Нина Морозова - Против течения Страница 3

Запаситесь терпением, откройте свою душу миру, и вы почувствуете, как заиграет каждая струна вашего существа, сначала тихо, почти не слышно, а затем… затем чувство гармонии заполнит всё окружающее, и вы особо остро почувствуете смысл выражения «не всё то золото, что блестит».

1987–1988 гг.

Борис Алишов

Память человеческая — как кластеры жесткого диска в компьютере: проходит время, и теряется безвозвратно какая-то часть их, стирая информацию и оставляя лишь мучительное чувство внутреннего укора — мог бы сохранить, да теперь уж поздно…

За эти пять лет неизбежно это чувство настигло и меня — вдруг, некстати, да благодаря любезной настойчивости составителя книги — ринулся я изложить то, что пока помню, хотя считаю себя последним из списка очевидцев, который должен быть гораздо шире: в написании большого полотна с множеством деталей мазков кистью никогда не бывает достаточно.

Не претендуя на всеохватное повествование о такой многогранной личности, как Юрий Морозов (сам он исчерпывающе рассказал про самого себя в «Подземном блюзе»), я лишь попытаюсь поведать историю наших с ним взаимоотношений, эволюционировавшую за пятнадцать лет от фанатского обожания до тончайших флюидов в общении, когда лишние слова уже не нужны…

Первое знакомство с его творчеством состоялось в 1985 году — я учился в восьмом классе обычной средней школы, а музыка для меня являлась на тот момент альфой и омегой моего микрокосмоса. Один предприимчивый одноклассник распространял магнитофонные записи в обмен на рубли, и как-то раз предложил и мне «перекатать» новинки русского рока. На одной стороне катушки были песни некоего работника котельной, что мне сразу и резко не понравилось, а вот на другой стороне оказался Морозов. Однако то, что я услышал, повергло меня в раздумья — вроде бы это являлось определенно рок-музыкой, но тут же — тяжелая для понимания поэзия и какие-то немыслимые гармонии. Как я установил много позже, то был альбом «Аутодафе». Да….не повезло мне вначале с Морозовым… Вездесущий одноклассник настойчиво продолжал рекламировать мне группу с кочегаром во главе, которую «сейчас слушают все» и «Морозова, играющего одного на всех инструментах», я не проникся ни тем, ни другим, хотя пленку все-таки переписал.

Так и продолжал я метаться в поисках мало-мальски пристойной отечественной музыки, сравнимой с той, что стремительно копилась у меня дома — от Битлз до хэвиметала, тоскливо рефлексируя от бездарных каденций винно-водочной романтики расплодившегося русского подполья.

Юношеские метания неожиданно прервались призывом в армию. Там произошли невероятные события, сильно изменившие мою жизнь, и вернулся я домой убежденным христианином. Вскоре я устроился сторожем в институт, и однажды, пожалев, видимо, тоскливую мою работу и с целью как-то развлечь меня, мой однополчанин Егор Орбели порекомендовал к прослушиванию кассету с Юрием Морозовым. «А, да, я как-то слышал…. че-то муторно… — ответил я, но внук академика не отступал. — Ты послушай, он же о Христе поет». Это был совсем другой Морозов — «Там, где дали темны», «Свадьба кретинов» и на другой стороне — «Странник голубой звезды».

Можно ли описать словами то, что я испытал, услышав «Amen»? Меня подбросило и опустило, сердце чуть не выпрыгнуло из груди; невероятная радость заполнила все мое существо. Я был потрясен. Прослушав всю кассету, я не находил себе места от возбуждения. Это была та самая музыка, которую я уже и не чаял услышать. Так никто не играл в России. Потрясающий профессионализм аранжировок и инструментальных партий, какой-то неземной и вместе с тем настоящий роковый вокал — все это оказывало магическое действие — так, что хотелось совершить что-то полезное и важное. Не говоря уже о том, что впервые в отечественном роке (я в этом был уверен) этот неизвестный мне музыкант заговорил о Боге. Да как! Это вам не «еще не жаль огня и Бог хранит меня» — здесь непременно личный опыт познания Христа. Нет-нет — этот человек не от мира сего…

Нужно ли объяснять, что я стремительно начал собирать информацию о Морозове и быстро выяснил то, от чего мой интерес возрос еще больше: 1. Его никто не видел. 2. Сочиняет-играет-записывает в одиночку. 3. Сколько у него альбомов — точно не знает никто.

Еще бы! «Свадьба кретинов» датирована 1976 годом. Боже мой! Да ведь это настоящий ветеран! Куда там остальным! Так размышлял я, а тем временем появились ларьки звукозаписи и — вот везение! — в одном из таких оазисов культуры я разжился еще тремя-четырьмя альбомами, при этом всезнающий хозяин ларя сопроводил мою пытливость комментарием, который я не забуду никогда: «Он же в “дурке” свои альбомы сочинял!».

К тому времени у меня были веские основания усомниться во всеведении музыкального сноба, потому что по мере того, как музыка Морозова овладевала мной, сливаясь с кровеносной системой, в сознании формировался образ этого необычайного музыканта.

Во-первых, явно чувствовался богатый духовный опыт. Думаю, не я один впоследствии обратил внимание на то, что люди, глухие к голосу Бога также глухи и к песням Морозова. Во-вторых, вокальная манера исполнения давала некий посыл, приняв который, ты понимал, что Юрий Морозов — человек не просто трезвый в прямом и переносном смысле, но ощущалось еще нечто вроде присутствия ветхозаветного патриарха. Вместе с тем было очевидно — что такое одиночество он знает не понаслышке или некая жизненная драма изменила однажды его…

В совокупности с тем, что вся его музыка не имела и миллиграмма пошлости, а качество ее ни шло ни в какое сравнение с отечественным производителем, складывался почти мифический образ, усиленный различными слухами о нем. Типичный пример такого шаблонного образа Морозова точно изображен в книге «Подземный блюз» самим Юрием.

Естественно, ощущалась видимая отчужденность и даже колючесть, что отчасти давало ответы на вопрос, отчего это он почти неизвестен в широких кругах.

Альбом «Мир иной» накрыл меня полностью — оставалось только дивиться многогранности творчества Юрия Морозова, ибо и в акустике он превзошел все мыслимые грани, известные мне до сих пор. А вот «Красная тревога» вызвал недоумение яркой политизированной окраской. Становилось ясно, что мне определенно не хватает информации, и я принялся за поиски таковой, поначалу, правда, безуспешно.

Однажды возле Финляндского вокзала мне попался навстречу прохожий. В руках он держал газету «Рокси Экспресс», где на первой странице была огромная фотография человека с гитарой и надписью «50 альбомов Юрия Морозова». Не помню, как нашел я газетный киоск, помню, что держал в руках такую же газету и жадно всматривался в фотографию — наконец-то я увидел, кто такой Морозов… Прочитал и статью, посвященную как раз «Красной тревоге», а рядом — перечень пятидесяти альбомов! Увидев, что самый первый датирован 1967 годом, мне стало нехорошо… Когда шок прошел, встал вопрос: где их все записать? Тогда бы я был, безусловно, самым счастливым на свете человеком. Пришел в рок-клуб на Рубинштейна, да не оказалось там ничего сверх того, что у меня уже имелось. Дали телефон кого-то, тот переадресовал меня к кому-то еще… В итоге выяснилось, что все альбомы должны быть у самого Морозова, к которому меня и отправили — в Капеллу, где он работал.

Этот день я помню отлично: узнав на вахте, где он может быть, я подошел к самой последней двери по коридору, обитой черным дерматином (звукоизоляция!), откуда слабо доносились звуки гитары. Приоткрыв дверь, я просунул голову внутрь и узрел кого-то, сидящего ко мне спиной с гитарой в руках. На мое обращение «Извините, могу я видеть Юрия Морозова» человек встал, повернулся ко мне и ответил: «Юрий Морозов это я». Честно скажу, я не ожидал вот так запросто прикоснуться к легенде, поэтому не сразу нашелся что ответить. Я объяснил, что мне нужны его альбомы, и что я готов заплатить и т. д. Он легко согласился, рассказав каким образом это можно устроить.

На этом месте хотелось бы остановиться — сколько раз я слышал впоследствии о том, насколько настоящий Морозов не похож на образ, возникающий при прослушивании его сочинений. Все, включая меня, кто вначале слышал, а потом видел, испытывали одинаковое чувство, граничащее с разочарованием. Ведь представлялся почти пророк, огромного роста и прочим набором сопутствующих отличительных признаков. Однако вам являлся человек с вполне ординарной внешностью, кстати, немаленького роста, и, по выражению одного известного музыканта — «по виду похожего на футболиста». Впрочем, описанное выше чувство несоответствия быстро проходило, стоило только о чем-то заговорить с Юрием да увидеть его глаза: ты сразу понимал, что перед тобой очень тонкий, непростой и чрезвычайно интеллигентный представитель какой-то уже исчезающей породы людей.