дней назад, он вошел через черный ход. Марта, Кэсси и Бити, постоянно жившие в доме, и Олив, его жена, как всегда в это время, пили чай и ели хлеб с маслом и вареньем из черной смородины. Они смеялись над какой-то историей, и тут через порог перешагнул Уильям. Все удивленно обернулись – что за вторжение? – и ни одна его не узнала.

Он был небрит, дождь приклеил к голове подстриженные волосы. Форма почернела и была заляпана масляными пятнами. Соль от воды – ему часами пришлось стоять в море – расплылась и оставила на брюках отметки приливов. Ботинки потрескались, кожаная прошивка разошлась. Из носка выглядывал почерневший палец.

Олив поднялась; что-то забормотала, заикаясь, и упала без чувств.

Военным, эвакуированным из Дюнкерка, не разрешалось возвращаться домой в таком виде. Слишком бы пал моральный дух населения. Доставленные спасательным флотом солдаты затем перевозились в специальные лагеря – там они мылись, получали новую форму и указания о том, как следует рассказывать о катастрофе, постигшей экспедиционный корпус. Но поезд, который вез Уильяма в спецлагерь, замедлил ход, проезжая через Рагби. Уильям, не обращая внимания на окрики сержанта, спрыгнул на платформу, полный решимости самостоятельно добраться до Ковентри. От Рагби до самого дома его подвез на грузовике владелец свинофермы.

Когда Олив лишилась сознания, до всех дошло: потрепанное привидение, которое не решается войти, – это Уильям. Марта сразу стала искать рану, и, хотя повязки на нем уже не было, она мгновенно увидела шрам. Сбоку у него были сострижены волосы, и пятнышком запеклась кровь – как засохший цветок на белой странице книги.

Уильям бросился на помощь жене. Она пришла в себя и прошептала его имя. Сестры окружили его и засыпали вопросами.

– Дайте им отдышаться, – распорядилась Марта.

– Господи, Уильям, ну и вонища же от твоей формы! – сказала Бити.

– Ссаниной прет! – взволнованно подхватила Кэсси.

Обхватив Олив руками, Уильям сознался:

– Ну да, бывало, и описаешься.

Женщины засмеялись, но осеклись, поняли, что он не шутит. Олив смотрела из-под полуопущенных ресниц. Бити пыталась подсунуть ему под нос чашку чая. Марта сказала, что не чай ему нужен после всего этого кошмара в Дюнкерке, а виски.

– Черт возьми, и правда от тебя воняет! – подтвердила Марта. – Давай-ка стащим с тебя эту одежу. Бити, нагрей воды. Искупать парня надо.

– А может, сначала виски? – спросил Уильям, усаживаясь на жесткий стул.

Олив до сих пор не вымолвила ни слова. Она все не отводила взгляда от мужа, как будто он мог испариться прямо у нее на глазах. Кэсси, зажав нос, присела у его ног. Марта положила руку ему на затылок. Бити принесла виски. Он залпом осушил стакан и протянул его, чтобы налили еще. – Но как ты добрался? – решила спросить Бити.

Уильям рассказал о том, как поезд сбавил скорость, проезжая через Рагби.

– Вижу – поезд остановился почти, ну и говорю: это Рагби, я тут схожу. А сержант говорит: «Сиди на жопе ровно». Ну, нет уж, говорю, я дома почти. И встаю. А он как заорет: «Сидеть, педик, а то арестую!» Арестуешь, говорю, ну и что они мне сделают, обратно пошлют в Дюнкерк? Пацаны смеются все. Ну, я встаю, открываю дверь вагона, а поезд уже скорость начинает опять набирать. Я спрыгнул на платформу, а ноги сами бегут. Ну, думаю, сейчас шандарахнусь рожей об землю. А парни болеют за меня. Сержант только матюгальник раскрыл в окно. А ноги-то у меня бегут – ну, смотрю, поезд ушел, а я в Рагби остался – ну, вот и все.

– Да… – Марта вытирает слезы от смеха.

– Да… – говорит Бити.

– А здорово ты сержанта отбрил! – смеется Кэсси.

Уильям изобразил подвижное, словно резиновое, лицо сержанта, как тот поносит его на чем свет стоит, а поезд уходит, и все снова рассмеялись.

– Тяжело было? – спросила Кэсси. – В Дюнкерке?

– Тяжело? – Уильям опустил руку и погладил Кэсси по блестящим черным волосам. – Тяжело? Малышка ты моя, Кэсси.

Уильям отнял руку от ее головы и прикрыл глаза. Его плечи затряслись. Он часто задышал, как будто ему не хватало воздуха, и сквозь его пальцы потекли горячие беззвучные слезы, капая с руки на грязные форменные брюки. Женщины переглянулись. Кроме Марты, которая смотрела на огонь.

– Все нормально, – наконец проговорил Уильям. – Просто легче стало. Домой ведь пришел, слава богу.

Олив в конце концов заговорила:

– Ну ладно, Уильям. Давай-ка снимем с тебя эти лохмотья. Вода вскипела? Посмотрите там, хорошо?

Она пыталась расстегнуть его гимнастерку, но пуговицы не поддавались. Гимнастерка заскорузла от грязи, ткань вокруг петель прогнила и приросла к пуговицам. Кэсси притащила со двора цинковую ванну и поставила ее у огня. Бити принесла кастрюли с кипящей водой. Кэсси отправили за ножницами для кройки, чтобы разрезать гимнастерку. Олив не доверила эту операцию сестре и сама схватила ножницы. Работа была не из легких. Все старались как-то принять участие, глаза у всех заблестели, а Уильям, который успел прийти в себя, командовал:

– Осторожно! Смотрите наследников не лишите!

Наконец с него содрали все, оставив только нижнее белье. Его он, немного стесняясь, снял сам – Бити и Марта отвернулись, найдя себе занятие. Кэсси продолжала рассматривать своего зятя – блестящее семечко, голое, белое, очищенное от военной скорлупы.

– Кэсси, – рявкнула Марта. – А ну, бегом к Олив – принеси одежду Уильяму.

– Вот девчонка, – вздохнула Марта, когда та убежала.

Олив хотела снять с него металлический личный знак, «собачий жетон», но он не позволил.