Мариуш Щигел - Готтленд Страница 3

«В своей работе я не стремлюсь лишь к созданию фабрик Я создаю человека», — записывает Батя.

Год 1921. Листовка

Ходят слухи, что Батя лежит в психиатрической больнице. Одна из газет даже сообщает ее адрес. Тогда вдруг по всей Чехословакии появляются листовки:

Я НЕ БОГАТ

Я НЕ БЕДЕН

Я НЕ БАНКРОТ

Я ПЛАЧУ ХОРОШИЕ ЗАРПЛАТЫ

Я ЧЕСТНО ПЛАЧУ ВСЕ НАЛОГИ

Я ДЕЛАЮ ХОРОШУЮ ОБУВЬ

САМИ МОЖЕТЕ УБЕДИТЬСЯ

Томаш Батя

Начало 1922 года. Кризис

В Европе уже третий год длится послевоенный экономический кризис, стремительно нарастает инфляция, но Чехословакии удается поднять крону с шести до восемнадцати американских центов. Позиция государства в глазах кредиторов упрочивается, однако у фирм долги за границей. Склады Бати забиты товаром, клиенты нуждаются в обуви, но у них нет денег.

За месяц уходит только то, что Батя произвел за четыре дня. Двадцать шесть дней можно было бы не работать.

Томаш не хочет бороться за налоговые льготы. К тому же он считает, что нельзя увольнять людей, иначе те сразу начнут требовать у молодого государства пособия по безработице.

Другие фабрики уже выгнали тысячи рабочих. Бате не дает покоя мысль, что в сложившейся ситуации у безработного не будет средств на покупку его ботинок. Ценность немецкой марки падает, и страну наводняет дешевеющая день ото дня немецкая обувь.

29 августа 1922 года. Дешевле

С самого утра шок: на стенах появляются рекламы с кулаком, ударяющим по надписи «дороговизна», и текстом, сообщающим, что с сегодняшнего дня обувь Бати подешевела почти вдвое. Туфли, которые стоили двести двадцать чехословацких крон, можно купить за сто девятнадцать.

Томаш говорит рабочим, что большой кризис нельзя преодолеть мелкими шажками.

Он снижает заработную плату на сорок процентов, но никого не увольняет. Дает обязательство, что в фабричных магазинах продукты будут продаваться за символические деньги. Благодаря тому что крона выросла, на меньшую зарплату рабочие будут жить почти так же, как раньше.

Клиенты набрасываются на его обувь. Все запасы распроданы за три месяца.

Конечно, Батя знает, что понижение цен означает огромные потери для фабрики, но только так можно получить «живые деньги». К слову, наличность эта имеет уже в три раза большую покупательную способность, так что на нее он приобретает в три раза больше материала.

Другие фирмы тоже снижают цены, только уже слишком поздно. Батя был первым. В прессе пишут о нелогичной на первый взгляд, но гениальной реакции Бати на укрепление позиции кроны.

Успех. Через год Томаш Батя примет на фабрику тысячу восемьсот новых работников и будет избран главой администрации города Злин.

Май 1924 года. Шапка

Десятилетний Томик едет с родителями в открытом автомобиле в Брно. На ходу ветер срывает с него шапку. Автомобиль останавливается, мальчик бежит ее поднять. По возвращении слышит от отца: «Я говорил тебе: не зевай. Еще раз такое случится, поедем без тебя».

Через десять минут шапка слетает вновь. Томаш Батя велит остановить машину, дает сыну десять крон и говорит: «Иди на ближайший вокзал и езжай в Брно на поезде. Назад можешь поехать с нами в машине».

И все же отцу приходится смириться с тем, что он вернется без сына. Мальчик приезжает в Брно вовремя, идет в обувной магазин Бати, занимает денег у кассира и самостоятельно возвращается на поезде в Злин.

Год 1925. Чек

Когда одиннадцати лет от роду Томик заканчивает начальную школу, родители посылают его в гимназию в Лондон. Он отправляется туда с собственной чековой книжкой, отец открывает ему счет в «Guaranty Trust Company of New York». За обучение мальчик расплачивается с владельцем школы чеками. Чехословацкий подросток производит фурор в элитарной школе.

В возрасте четырнадцати лет он возвращается в Злин и — по распоряжению отца — получает на фабрике самую низкооплачиваемую должность. Он уже имеет право носить ботинки.

(Когда ему будет восемьдесят восемь, я спрошу у его американской секретарши, можно ли задать шефу кое-какие вопросы. «Да, — отвечает она. — Лучше всего, чтобы вопрос был один и по существу».

Я пишу мейл: «Уважаемый пан Батя, как жить?»

«Нужно хорошо учиться, — отвечает пан Томик. — Смотреть на мир широко открытыми глазами. Не повторять ошибок и делать из них выводы. Честно трудиться и преследовать не только свою выгоду. Это ведь не так трудно, верно?»)

Год 1925. «Батя-мен»

Томаш Батя открывает свою первую школу. Он вынужден это сделать. «В нашей стране, — поясняет он, — неизвестны случаи, чтобы даже самые лучшие учителя становились миллионерами. Чаще всего они бедны».

Итак, он дает объявление, что примет шестьсот мальчиков в возрасте четырнадцати лет. Так появляется его Школа молодых мужчин. Ученик этой школы должен сам обеспечивать себя материально. Восемь часов в день он трудится на фабрике, зарабатывая на еду, интернат и одежду, четыре часа учится. Получать какую бы то ни было денежную помощь от родителей запрещено. В неделю ученик получает сто двадцать крон, семьдесят из которых тратит, а остальное откладывает на счет. Все продумано таким образом, чтобы, когда молодой мужчина в двадцать четыре года вернется с армейской службы к Бате, на его счету было сто тысяч крон. Воспитатели в интернатах проверяют записи расходов, а также следят, чтобы мальчики держали руки поверх одеяла. Часто проводятся беседы о гигиене и онанизме.

Руки поверх одеяла будет держать и признанный в 1952 году лучшим спортсменом мира Эмиль Затопек. А также прославившийся (через сорок лет) писатель Людвик Вацулик и выдающийся представитель чешской «новой волны» в кинематографе (через сорок лет) режиссер Карел Кахиня. Режиссер начнет у Бати с должности подметальщика, а закончит профессиональным чертежником. «Я был “Батя-меном”, — скажет он в начале XXI столетия. — Знаете, в Злине я научился бороться со страхом».

Каждый ученик Бати — «Батя-мен».

Звание «Батя-мен» можно заслужить послушанием и трудом.

Сентябрь 1926 года. Молоко

Томаш доволен собой: он окончил только начальную школу, у него нет никаких титулов, если не считать надписи «шеф» на дверях кабинета, а он уже автор первого учебника «Как стать богатым».

Открывается Торговая академия Томаша Бати.

Томаш Батя колотит по столу ботинком, когда один из студентов на заработанные своим трудом деньги отправился на машине в Прагу на выступление американской танцовщицы Джозефины Бейкер — пионерки стриптиза.

С того дня и впредь рабочим и студентам нельзя засиживаться в пивных. Распитие алкоголя на территории Злина запрещено; рекомендуется молоко.

1926–1929. Шахматы

Через восемь лет после Великой Октябрьской революции Томаш Батя начинает свои эксперименты капиталистическим обществом. Он строит для жителей Злина девятиэтажный Общественный дом с гостиницей (после войны гостиница «Москва») и распоряжается, чтобы на первом этаже рядом с рестораном не было никаких кафе и винных погребков, а были зал для игры в настольный теннис, кегельбан и зал для игры в шахматы («ибо нужно непрестанно думать»).

Люди уже не будут работать по восемь часов, с 7.00 до 15.00.

Теперь они будут работать до 17.00, зато с 12.00 им положен двухчасовой перерыв. Женщины могут вернуться домой и приготовить обед, но Батя не видит в этом смысла, так как он построил большие столовые и универмаг, в котором есть все. «Женщины, — говорит он в своей речи, — вам не нужно будет заниматься даже домашними заготовками, Батя сделает их за вас».

Мужчины и женщины во время перерыва могут делать все, что захотят, однако рекомендуется следующее:

отдыхать, лежа на газонах на площади Труда (в хорошую погоду);

не предаваться безделью (лучше всего читать, с одной, однако, оговоркой: НЕ ЧИТАЙТЕ РУССКИЕ РОМАНЫ — гласит придуманный Батей лозунг на стене цеха по обработке шерсти. Почему? Ответ Бати на стене резинового цеха: РУССКИЕ РОМАНЫ УБИВАЮТ РАДОСТЬ ЖИЗНИ);

в плохую погоду ходить в кино (в центре города Батя уже построил самый большой в Центральной Европе кинотеатр на три тысячи мест, где билет стоит одну — символическую — крону);

те, кто опаздывает на работу, обязаны во время перерыва отрабатывать у станка свои задолженности.

Профсоюзы и Коммунистическая партия Чехословакии утверждают, что на самом деле Батя придумал этот перерыв специально ради дополнительной дармовой работы. Забастовки подавляются, а их участников без разговоров увольняют с фабрики.

Год 1927. Сигналы

Пресса пишет о необычайно высоком потреблении молока в Злине и о поразительном — для пивной страны — отсутствии интереса к алкоголю. Один автомобиль там приходится на тридцать пять жителей — это самый высокий показатель во всей Чехословакии.