Дмитрий Леонтьев - Бегство в мечту Страница 3

— Извините, — преградила она мне путь в кабинет начальника, — но сегодня не приемный день. По всем вопросам обращайтесь в среду. Мы не работаем.

— Я по личному делу.

К сожалению…

— Я — дочь Туманова.

Она охнула и, прикрыв рот ладошкой, отступила на шаг, с благоговейным ужасом рассматривая меня.

«Ну, что эта фамилия здесь пользуется явным преклонением, я уже поняла, — подумала я. — Мне интересно, состоятся ли ритуальные танцы скорбящих туземцев вокруг погребального костра их верховного божества?.. Или для них он вознесся на небеса живьем?»

Не отводя от меня глаз, девушка пятилась до тех пор, пока спиной не открыла дверь и не исчезла за ней.

— Так зови же скорей! — раздался мгновение спустя могучий бас, и рыжеволосая секретарша вылетела в приемную, словно Еременко плеснул на нее кипятком.

— Прошу вас.

— Как привидение встречаете, — пожаловалась я, ступая на ярко-красную дорожку, ведущую к огромному «Т»-образному столу.

Еременко был невысок, полноват и мускулист для своих лет. Чувствовалось, что большую часть рабочего времени он проводит, занимаясь на тренажерах в спортзале концерна. Иссиня-черные волосы время тронуло лишь легкой паутинкой на висках, что очень шло его волевому, мужественному лицу.

— Девочка моя! — забасил он, выходя мне навстречу и разворачивая за плечи к свету. — Дай-ка я погляжу на тебя… Столько твоих фотографий видел, столько слышал, а вот поглядеть довелось лишь сейчас… Хороша… Чертовски хороша!.. В мать… Только еще красивей!..

— Во-первых, я не «девочка», — оповестила я, осторожно освобождаясь из его объятий, — а во-вторых, не «ваша»… Кстати, о каких фотографиях вы говорите? У него ведь не было моих снимков…

Он громко и раскатисто расхохотался. Быстрым шагом подойдя к вмонтированному в стену сейфу, набрал комбинацию цифр и, вытащив оттуда толстую папку, бросил на стол. Развязал тесемки, и на стол посыпались десятки, сотни фотографий. Недоумевая, я подняла одну…

На снимках была я. В течение долгих лет объектив запечатлевал меня в разные моменты жизни. Вот я иду с огромным букетом в школу. Вот мне вручают «аттестат зрелости». Вот возвращаюсь в слезах после проигранных соревнований. Вот я гуляю в парке с моим первым парнем. Вот я на похоронах матери.

— Сволочь! — сказала я, бросая фотографии на пол. — Он следил за мной все эти годы!..

— Да, — радостно подтвердил Еременко. — За каждым твоим шагом! Началось все с одного детектива и переросло в целую службу твоей охраны! Сколько на это денег потрачено — и не сосчитать. Если ты вспомнишь, никогда и ничего плохого в твоей жизни попросту не происходило. Всегда оказывались рядом люди, успевавшие защитить или предупредить…

— В жизни у меня было достаточно мерзости, — сказала я сквозь зубы, — и виноват в этом именно он… Сволочь! Какая мерзость!.. Наблюдал за мной долгие годы… Как в микроскоп… Какая мерзость… Шпион!..

— Ну, как сказать, — пожал он плечами, — моральная сторона этого аспекта двояка… Он любил тебя, девочка…

— Я с каждым часом убеждаюсь в этом все больше и больше, — с сарказмом сказала я, кивая на фотографии. — Но мешает в это поверить одна вещь… Он бросил меня и мать, едва я родилась! Без денег, без работы, без средств к существованию…

— Это еще вопрос, кто кого бросил, — помрачнел он. — Хотя я не раз говорил ему о… Впрочем, это долгая история…

— Вот ее-то я и хотела послушать. Я хочу узнать все, что связано с моим отцом. Все, от первого дня до последнего…

— Иногда лучше не знать некоторых вещей, — задумчиво сказал Еременко, — Но если уж ты решилась… Тебе предстоит много работы. Он был очень разносторонним и невероятно противоречивым человеком… Хвастун и умница, фанфарон и честнейший человек, педант и беззаботный оболтус, добряк и задира, транжира и работяга — это все невероятным образом уживалось в нем… Но, к его чести, надо сказать, что будучи невероятным бабником, он любил за свою жизнь только двух женщин — тебя и твою мать…

— Ой ли? — прищурилась я. — А у меня почему-то сложилось совсем иное мнение… Да и какая разница, что он чувствовал, если на его делах это не отражалось… Жалеть и помогать — разные вещи.

Еременко долго смотрел на меня тяжелым взглядом, словно что-то решая про себя, потом кивнул:

— Пойдем, девочка. Я покажу тебе то, что стоит увидеть..

По мраморной, крытой красной ковровой дорожкой лестнице мы поднялись в угловую башенку. Бегущие по своим делам сотрудники вышколенно уступали нам дорогу, провожая заинтересованными взглядами. Массивная дубовая дверь была символично опечатана траурной ленточкой. Еременко на мгновение замер, но встряхнулся, словно отгоняя наваждение, ключом отомкнул дверь, сорвал печать и распахнул ее передо мной. Приемная была небольшая, но кабинет… Кабинет превзошел все мои ожидания. Старинный, в английском стиле, интерьер скрывал тщательно замаскированную современнейшую технику. Все пространство вокруг было словно насыщено духом человека мужественного, богатого и обладающего хорошим вкусом. Но это я знала и так. Эти качества отец использовал, словно снаряжение скалолаза, умело пользуясь ими, чтобы покорять сердца и умы нужных ему людей, все выше взбираясь на гору славы и богатства. Поразило меня другое. Огромная, в полтора человеческих роста, написанная маслом картина, висевшая на стене за рабочим креслом отца. В лучах утренней зари, прямо из солнца, спускалась на землю необыкновенной красоты девушка, летящая на белоснежном Пегасе. Обнаженное тело словно омывалось нежным, утренним светом, словно светясь изнутри. Золотые волосы струились шлейфом за ее плечами, а горящие изумрудным светом глаза несли в себе радость предвкушения нового дня. Что-то неуловимо знакомое поражало меня в этой картине.

— Это… Похоже на … Неужели подлинник?!

— Подлинник, — кивнул он, добродушно улыбаясь. — Называется «Удача»… Но это не все. Вглядись в ее лицо…

Я подошла ближе, всматриваясь внимательнее, и ахнула. Девушка на картине была написана… С меня!

— Да, — сказал Еременко, увидев как я вздрогнула. — Он смог уговорить великого художника нарисовать ее на заказ. Говорил, что она принесет ему удачу…

Ошеломленная, я молчала, не зная, что ответить. Еременко отошел к книжному шкафу, отодвинул панель, изображающую ряд книг, и открыл спрятанный за ней потайной сейф.

— Здесь ты найдешь его личную переписку и документы. А в этом сейфе, — отошел он к другой стене и приподнял какую-то гравюру, — лежат тайны всей нашей корпорации. Знаешь, какое слово из пяти букв является шифром для открывания этого замка? Только четыре человека знали его. Слово, дающее ключ ко всем тайнам и надеждам нашей корпорации было «Настя», а цифры — дата твоего рождения… Тебе потребуется время, чтобы ознакомиться с его бумагами. Когда закончишь, вызови меня. На его столе есть пульт и кнопка с цифрой «три» даст тебе прямую связь со мной. В этом концерне я курирую сразу два филиала: Туапсинский и Петербургский. Пока Андрей был жив, я находился преимущественно в Туапсе, а делами здесь неплохо заправлял и он сам… В тот, последний день должен был приехать к нему я, но он перезвонил мне и сообщил, что приедет сам. Боковицкий рассказал ему что-то, в чем ему требовался мой совет… Какая-то идея, захватившая его… А ведь он был утомлен только что совершенным перелетом через океан… Даже не согласился как следует отдохнуть… Но об этом потом.

Сперва узнай его с самого детства, с тех пор, когда он еще не был богачом и политиком, но уже был Тумановым. Познакомься со своим отцом, девочка…

ТУМАНОВ

…а может быть и ты — всего лишь заблуждение ума,бегущего от истину в мечту?..

Звонки в дверь становились все требовательнее и настойчивей. Туманов сморщился, отложил рукопись в сторону и с надеждой взглянул на часы. Но минутная стрелка была точна в своей жестокости — шесть часов вечера, время тренировок. Андрей невольно вздохнул, глядя на рукопись: сочинялось сегодня на редкость легко, еще часа два-три — и он успевал закончить пародию для новой постановки в театральном кружке училища… Неохотно подойдя к двери, Андрей открыл замки. В квартиру ворвались разъяренные Еременко и Туктаров.

— Сколько времени трезвоним! — заорал Генка, с кровожадным блеском в глазах, тесня Андрея в глубь коридора. — Что это ты, книжный червь, взял за моду друзей на лестнице морозить?!

— Ребята, мне совсем немножко осталось… Чуть- чуть… Может быть…

— Он творит, — с недобрым умилением провозгласил Артур, входя в комнату и сгребая со стола недописанные листы. — Так, что тут у него?.. «Пародия на Штирлица», «Пародия на Рембо»… Для театра?