Игорь Фролов - ТЕОРИЯ ТАНЦА Страница 3

Война была позади, жизнь — впереди, она предлагала широкий ассортимент удовольствий, но сейчас главным был роман, призванный вытолкнуть начинающего писателя на высокую орбиту, закинуть его из своей мощной пушки если не на Луну, то хотя бы в Переделкино.

Однако, прошло два года, пошел третий, и ничего не изменилось. Единственное, — у нашего героя (обозначим эту переменную через Х.) иссякли заработанные войной деньги. За два года тунеядства он совсем расстался с мыслью о постоянной работе. Нужно было место, где платят, но не заставляют работать.

И слепая удача вскоре наткнулась на него. Предложение судьбы огласил друг нашего героя (назовем его Шамиль, и для смягчения непопулярности этого имени добавим инициал У.), чья мама заведовала поликлиникой, при которой открылся дневной стационар, требующий ночных сторожей. Так появился тот самый Дом, приютивший нашего героя на несколько лет.

Это была настоящая находка. Двухэтажный уютный особнячок в центре города, но спрятанный во дворах, укрытый от глаз густой листвой дворового сквера, на окнах первого этажа — решетки, кабинеты с кроватями, ординаторская с диваном, телевизором, электроплиткой и самое главное — хорошей пишущей машинкой. И ко всему этому за дежурство через день бездельнику полагалось 90 советских рублей — плюс еще 30 за расчистку дорожки у крыльца от снега зимой и подметание летом!

Правда, было одно неудобство, но об этом — позже. Пока же охранная деятельность протекала относительно благополучно, — а немногие неприятности вроде ночующих на чердаке бомжей только подчеркивали невыносимую легкость бытия сторожа Х.

Тут впервые он и распробовал вкус ночи: сидеть в комфорте при бубнящем телевизоре, закипающем на плитке чайнике, печатать или писать перьевой ручкой, вставать, ходить туда-сюда по длинному коридору, думать, возвращаться, снова писать, курить (утром откроем окно и проветрим — никто и не учует), — а то и привести случайную гостью (разложенный диван широк и удобен, как спина кита, держащего Землю, и его ножки подломятся спустя многие циклы) — и снова назад, к рукописи, в которой всегда стоит жара, и гарнизон накрывает пыльная буря…

Какая гадость эта ваша повесть, — бормочет автор, вспоминая. — Разве можно писать по горячим следам? Нужно, чтобы все ушло и кануло, — вот тогда все и засверкает…

Так все и началось — хорошо. Поскольку рассказывать про первые дни — то есть ночи — вроде и нечего, то обратимся к тем, кто сопровождал нашего героя в его счастливом уединении.

В АВГУСТЕ 91-ГО

В окружающем особняк мире раскручивалось новое непривычное бытие. Под стукоток пишущей машинки наступили смутные 90-е. Мы не будем впускать в наш двухэтажный мирок все, что бурлило на улицах, разбивалось и теряло силу у подворотни — арки между поликлиникой и гостиницей, — докатываясь до крыльца нашего особняка мелким прибоем. Но кое-что из этой мелочи до сих пор позвякивает в кармане памяти…

Был август 1991 года. А точнее — то самое его число, когда в телевизоре стучали пуантами маленькие лебеди. Почти каждый из нас помнит этот день, поэтому о его сути мы рассказывать не будем, а просто напишем на голой стене сзади эту дату — и символическая декорация готова. Хотел я рассказать, как наш герой, услышав по радио призыв сдать оружие и боеприпасы, закопал коробочку с патронами от ПМ, — и про то, как эти патроны к нему попали, — но передумал. Лучше сразу перейти к послеобеденному времени

Обсуждая методы народного сопротивления, оба сторожа, забравшись на крышу своего особняка, шарили по листам кровельного железа, ища щель, через которую недавний дождь залил один из кабинетов. Они сидели на теплой крыше, прихлебывая пиво. Наступал вечер, краснели облака, ветерок шевелил кроны дерев у их ног.

— Хорошо! — вздохнул сторож У. — Но что теперь со свободой-то будет? Заставят на работу устраиваться, опять эти комскомитеты, месткомы, овощные базы…

— Ну! — поддержал Х. — А главное, нахрена я все это писал? Теперь точно не напечатают! А с другой стороны — сами виноваты, сидим тут, вместо того, чтобы под танки бросаться с привязанными гранатами…

— С криками: "За родину!"…

За смехом они не услышали, как заскрипела лестница, но когда по крыше загремели шаги, замолчали и переглянулись:

— Уже идут…

Это и в самом деле был гэбэшник. Но бывший — да еще из той категории, что любима народом, — тянул службу на Амуре пограничником. Он был миниатюрен, красив, шутлив, доверчив и добр, — сейчас бы я сравнил его с капитаном Воробьем, — и, как это часто наблюдается в природе с мелкими самцами, любил общаться с большими самками. Вдобавок, он был напичкан самой разнообразной информацией — где, что и почем можно достать, — даже вертолет (понижая голос: несколько машин в Сумгаит прошли через наши руки). А еще он любил рассказывать о своих предпринимательских планах — скоро мы развернемся, я построю дом для своих сотрудников, там будет подземный гараж, бассейн на крыше, на первом этаже — весь бытовой сервис — люди должны работать и жить в кайф… Дело пока было в самом начале, и фирма не имела даже своего офиса. Вот по этому делу Камиль (назовем его так) и вскарабкался на крышу в столь суровый день.

— Привет, еле вас нашел, — начал он, выползая из-за печной трубы на четвереньках (крыша была крутой и скользкой). — Ну как, Шамиль, говорил с мамой? Дает она мне в аренду комнату под офис?

— Камиль, глотни пива, хватит метаться, — сказал сторож Х. — Какая аренда, забудь это слово уже!

— Не разрешили? — приуныл Камиль.

— Да при чем тут… Не видишь, что в стране творится? Усе пропало, гипс снимают, клиент уезжает…

— Ничего не понимаю — что случилось-то?

Сторожа переглянулись.

— Ты откуда упал на нашу крышу? Танки в Москве! Максим Соколов сейчас кричал — танки, танки, прощайте, господа! Комендантский час, Горбачев арестован, — реакционный переворот, Вандея, блин!

И глядя на недоверчиво улыбающееся лицо товарища, они рассказали о событиях. Сторож Х. добавил:

— Странно, что ты ничего не знаешь при твоих связях с конторой. А, может, ты нас вербовать пришел? Так мы согласные! А если и правда ты в неведении, то строй легенду для своих — мол, внедрялся в бизнес, чтобы развалить изнутри…

— Ну ни хрена себе, если, конечно, не шутите, — сказал Камиль. Он сел на конек верхом, глотнул полбутылки пива и закурил. — И ведь что, сука, обидно — целый день с народом, — с самым разным! — и хоть бы одна сволочь сказала! Всем все похуй! Вот и борись тут за их счастье…

Вечерело. Трое сидели на крыше и смотрели, как заходит солнце свободы…

ЧТО ПОЗВОЛЕНО БЫКУ

У нас есть еще пара дней и ночей, пока так названный путч срежиссированно умирает на сцене. Пользуясь этим антрактом, введу еще одного героя, который в следующих двух историях действует в связке с Камилем. Назовем его Лис. Впрочем, это сокращение фамилии не отражает истинного положения дел с представляемой внешностью. Когда первокурсник Х. впервые увидел первокурсника Л., он сказал на ухо рядом сидящему: "вылитый бык ассирийский". Через два дня Лис подошел к Х. и спросил, мрачно глядя сверху: "Это ты ассирийским быком меня назвал?". "Ну", — не смог соврать кролик Х., с тоской опуская глаза на вражьи кроссовки 47-го размера. При этом он думал не о том, как его сейчас будут бить. Он думал о предательстве ближнего. Впрочем, о том ближнем мы еще не раз вспомним…

— Говорят, — сказал Лис, — ты в шахматы играешь?

В изобретательной голове Х. пронеслись все варианты наказаний, связанные с шахматами — от "Ухи-ухи!" до прыжка с завязанными глазами с верхних нар на расставленные фигуры. Ни один из вариантов не радовал.

— Ну… — буркнул Х.

— Что — ну? Сыграем? У меня с собой магнитные есть. Садись со мной на лекции…

Это уже потом, когда начнется "военка", преподаватель строевой подготовки на плацу крикнет: "Правый фланг, хуи валять кончаем! Это я тебе говорю, парень! Да-да, ты, который на негра похож, как твоя фамилия?".

Теперь, я думаю, образ Лиса стал более отчетлив. Кудрявая голова, толстые губы, стандартные в таких случаях шесть футов. О габаритах говорит следующий диалог, состоявшийся уже в новое время, те самые смутные 90-е. "У тебя оружие-то есть? — как-то спросил Х., когда они вдвоем шли по ночной улице. — Ну, хоть баллончик газовый?". "А на хера мне баллончик? — усмехнулся Лис. — Я сам как баллончик…".

Художнику осталось добавить к внешним данным такое же объемное раздолбайство — и вчерне портрет готов. Ну, разве что еще пару штрихов…

Лето 1983 года, студенческий отдых, Планерское (Коктебель до и после). Студент Х. со студентом У., сойдя с трапа теплохода, отправились в дом-музей Волошина. Лис и Камиль обещали подойти чуть позже, после посещения легкого павильончика на берегу, в котором автоматы цедили стакан сухого белого за 20 копеек. Понятно, что первые двое вторых двоих в гнезде культуры так и не увидели. Когда они вернулись с экскурсии на берег, парочка сидела на бетонном парапете над пляжем. Рядом с Лисом лежал пакет с креветками. Камиль сидел чуть поодаль, отвернувшись.