Стефан Брейс - Создатель ангелов Страница 3

Стали раздаваться возгласы одобрения, и уже другие жители деревни начали уговаривать доктора принять приглашение. Длинный Мейкерс воспользовался всеобщим возбуждением, незаметно нагнулся и поднял стеклянный шарик. Под шумок он сунул его в карман куртки.

— Конечно, герр доктор, давайте выпьем! — воскликнул он, чтобы отвлечь внимание. — За чудо! Да здравствует доктор Хоппе!

На какое-то мгновение среди жителей деревни возникло замешательство, но тут маленький Георг поднял голову и, как будто собираясь заплакать, оглядел собравшихся соседей через плечо матери. Это привело Ирму Нюссбаум в такое волнение, что она воскликнула:

— Да, это чудо! Поистине чудо! Да здравствует доктор Хоппе!

При этих словах последнее напряжение исчезло, и все вокруг начали кричать и смеяться.

— Я не могу, — покачал головой доктор. Его высокий голос легко перекрывал шум толпы. — Мои дети, они…

— Да возьмите с собой и детей! — воскликнул Вернер. — Они только лучше расти будут от глотка хорошего йеневера! К тому же мы все так давно хотим на них полюбоваться!

Кто-то из присутствующих одобрительно закивал, другие, затаив дыхание, ждали реакции доктора.

— Я… Дайте мне пять минут, герр Байер. Мне еще нужно кое-что сделать. Вы идите, я к вам присоединюсь.

После этих слов он сразу же повернулся и пошел по садовой дорожке. Жители деревни тоже стали расходиться, кто-то пошел домой, но большинство направилось прямо к «Терминусу», так что в маленьком кафе моментально оказалось полно народу, и Марии, дочери хозяина Рене Морне, пришлось выйти помогать.

Йозеф Циммерман наблюдал за происходящим, сидя на своем постоянном месте за столиком у окна, и, когда прибыл Вернер Байер и стал расхваливать успехи доктора, старик покачал головой, одним духом опрокинул свой стаканчик йеневера и воскликнул:

— Только Бог может творить чудеса!

Вернер отмахнулся от этой реплики, а еще один стаканчик за его счет сразу же смягчил настроение Циммермана, так что он, поворчав немного, вскоре замолк. Каждый раз, как дверь кафе открывалась, все присутствующие тоже затихали и поворачивали головы. Но оказывалось, что это еще один житель деревни услышал о новостях и со всех ног прибежал в кафе «Терминус».

— Рене, налей и ему тоже, — кричал Вернер со своего места у барной стойки.

С каждой минутой напряжение нарастало, и, когда появился Якоб Вайнштейн, смотритель кладбища, и заявил, что видел, как доктор с переносной колыбелькой выходит из дома, стали заключать пари по поводу пола детей и цвета их волос, но по большей части о том, какого размера раны на их лицах.

— Так и запиши: восемнадцать сантиметров, — сказал Длинный Мейкерс своему отцу, который склонился с ручкой в руке над картонной подставкой для пива. — Это точно, пап! На твоем месте я бы поставил двадцать франков!

— Если я проиграю, вычту из твоих карманных денег, — буркнул отец, нацарапал на картонке свою ставку и передал ее вместе с монеткой в двадцать франков хозяину кафе, который засунул картонку под кассу.

Виктор Хоппе, сменивший докторский халат на длинный серый плащ, вошел в кафе «Терминус», пятясь задом, так что перед жителями деревни сначала появилась его согнутая спина и только потом темно-синяя дорожная колыбелька, которую он нес перед собой на вытянутых руках. И, хотя все видели, как трудно ему было протиснуться в дверь с широкой колыбелью, не нашлось никого, кто поспешил бы к нему на помощь. Только когда он, наконец, вошел и неловко осмотрелся вокруг в поисках места, куда можно было бы поставить тяжелую ношу, к нему бросился Вернер Байер. Он быстро убрал со стола стаканы и широким жестом указал на освободившееся место, в то время как Флорент Кёйнинг, сидевший рядом, помог доктору устроиться за соседним столиком.

— Ну вот, ставьте сюда, — сказал Вернер.

— Спасибо, — ответил доктор.

Его голос опять удивил собравшихся. Отец Длинного Мейкерса наклонился к Якобу Вайнштейну, который до этого никогда еще не слышал доктора, и объяснил шепотом:

— Это из-за заячьей губы. Он неправильно втягивает воздух.

Кладбищенский сторож кивнул, хотя из-за тугоухости едва разобрал, что сказал Мейкерс. Открыв рот, он следил за каждым движением доктора, который склонился над колыбелькой и начал снимать с нее закапанную дождем пластиковую накидку.

— Что вы будете пить, герр доктор?

— Воду.

— Воду?

Доктор кивнул.

— Рене, стакан воды для герра доктора. А для них… — Он неловко показал рукой на колыбельку.

— Для них ничего не надо, — сказал доктор и, как будто оправдываясь, добавил: — Я хорошо о них забочусь.

— Я в этом не сомневаюсь, — заявил Вернер, хотя по его тону все почувствовали, что ответ получился наигранным. Все, кроме доктора, очевидно, потому что тот никак не прореагировал. Он склонился над колыбелью и опустил откидной верх. Потом отцепил и снял дождевик. Посетители, стоявшие чуть поодаль, отступили на шаг назад или быстро отставили свои стулья. Только те, кто стоял совсем в глубине, осмелились взглянуть на колыбельку и для этого даже встали на цыпочки, но никому так и не удалось заглянуть за бортик.

Доктор, слегка покачиваясь, стоял рядом с колыбелькой и молчал, глядя в пол. Было совсем тихо, только под потолком гудел старый вентилятор. Повисла неловкая пауза, и Вернер чувствовал, что все взгляды устремлены на него.

— Эй, Вернер, передай-ка доктору стакан, — крикнул хозяин кафе Рене Морне, протягивая из-за стойки воду.

Все проследили за тем, как Вернер передал доктору стакан, который тот принял, вежливо кивнув.

— Благодарю вас, — сказал он и отступил в сторону, освободив путь к колыбельке. — Проходите, пожалуйста, герр Байер.

Вернер нерешительно шагнул вперед.

— Они такие спокойные, — заметил он. — Спят?

— Да нет, не спят, — ответил доктор, бросив мимоходом взгляд на детей.

— О-о… — Вернер осторожно наклонился вперед, предполагая увидеть макушки младенцев.

— Девочки? — спросил он.

— Нет, три мальчика.

— Три мальчика, — тихо повторил Вернер, и было слышно, как он сглотнул.

Он протиснулся мимо доктора и встал рядом с колыбелькой. Стоявший напротив Флорент Кёйнинг подмигнул ему. Вернер быстро ухмыльнулся одним уголком рта и вновь обратился к доктору:

— И как же их зовут?

— Михаил, Гавриил и Рафаил.

По кафе опять прошел гул, и Фредди Махон вдруг в ужасе воскликнул, громче, чем сам того хотел:

— Ангелы мщения!

Доктор Хоппе явно смутился. Пытаясь вести себя естественно, он отпил глоток воды. В этот момент в разговор вмешался Якоб Вайнштейн, не разобравший слов Махона.

— Как архангелы, правда, герр доктор? Посланцы Бога, — убежденно воскликнул кладбищенский сторож, видимо желая продемонстрировать знание Библии.

Доктор кивнул, но промолчал.

Вернер все еще в нерешительности стоял у колыбели. Потом снова спросил:

— А сколько им сейчас, герр доктор?

— Почти девять месяцев.

Вернер попытался вспомнить, как выглядел его собственный сын в этом возрасте. Насколько был большим. Были ли у него уже зубки.

Заложив руки за спину и закрыв глаза, он медленно наклонился вперед. От возникшей в сознании картинки лицо его передернулось, как будто он откусил что-то кислое. Из-за барной стойки Рене Морне видел, как Вернер открыл сначала один глаз, потом другой. Несколько раз окинул взглядом колыбель, от изголовья к ногам и обратно, и вдруг просиял.

— Вот это да! Да они все одинаковые! — воскликнул он с довольным вздохом.

Затем глянул через плечо на доктора и снова посмотрел в колыбельку.

Доктор Хоппе кивнул:

— Абсолютно. Никто не верил, что я так смогу.

В кафе поднялся смех, но лицо доктора не изменилось, из-за чего у многих возник вопрос, шутил ли он вообще. Вернер не обратил на это внимания и подмигнул собравшимся:

— Идите-ка сюда, это надо видеть!

Рене Морне вышел из-за барной стойки и подтолкнул перед собой Вилфреда Нюссбаума. И только после того как они оба, склонившись над колыбелькой, прореагировали так же бурно, как Вернер, остальные тоже начали подходить поближе. Все стали толкать и тянуть друг друга, и под усиливающиеся крики «о-о-о» и «а-а-а» каждый стремился хотя бы одним глазком взглянуть на трех младенцев.

Всем сразу же бросилось в глаза, каким необычным образом доктору пришлось положить их в колыбельку, чтобы все трое поместились. Два мальчика лежали головками в одну сторону, прижавшись один к левому боку колыбели, другой — к правому. Третий мальчик лежал головкой в ногах колыбельки, а его ножки располагались между головами братьев.

— Как сардинки в банке, — прошептал Фредди Махон.

Детишки не были укрыты одеялом, но, чтобы они не замерзли, отец запихнул их в шерстяные конверты мышиного цвета, закрывавшие их с ног до головы. У каждого слева на нагрудном кармашке был изображен кораблик, но на эту деталь большинство жителей деревни обратили внимание только после того, как рассмотрели три личика, не обнаружив никаких зияющих ран, описанных Мейкерсом. Но у всех троих была зашита верхняя губа, из-за чего остался косой шрам, который, в точности как у доктора, шел до половины широкого, плоского носа. Их большие черепа — «Я было подумал, что они в шлемах», — сказал потом Рене Морне, — были покрыты длинными рыжими волосами, еще слишком жидкими, чтобы полностью закрывать голову. Еще от отца они унаследовали серо-голубые глаза, такого же бледного оттенка, как и кожа. Высокий лоб и щеки шелушились, как и тыльная сторона ладошек.