Ирина Денежкина - Дай Мне! Страница 3

«В те-мноте очертанья тают, тают, тают в темноте-е. Я ищу губами губы, только понимаю, что не те…»

Не помню, каким образом всё случилось, но через минуту я была в Нигерских объятиях, он дышал мне в лицо, приоткрыв губы. Потом поцеловал. Крыша подождала чуток и съехала. Нигер оказался сильным, приятным на ощупь, как молодой конь. Наглость, смешанная с детскостью хлынула на меня из его глаз и я, прощально булькнув, утонула в ней. Другими словами, целовались мы с Нигером до тех пор, пока на нас не набрёл Миша, собравшийся пописать. Миша вежливо ойкнул и удалился. Мы с Нигером бухие обалдело уставились друг на друга, потом пошли к костру.

Волкова, подлая рожа, всё поняла и многозначительно мне подмигивала до посинения, как контуженная. А Деня как ни в чём не бывало пел песню за песней – и все по-солдатски жалостливые, мол, бросили меня бедного-несчастного все на свете. Но глаза всё равно полны пофигизма. Я так не смогла бы всё время. Я не могу ко всему относиться ха-тьфу, потому что не знаю чего-то такого, за что можно спрятаться. А Деня знает, всех своих убитых друзей. Были и нет. На его глазах. И поэтому в глазах пусто.

Он пел и смотрел на меня. А я – на него. И думала: «В голове моей бар-рдак!»…

…Пришла домой опять поздно. Опять началось: «Сколько можно? Ночь на дворе, а она ходит неизвестно где! Последний раз чтоб такое было!» Я кивнула. А что ещё делать? Не обещать же в самом деле, что буду рано приходить. Не буду ведь.

Всё прах и суета сует.Всё ложь и… полнейший бред!Всё – крик порвавшейся струны.Весь мир сегодняшний – о, сны…Сны ни о чем,Сны ради сна…

…Деня опять сидел на скамейке, сгорбившись, уставясь в куст. Я на трезвую голову вспомнила всё, что было вчера и подумала: «Э…э…»

Деня поднялся и просто сказал:

– Привет. Я тебя провожу.

Все лекции вместо преподавателя перед моими глазами стоял Нигер. И было такое чувство, что я упустила что-то важное и надо это важное обязательно вернуть. Иначе… А что иначе? Неизвестно. Нигер живёт на Юго-Западе. Это час на метро от меня. А Деня – вот, рядом. Провожает.

Он сидел на той же самой скамейке у Казанского собора. Я заметила его издалека и сразу свернула в метро. Перепрыгнула через турникет, яростно заорала сигнализация. За мной никто не погнался. Никто никогда ни за кем не гоняется. Этому способу прохода бесплатно в метро меня Ляпа научил.

Я пришла домой, отметив опять в подъезде: «WU-TANG Clan» (эти слова скоро мне в кошмарах сниться будут). Села на кровать и принялась думать, что же мне делать. В ответ раздался телефонный звонок.

– Это общежитие? Людочку позовите, пожалуйста! – просюсюкали в трубку.

– О! – обрадовалась я – Волкова! Тебя-то мне и нужно! У меня проблема!

– В рэппера влюбилась, да? – радостно высказала Волкова свою догадку.

– Как его найти?

– Каком. Пойдём с тобой опять гулять с этим больным Деней. У него, по-моему, от Чечни совсем кукушка съехала. Там и будешь со своим обжиматься.

– Он может не прийти! Он на Юго-Западе живёт!

– Если не придёт, спросим телефон. У кого-нибудь из компании, – Волковой было приятно, что она такая догадливая и даёт советы.

– Ладно. Только телефон ты просишь. Я стесняюсь.

– Ла-а-адно, бегемотик, – сделала одолжение Волкова – А Людмилочки нет?

– А она, знаете ли, ванну принимает! Вот! Уже вытирается!…

Нигера не было. Была девушка-яйцо и Миша. И ещё Деня. Мы сидели в «Толстяке» и пили пиво. Ставил Деня. Он веселился и был в своём пофигизме и широте красив. Волкова всё время искала глазами какого-нибудь мужчинку, чтобы сначала глядеть на него, а потом отмахиваться от приставаний. Я сидела как на иголках. Будто и в правду кто-то колол ими солнечное сплетение. Хотелось вскочить и бежать, бежать, бежать, крича при этом во всё горло, чтобы расплескать в себе это чудовищное нетерпение.

Волкова наконец откликнулась на мои отчаянные взгляды, дождалась, когда Деня и Миша пойдут пописать, и с деланным равнодушием спросила у девушки-яйца:

– А этот… как его… широкоштанинный…

– Паша!

– Ага, Паша… Ты его телефон не знаешь? У меня брат хочет с ним поговорить об одном деле.

Как это Волкова ловко придумала про брата, молодец. Девушка порылась в сумочке и даже нашла для Волковой листочек, написала на нём: «Павел, 142 34 75».

Волкова сдержанно поблагодарила, сунула бумажку в карман. Пришли Миша и Деня. Пошли нас провожать, разделившись: Миша с Волковой, Деня со мной и с яйцеголовой. Девушка как-то быстро исчезла, Деня взял меня за руку. Довёл до подъезда. Стоял, смотрел в глаза, потом обнял и хотел поцеловать. Я извернулась, как ящерица, виновато похлопала ресницами и улыбнулась. Влетела к лифту, не заметив даже надписи по дороге. Потом долго стояла на третьем этаже, дожидаясь пока Деня уйдёт.

А через десять минут я уже звонила в квартиру к Волковой. Та вышла полураздетая, широко зевая. Сунула мне бумажку.

– Что бы ты без меня делала! – сказала важно и тут же скинув своё томное выражение лица:

– Знала бы ты, как я от этого идиёта Миши отпинывалась! Хрен я ещё пойду с этими даунами!

– И я хрен пойду, – автоматически повторила я.

Мама опять принялась возмущаться и напомнила мне, что времени много и звонить Нигеру будет неприлично.

Это с одной стороны.

А с другой, я соскучилась. Как-то пусто было на душе, точнее, не пусто, а захламлено. Всё валялось наперекосяк. Взять бы тряпку, веник, совок и вымести всё ненужное, протереть всё нужное, расставить по полкам аккуратно. Вот Деня, вот Нигер. Этого выкинуть, этого поставить. Или наоборот.

Трубку взял Нигер. Я растерялась и замолчала.

– Это кто? – доверчиво спросил он.

– Это я, – сказала я.

– Ммм… А кто именно?

Тут я вспомнила, что имени моего Нигер не знает. Тогда кто я? Где я? Зачем я? Э…э…э… Во дура, позвонила…

– А!… Это ты! – каким-то непостижимым образом догадался вдруг Нигер и сказал «ты» таким голосом, что я поняла – обо мне.

– Как поживаешь? – стандартно поинтересовалась я. Ну да, штамп. Но не могу же я прямо сказать: «Я соскучилась…» Мы знакомы-то два дня, и то еле-еле.

– Хорошо, – ответил Нигер. – А ты?

– И я хорошо, – автоматически повторила я. – Ты почему сегодня не пришёл?

– Ездить далеко! – весело ответил Нигер.

У меня всё упало. Настроение, углы губ, даже руки чуть не отвалились. Папье-маше. Стукнешь – и оторвалось. «Далеко ездить»! Это до меня ему далеко. Район решает. Ничего у нас и быть не может. «Далеко…» Мне расхотелось говорить. Горло сжалось, с трудом продралось сквозь него: «Пока».

– Ладно… пока… – удивился Нигер.

Я повесила трубку. Дался мне этот Юго-Запад!!! У меня есть Деня. «Да, есть. Он ничего… Симпатичный…» – принялась убеждать я себя. Поверхностно убедила. Но ведь и вправду он симпатичный. Да ещё и с войны пришёл. «Со съехавшей кукушкой». Волкова права. Он юмора не понимает. Курит, смотрит в пустоту. Песни поёт, будто носом тыкает: «Девушка должна быть верной! Я солдат, охранял рубежи родины. Все остальные – лохи… А я имею право на любовь…» Имеет. На мою?

Как бы то ни было, но следующим вечером я сидела у Дени на кухне, подперев голову руками и рассматривала его армейские фотографии. Перед этим мы нормально так бухнули, у меня перед глазами всё плыло. Деня, голый по пояс, курил высунувшись в окно. На левом плече – голая баба и надпись «Тамань». На правом – какие-то узоры. И фотографии: вот Деня без татуировок, а вот уже с «Таманью». Вот мама и папа, вот он увешанный автоматами. Друзья. Снова друзья. БТР…

Деня стрельнул бычком в темноту и сел на табуретку.

– …Без войны будет не хватать самого крутого чего-то, чтоб нервы на кулак наматывать, – сказал он. – Чтоб кровь не из царапин, а прямо так лилась… из ран… с мясом развороченным…

«…И глаза ясные, – подумала я. – Железо, дым, мат и всё те же ясные глаза. Твои. „…И с другом не выйдет драки, если у вас, если у вас, если у вас друга нет!“…Если вы не живёте… Я живу?»

– …Умирать – так за что-то такое, большое, – продолжал свою мысль Деня. – Без грязи, кусок сплошной. А мы всё лепим и лепим какой-то пластилиновый ком. Зачем? Я хочу на войну. Чтоб меня там убили. По хую.

– А я что буду делать?

В этот миг мне и вправду казалось, что уйди он на войну, я прирасту к окну в скорбной позе.

– А ты жить будешь, – расхрабрился Деня. – Найдёшь себе молодого человека приличного, не такого ёбнутого, как я, – с наслаждением добивал он себя. «Чтобы услышать опровержение,» – догадалась я. Всегда так. Человеку свойственно преувеличивать, чтобы ему потом ответили: «Нет, что ты. Ты – супер». И я ответила:

– Зачем мне приличный молодой человек?

Денис пропустил мой порыв мимо ушей, увлёкшись своими мыслями.

– Самое то – это в армии и в тюрьме. Там сразу ясно, что человек из себя представляет… Без всяких, мать их, саво… самовыражений. Там ты один на один с собой. И не в «дедах» и «духах» дело…