Саша Дэа - Девушка с повязкой на глазах Страница 3

Она не пришла к могиле. Только не оправдывай её, не говори мне, что она не знала. Я лично написала ей. Но она не пришла. Впрочем, её никто не ждал. Она не нужна. Она, укравшая твои последние мину­ты, не смогла найти в себе силы попрощаться с тобой. Я пропитана ненавистью к ней, которая граничит с любовью к тебе. Теперь мне осталось забрать у неё эти минуты. Я заберу.

Я рада. Если я способна чувствовать поми­мо боли ненависть — значит, я живу. Чувство ненависти делает меня тверже и питает меня силой. Нельзя не ненавидеть.

Слишком неожиданный поворот. Я не была готова.

— Ненависть?— переспрашиваю я.

— Да.

На улице начался дождь. Мгновенно. Людей в кафе стало больше. Стало шумно. Она на­чала говорить тише.

13.   В последние минуты я была рядом с то­бой.

В зале, где никого, кроме нас, не было, играла музыка.

Ля-ля-ля. Ля-ля-ля. Ля-ля-ля. Ля. Ля-ля. Пом­нишь? Наша любимая мелодия.

Мы бесконечно долго кружились в танце, улыбаясь друг другу. Мы чувствовали близость и легкость. Ты вела меня. Я расслаблялась. У меня кружилась голова от невесомости. Му­зыка была в нас. Я доверилась тебе, твоим рукам. Мы не останавливались — ведь так гармонично — наш танец. Бокал шампан­ского где-то на столе, и мне хорошо.

Только в тот момент я не предполагала, что это твои последние минуты. И ты не пред­полагала.

Я помню наш танец.

14.   Я не знаю, что произошло на самом деле. Сейчас мне не нужно этого знать.

15.   Когда размышляешь, время бежит очень быстро. И вот я уже далеко за пределами кладбища.

А может быть, я была не на кладбище, а на прогулке? Сейчас я приду домой, а вечером придёшь ты. Я приготовлю что-нибудь вкусное (надо зайти в магазин, купить продуктов). Ты удивишься накрытому столу и наверняка спросишь, какой сегодня праздник, а я отвечу, что праздника нет, что мне приснились твои похороны, и я так испугалась, так испуга­лась… Что я очень тебя ждала с работы, что не смогла бы пережить твою потерю, что весь день думала об этом страшном сне и без­мерно рада, что ты сейчас со мной. Что после этого кошмара я поняла, как ты мне дорога, что ближе тебя у меня никого нет. Я счастливая просто от того, что ты вернулась с какой-то там работы, на которую ходишь каж­дый день. Я, наконец-то, произнесла бы, что люблю тебя.

Я буду целовать тебе руки и плакать.

— Ну что с тобой?— удивишься ты.

— Ужасный сон такой. понимаешь?— тихо буду повторять я.

Я буду целовать тебе руки и плакать.

Ты обнимешь меня и успокоишь. Скажешь, что сон — это просто сон, что ты — рядом. Мы будем стоять, обнявшись на кухне, пока не засвистит чайник.

Мы сядем за стол, и ты будешь есть приго­товленную мной еду — так приятно смотреть на тебя. Ты держишь вилку совсем не так, как я. Я опасаюсь, что моя стряпня была неудач­ной, но нет. Всё — вкусно. Тебе понравилось, и ты попросила меня почаще готовить.

Конечно, я буду готовить тебя.

16. Прогулка? Нет.

Я вышла с кладбища.

Троллейбус, автобус, трамвай, метро. Я еду, как мне кажется, по направлению к дому. Думаю, что я— в метро. Оно большое— я не должна его ни с чем спутать.

Вокруг люди. Я чувствую себя совсем ма­ленькой. Я чувствую себя открытой, обнажён­ной перед ними. Я честна в своих эмоциях, как ребенок. И не важно, что я сейчас молчу, что я сейчас не плачу от отсутствия слёз. В горе не задумываешься о том, как ты вы­глядишь. В горе ты настоящий. Все люди спря­таны за взглядом равнодушия, за книгами, за разговорами, а я сижу обнажённая. Мне хо­лодно. Я замерзаю. Моя душа простыла.

— Вы не устали слушать?— Нет.

— И вот в этот самый момент, находясь в мет­ро, я поняла важную вещь.— Какую?

— Такое случается. Берёт и происходит. Как ло­мается машина в неподходящий момент, и ты на работу не успеваешь. Бог засыпает. Богу тоже надо спать. Умирают. Неприятность, конечно, но такое случается.

Она закурила.

ГЛАВА ВТОРАЯ ОБОНЯНИЕ

17.   Этот запах я узнаю из тысячи. Из тысячи различных запахов: горьких, сладких, твёрдых, нежных, тёплых, лёгких, холодных, вкусных, весенних, осенних, свободных, тяжёлых — я узнаю этот запах. Он заставляет меня поднять глаза и увидеть девушку, которая оживлённо разговаривает со своей подругой, не зная (и даже не предполагая), что на ней духи, ко­торые я ненавижу. Хочется встать и пересесть на другое место или закрыть себе нос. Но встать не могу.

Я вижу её, мою жертву, в этом запахе.

18.   Я сажусь на её кровать. Она спит. Её спящий вид ничего во мне не вызывает. Ни умиления, ни злобы. Ничего.

Спит.

Не имеет значения, как я смогла так близко к ней подобраться. Но я явно нарушаю её личное пространство. Я перешла границу. Я зашла в её область.

Как это происходит в фильмах? Убийца — зверский, пугающий — я совсем не подхожу под это описание — хватает подушку и, на­кидывая её на жертву, душит. У меня всё иначе. У меня всё намного проще. Я упи­раюсь руками ей в горло, давлю со всей силы. Мне приятно делать это своими руками и чувствовать её умирание подо мной. Пере­ложить ответственность на подушку — слиш­ком слабо. В момент она открывает глаза и в непонимании и ужасе смотрит на меня. В её взгляде есть ещё боль и беззащитность. Я смотрю на неё в ответ, а во мне по-прежнему ни жалости, ни спасения для неё. Ничего. Она болтает ногами и упирается своими руками в меня, иногда замахивается и совсем слабо ударяет. Когда она открывает рот, чтобы что-то сказать, скорее всего, умо­лить о пощаде, душить становится легче. Она пытается вдохнуть, издавая при этом еле слышные звуки. Я не могу оценить свою силу. Постепенно её руки совсем перестают меня ударять. Их сводит несильными судорогами, глаза закатываются, и она умирает. Я убираю руки и встаю с кровати. Ни сожаления, ни страха. Ничего.

На мне лишь отпечаток её смерти. Надо просто вымыть ладони и отпечаток смоется.

19.   Двери открываются. Двери закрываются. Двери открываются. Двери закрываются. Две­ри, двери. Бесконечный круг.

20.   Запах выходит.

Я возвращаюсь в вагон и ловлю на себе взгляды. Неужели они видят мои мысли? Неужели они видят во мне убийцу, или они просто так шастают по мне глазами, изучая немногие морщинки на моём лице? Или они удивляются тому, что я делаю днём в чёрном грязном платье в метро?

Или они только что стали свидетелями безжалостного убийства?.. и каждый взгляд пытается осудить меня? Неужели я смогла совершить преступление на глазах у десятков людей? Странно, но это меня сейчас интересует меньше всего. Меня интересуешь ты. Твоё бесконечное отсутствие. «Беско­нечное отсутствие»— для меня это пока прос­то словосочетание. Я не в состоянии оценить, принять значение этих двух слов. Мне страш­но задумываться об этом смысле.

21.   — Вы признаёте свою вину?

— Какую вину?

— Вы задушили человека.

— Задушила.

— Вы сожалеете о содеянном?

— Нет.

Тишина наполняет зал. Мой адвокат без­надёжно опускает голову, потом встаёт и просит перерыв. Адвокат — безмерно умная женщина, любящая меня. Она слишком сильна, чтобы показывать своё волнение, но сейчас она ходит взад и вперёд по коридору. Я молча наблюдаю за ней. Она понимает, что просить меня врать — бесполезно. А ещё она намного чётче, чем я, понимает, что мне грозит.

Перерыв заканчивается. Мы не обменялись с ней ни словом — мы и так понимаем друг друга. Снова заходим в зал суда. Адвокат ведет дискуссию с судьёй, а я даже не слу­шаю, не улавливаю суть их разговора. Стран­но, но мне больше не задают никаких воп­росов, меня просят выйти. Я радуюсь, что мне не приходится врать, что-то придумывать и как-то себя оправдывать. Я сижу в коридоре. Я совсем не волнуюсь. От скуки начинаю читать вывески о преступниках и узнаю, что разыс­кивается некий Виктор, убивший трёх женщин, некий Юрий, некий Владислав.

Если сейчас я убегу, я тоже, наверное, буду разыскиваться. И буду висеть на этой доске. Но убегать мне никуда не хочется. Эти разбирательства. Эта формальность. Скучно.

Адвокат возвращается ко мне, устало садится рядом и со слабой улыбкой произносит:

— 107-аяnote 1.

По тому, как она это сказала, я понимаю, что данный приговор— самое лучшее из того,

'

что могло бы быть. Я благодарю её, но даже не интересуюсь, что означает эта статья, осознавая, что у меня впереди полно сво­бодного времени, за которое я смогу выучить наизусть не только Уголовный кодекс, но и ещё большое количество полезной литера­туры.

22. Двери закрываются. Моя станция остаётся за дверями. Или не моя? Я всё прослушала.

— Вы ненормальная,— говорю я.— Возможно.

РЕАЛЬНОСТЬ

23. Вернулась в свой дом— в однокомнатную квартиру у самой крыши с частично стеклян­ным потолком (мечта идиота), сквозь который видны звёзды и космическая бесконечность. Правда, сейчас, летом, когда солнце в зени­те, бывает слишком душно, так как лучи попа­дают прямо в комнату.