Алиса Ганиева - Шайтаны Страница 3

— Ее там тоже не оставят, — усмехнулась Наида.

В это время подошла Чамастак и, оглядываясь на удаляющуюся золотозубую женщину, заговорила:

— Родственница наша, в то село, наверху, замуж вышла. Тяжело, говорит. Света-воды нет. Шесть детей у нее, а еще четыре умерли без врачей. Она назад, домой пошла. До вечера будет идти.

— А почему не подвезет никто? — спросила Бика.

— Дороги нету туда, — отмахнулась Чамастак и зашла в магазин. За ней — Эльмира.

Когда они скрылись, на площадке перед магазином, вывернув из-за угла, остановилась серебристая тонированная Лада Приора с очень низкой посадкой. Из Лады проворно выскочили двое неизвестных молодых мужчин, которых Наида не успела толком разглядеть. Схватили брыкающуюся Саиду за плечи и потащили к автомобилю. Бика закричала и вцепилась Саиде в руку. Из магазина выбежали девушки, следом за ними — продавщица. Похитители отпихнули Бику, втолкнули Саиду в машину и в следующее мгновение уже скрылись из глаз, завернув за угол сельского клуба. Все произошло так неожиданно и стремительно, что никто не успел ничего толком предпринять.

Растрепанная Бика напала на Наиду:

— Ты что мне не помогала?

Продавщица крикнула что-то в сторону магазина, откуда высунулась маленькая девочка в старых колготках, и заторопилась к дому Хасана.

— Вабабай! — запричитала Чамастак и побежала вслед за ней.

3

— Только поскорей! — крикнул кто-то. — Скоро опять зикр начнется!

Туман почти рассеялся. Верхушки гор очистились еще не до конца и выглядывали из белого неба темно-зелеными пятнами. Во дворе вдоль окон стояли длинные деревянные скамейки, где сидели соболезнующие мужчины. Мимо них прошли девушки, скромно потупив глаза, и скрылись за воротами.

После чтения дуа и тихих разговоров, пошли на веранду обедать. Ели, мысленно отправляя пищу душе покойного.

— Как доехал сюда, Мухý? — спросил Шапи у крепкого мужчины с торчащей из-под кепки седой шевелюрой.

— В Гимры заезжал на могилу к деду. Он же в Гимрах умер, когда в хадж ехал, теперь там зиярат.

— Что люди говорят?

— На годекан ходил я. Очень недовольны люди… Уй! КТО[15] было когда, к кому хочешь забегали, избивали, брали, что хотели. Там, где портреты имамов висят, нужду делали свою! Издевались над всем джамаатом, слушай! Хапур-чапур[16] один! — Муху хлопнул ладонями по коленям. — Абрикос вырубали, груши вырубали! В коз стреляли даже. Выходить из дома не пускали, у одного старика вся отара пропала, разбежалась в горах. Лес жгли! Еле-еле, говорят, потушили… Ребят забирали.

— Не просто так же забирали, — сказал пухлощекий мужчина лет сорока в темно-синей рубашке, тесной в воротнике.

— Ле, Алексей! — воздел руки Муху. — К тебе домой если гость придет, ты что, на улицу пошлешь его? Когда боевик к тебе домой стучится, ты все равно ему хинкал с урбечем дашь! За то, что хинкалом бандита накормил, разве можно арестовать?

Шапи цыкнул:

— Сказки не рассказывай, Муху, просто так ничего не бывает.

— Отвечаю, бывает! — с жаром возразил Муху. — Вы ничего не знаете тута. Мы, говорит, их поименно знаем. Если поименно знаете, придите конкретно, по адресу, поймайте, осудите по закону. Зачем невинных людей унижать? Раз, в соседнее село целая армия приехала. Вертолеты, танки, гьарай-гьурай[17]! Обыск сделали — ничего не нашли. У одного парня газовый пистолет только забрали. Пришлось военным моего кунака сыну дивиди-диски подбросить и гильзы разные.

— Откуда знаешь, что подбросили? — спросил полный Хабиб недоверчиво.

— Как откудова? — подскочил Муху. — А зачем ему гильзы? Он — врач! Он одному человеку из леса голову зашивал, когда тот попросился. А что, прогнать что ли раненого? Врач должен лечить!

— Эти гимринцы после той большой войны неспокойные стали! — воскликнул Хабиб.

— Газалав говорит, — слабо улыбнулся Шапи, прислушиваясь к аварской речи худого старика в зеленой тюбетейке, сидящего на тахте, — в Гимрах всегда бедно жили и против богатых воевали. Они, говорит, у себя в долине фрукты выращивали, а мы на них со своих гор сверху вниз смотрели.

— Какие там сейчас фрукты! — махнул рукой Муху, — Все под ГЭС затопили, из-за этого лучшие сады под воду ушли и холоднее стало. Сейчас хурма уже так хорошо не растет. А у вас в Цунте что растет? — обратился он к молчаливому ширококостному мужчине, глядящему в пол.

Тот улыбнулся:

— У нас ничего не растет. Альпийские луга, пастбища — навалом, а растет плохо. Дороги зимой закрываются, доехать нельзя, канализации нет, — пробурчал он под нос с сильным акцентом. — Раньше в Грузию на базар ходили, а сейчас границы закрыли, половину родственников там осталась и в гости не пускают.

— Вас же переселяли на равнину, дома даже в горах разрушили, чтобы не вернулись, а вы снова в эти скалы! — воскликнул Хабиб.

Цунтинец нахмурился.

— Ты не знаешь, как мы шли! Бабушка говорила, посадили детей на ослов и пешком в Чечню пошли по снежным перевалам. Идти не хотели. Прятались и ночью возвращались в разрушенное село. Их снова идти заставляли! По дороге умирали. А в Чечне как было? Умирали тоже все, болели. Комаров там много, болот, а в горах комаров нет. Малярия развелась. Кукурузу пришлось сажать, а наши люди ее в первый раз видели. Некоторые убегали назад, в родное село, их ловили и силой обратно везли, — пробурчал он угрюмо.

Потом вдруг негромко рассмеялся:

— Выборы у нас были… Такой бардак, слушай! Глава администрации милиционера участкового избил кулаками. В Кидеро. Участковый хотел его людей в участок повезти за то, что они из ружья другого кандидата людям под ноги стреляли. Такой хипиш был! И тут наш глава взял, ударил участкового.

— Но все равно же его переизбрали!

— Еле как! Эти бежтинцы не давали выиграть. У нас же как, нас тогда выслали, бежтинцев оставили. И они думают, они нас умнее, ближе к городу. Глава их участка в пиджаке ходит. Когда райцентр из Бежты в Кидеро, за перевал перенесли, так злились они! Теперь хотят, чтобы бежтинский участок отдельно жил. Или чтобы их глава-бежтинец общим главой администрации стал. Брат бежтинца же есть, в Народном собрании сидит, кого надо против Цунты настраивает. За голос пять-шесть тысяч платили! В Тляцуда другой их брат директором школы был, а наш глава ее закрыл.

— Зачем, ва?

— Учителей больше, чем детей было. Кормушка ихняя. Зачем такая школа? В Тляцуда другая школа есть. Столько митингов было в Бежта! Из-за того, что бюджет воруют.

— Вая, еще как воруют, — подтвердил Хабиб, — у нас тоже воруют!

— Пока выборы шли, драки были, собрания. Это редактор из ихней газеты делал, родственник бежтинца. Они там что-то не поделили, и бежтинец газету закрыл. А редактор начал хипиш делать, митинги делать, на видео их снимать. А другой брат бежтинца, который в ДПС работает, остановил машину редактора, избил его и его людей, видеокассету забрал.

Цунтинец снова негромко засмеялся.

— А может, и врут люди. В Бежте лиса сидит, а наш глава администрации тоже барсук. Врет, что зарплату старикам раздавал. У меня места жить в селе, говорит, нет. Ва, барсук!

Цунтинец снова усмехнулся и снова замолк, упершись ладонями в колени и опустив голову.

— А нашего Уллубия изберут в райцентр, интересно? — спросил скуластый молодой человек в очках и шапке с козырьком.

— Уллубий мечети строит, — с уважением произнес Хабиб.

— Тут наводнение было, надо мост чинить…

— Уллубий починит! — закивали мужчины.

— Он хотел в ректоры пойти, в городе, — крякнул Хабиб, — но там лезгинская очередь, туда нельзя. Еще в суд хотел, но там братья Магомедовы, их место.

— А сейчас Абдуллаев может победить.

— Кто сказал? — возмутился Хабиб.

— У Абдуллаевых у одного козленка на боку «Аллах» написано.

— Не у них! Это у чабанов каких-то бедных такой козленок!

— Этот чабан — Абдуллаева троюродный брат. Абдуллаев к нему в гости ходил, с козленком снимался. Знамение, люди говорят.

Молодой человек покачал головой со вздохом:

— Теперь начнется зиярат к козленку! Абдуллаев — тупой, все это знают.

— Э, ты как о старших говоришь? — возмутился Муху.

— Халилбек звонил, — прервал их Шапи, — сейчас перезвоню ему, он приехать должен.

Пока Шапи перезванивал, все молчали. Вошла хозяйка, ловко собрала грязную посуду и вышла. Старик в тюбетейке листал аварскую газету, устало откинувшись на тахту.

— Не доступен. Наверное, в тоннель заехал, — сказал Шапи.

Встали, говоря послеобеденное «алхамдулилля», задвигали стульями. Пока выходили во двор, к деревянным скамейкам, Муху коснулся Шапи и заговорил, ухмыляясь и указывая локтем в сторону соседнего села.

— Ле, ты слышал, что весной у наших соседей было?