Максим Матковский - Попугай в медвежьей берлоге Страница 3

Я вопросительно уставился на наглую сволочь.

– Это мое место! – прошипела наконец женщина. – Это мое место, это мой стул, это моя тумбочка… я здесь уже двадцать лет работаю.

– А я двадцать пять, – зачем-то пошутил я.

– Вы видели нахала?! – обратилась наглая сволочь к доброму церберу. – Ну, наглость! С какого он курса?!

Добрый цербер поглядел на меня поверх очков без оправы и ответил:

– Он преподаватель. Арабский язык, Институт филологии…

– Может, они еще и школьников будут нам присылать? – спросила наглая сволочь.

После этого инцидента я понял, что на кафедре меня никто не любит, и старался не показывать там носа, заходил лишь, чтоб забрать или занести журнал посещений.

Компании злобных ученых старух я предпочитал одиночество в сквере недалеко от КИМО. Зеленый тихий сквер, изредка там показывались мамаши с колясками и старики. Обычно я усаживался на лавочку и читал беллетристику или готовился к лекции. Сидеть я любил напротив памятника старику – видному украинскому писателю Котляревскому. Старики мечтательно смотрели на памятник старику и завидовали.

Думаю, здесь стоит вкратце рассказать о моих студентах. На первом курсе мне достались тринадцать студентов. В массе своей они были похожи друг на друга – немного испуганные, немного ошарашенные, десять девушек и трое парней. Парни напоминали мне меня самого в молодости: сконцентрированные, пытливые, жадные до мелочей, видно было, что они готовы к бою. Девушки относились ко мне настороженно: они не доверяли мне, они пытались прощупать, что я за фрукт и насколько эрудирован. Посреди лекции они стремились озадачить меня вопросами, не относящимися к предмету самой лекции, например, они спрашивали:

– Скажите, пожалуйста, а как на арабском будет бражник? Как зовут короля Бахрейна? Скажите, пожалуйста, а как на арабском будет карбюратор? Сколько баррелей нефти добывает Ливия за год? Скажите, пожалуйста, а как на арабском будет остеохондроз? Сколько сейчас людей проживает в Йемене?

Я парировал их выпады и писал на доске перевод требуемых слов, цифры, имена. Я представлял, как они лежат в своих кроватях в нижнем белье и роются в словарях, дотошно выискивая самые неудобные слова. Но я всегда выходил победителем. Так-то. Ну, хоть в чем-то я должен быть хорош?!

Третий курс же сплошь состоял из выскочек. Амбициозные парни с вытянутыми лошадиными мордами лязгали зубами за последними партами. Они то появлялись, то пропадали, арабский язык их не интересовал, у многих из них уже был собственный бизнес, они водили тачки, которые стоили двести штук баксов, они отдыхали в элитных ночных клубах с красотками, они готовились стать хозяевами мира – преемниками своих родителей. Часто парни вскакивали и выбегали из аудитории, им звонили по очень важным делам. «О да, это очень важный звонок, о да, извините, я не могу выключить телефон». Но, несмотря ни на что, парни меня не особо доставали. Я просто делал свою работу и старался делать ее хорошо. На совесть.

Настоящей проблемой для меня стали невозможные третьекурсницы в невероятно коротких юбках за первыми партами. Третьекурсницы, перекладывающие ногу на ногу, третьекурсницы, облизывающие свои эксклюзивные «паркеры», третьекурсницы, от шепота которых я потел и терял координацию, третьекурсницы, которые демонстрировали грудь безо всяких стеснений, третьекурсницы, намеренно ронявшие листки на пол, чтоб пониже нагнуться…

Третьекурсницы отгоняли меня от доски, именно из-за них я не мог стоять в полный рост. Именно из-за них мне приходилось сидеть за столом большую часть лекции, хоть я и обожаю прохаживаться по рядам. Сильнее эрекции я в жизни не испытывал!

Третьекурсницы инстинктивно чувствовали скудность моего сексуального опыта и беспрерывно атаковали.

– Максим Александрович, – щебетали они. – Вы сегодня как цветочек.

– Почему? – смущался я.

– У вас такая красивая салатовая рубашка и зеленый галстук, ммм…

– Максим Александрович, что вы делали вчера вечером?

– Переводил поэзию эпохи Джахилия…[3]

– Ммм… – стонали они. – Это так интересно, расскажите нам, это так волнительно…

– Максим Александрович, вы женаты? – спрашивали они.

– Нет.

– А почему?

И я не знал, что ответить. Я не хотел их проверять на знание переходных и непереходных глаголов, не хотел спрашивать о случаях перенесения сказуемого на место существительного, мне не было интересно, знают ли они наиболее употребляемые масдары[4] от трехбуквенных глаголов.

Я хотел спросить только одно: зачем вы издеваетесь надо мной? И почему надеваете такие короткие юбки, почему вы так предательски улыбаетесь и видели ли вы, как первозданная сила бунтует в моих трехкопеечных брюках?

Глава 4

Я хорошо запомнил день первой зарплаты. Так же хорошо, как поход в военкомат за приписным листом, наложение гипса на мизинец и неуклюжий вальс на школьном выпускном.

Моросил мелкий дождь, дул противный холодный ветер, я сидел на скамейке бульвара Шевченко, ел сосиску в тесте и наблюдал за людьми в ресторане «Тарас». В ресторане было тепло, сухо и светло, на улице – мерзко. Люди в ресторане выглядели счастливыми, как ребята из рекламы зубной пасты или семейного пакета сока. Я ждал трех часов. Через дорогу от главного корпуса университета Шевченко находилось красное старое одноэтажное здание, мне сказали, что там бедолагам выдают деньги.

Зайдя в тесную комнатушку с крошечными окошками, на которых висели массивные решетки, я пристроился в конец очереди. Люди в очереди выглядели очень уставшими и очень несчастными. Было ясно, что очередь сплошь состоит из преподавателей. Через полчаса мне, наконец, удалось подойти к окошку кассы. Оно находилось низко, я видел руки неизвестного существа, длинные и пухлые пальцы, украшенные вычурными кольцами и длинными наращенными ногтями кислотного цвета.

Я засунул в желоб окошка картонное удостоверение ассистента кафедры и паспорт. Затем руки исчезли, и окошко прикрыли бумагой «Технический перерыв». Люди, стоявшие сзади, принялись возмущенно вздыхать, кудахтать, охать и недовольно цвиркать. Обернувшись, я увидел лысеющего мужчину с лицом шарпея и узнал в нем преподавателя философии. Но я никак не мог вспомнить его фамилии. Он читал у нас на третьем курсе, а экзамен мне поставил автоматом за неплохую работу об отношениях Ницше со своей сестрой.

Это сейчас все кинулись штудировать Ницше, порвали его на цитаты и так далее и тому подобное. А еще четыре года назад о нем никто и слышать не хотел. В социальных сетях про Ницше сейчас спорят четырнадцатилетние девочки и мальчики. Что они видят в Ницше и чем же он их так внезапно привлек? В Ницше они видят ненависть к человечеству как к биологическому виду и ненависть к религии. Понимаете, мода сейчас такая: ненавидеть человека и презирать божественное. Это все природа и бог! Мы ни в чем не виноваты! Через лет десять новое поколение кинется цитировать Спинозу, Спенсера и Шпенглера… ничего удивительного. Им подавай эмоцию, о хладнокровном утомительном труде они слыхом не слыхивали.

Философ достал пачку дешевых ментоловых сигарет «Прилуки» и уставился на меня.

– Прошлым летом получил путевку в санаторий на две недели, – зачем-то сообщил он. – Мы поехали с женой… санаторий от университета… под Коблево. Хорошо там, море чистое, номера новые, душ и кондиционер. Жене понравилось… не знаю, получится ли в этом году путевку выбить.

Я пожал плечами. Он вышел курить.

В школе мой одноклассник Дима постоянно жаловался на учителей. Можно сказать, он ненавидел учителей. Он говорил:

«Ну, посмотри на них. Нищие, ничего не могут. В жизни у них ни черта не получилось. Чему тебя научит неудачник? Чему тебя научит нищий? Кто не может нормально устроиться в жизни, тот идет в учителя. Чтоб на нас отрываться. Они нам мстят за собственные неудачи. Поэтому все такие злые. Лохи. Дегенераты. В реальном мире они – никто. Никому не нужны».

Дима повторял это по нескольку раз каждый день, точно мантру. Возможно, таким образом он хотел оправдать собственный провал в учебе: учился он исключительно на двойки и был худшим в классе. Теперь, глядя на людей в очереди, на этих выхолощенных истуканов, на каменных идолов с опустошенными душами, глядя на их морщины, плеши, седины, перхотные плечи, слыша их неуверенные перешептывания, вдыхая запах их приторных одеколонов с примесью табака и дождя, я понимал, что Дима в чем-то прав. Ни у одного человека из очереди нет стиля, ку-ку, они не умеют одеваться, они не умеют хотя бы казаться сильными, мужественными и сексуальными.

Я видел по пояс голого мужчину на стройке, он курил и смотрел во чрево бетономешалки, на его плече была вылинявшая татуировка. Мужчина мог запросто сыграть строителя в триллере. Я видел аптекаря в белом халате, он читал газету, привалившись к стене у входа в аптеку, он бы запросто сыграл аптекаря в фильме ужасов. Я видел полную водительницу троллейбуса в оранжевом жилете, она бы идеально подошла на роль водительницы троллейбуса в комедии.