Евгений Богданов - Високосный год: Повести Страница 3

А быть может, все обстояло гораздо проще и он очень уж усложнял и возводил свои сомнения в степень чудовищной гиперболы?

Оказывается, и в самом деле просто. Когда он уезжал к себе в Борок в тихий, с накрапами ленивого дождика пасмурный вечер, Лиза, провожая его, на пристани сказала ему:

— Ты мне нравишься, увалень. Без тебя я буду скучать. Приезжай поскорее!

«Увалень» она произнесла так, как женщины тоже умеют — ласково, и он возликовал.

Они стали переписываться. А бывая в областном центре, Степан Артемьевич продолжал встречаться с Лизой и наконец сделал ей предложение.

Она не сразу согласилась выйти замуж. Тому были довольно веские причины. Он жил в деревне, она — в городе с матерью, которая частенько прихварывала. Поехать к нему — значило оставить мать без присмотра.

Наконец Лиза все же дала согласие. Решающим при этом было слово Анны Павловны, которой Лисицын понравился.

— Борок ведь недалеко, — сказала она. — Ты, Лиза, можешь приехать ко мне в любое время. Главное, чтобы ты была счастливой. Обо мне не беспокойся.

В то время Степан Артемьевич занимался в совхозе ремонтом машин и жил одиноко, по-холостяцки, на квартире у бывшей телятницы, пенсионерки Любовцевой. Она варила ему щи, грела самовар, прибирала комнату и время от времени справлялась: «Скоро ли молоду женку привезете?» И другие боровские старожилки, «товарки» Любовцевой, сгорали от нетерпения, всем было дело до его семейного положения. Когда Степан Артемьевич, собравшись в город, шел мимо изб на двинскую пристань, они перешептывались:

— Зачем в город поехал? Не за женой ли?

И шли к Любовцевой выяснять, поехал инженер за супругой или просто по служебным делам.

Наконец она приехала. К тому времени ему дали квартиру в новом двухэтажном доме, построенном для совхозных специалистов и молодоженов, и они стали ее обживать. Лизе нашлась и работа в библиотеке при сельском клубе. Когда она направлялась туда по узким деревянным мосточкам, пенсионерки откровенно глазели на нее. Оценив по достоинству осанку и медлительную походку инженеровой жены, они все же по привычке перемывали ей косточки:

— Ишь, идет, не торопится!

— Известно: городская, балованная. Скоро уедет.

— И не говори, матушка. Разве у нас такая приживется. Уедет беспременно.

— Чего ей здесь делать-то? Книжки выдавать скоро прискучит. Вон, заречного зоотехника жена бросила. Сбежала в Соломбалу. Говорят, за морского офицера замуж выскочила по второму разу…

— И эта, должно быть, укатит.

Но Лиза, судя по всему, не собиралась убегать из Борка от мужа, и это порядком-таки озадачило старух.

Лиза выросла в городе на Северной Двине, и этим сказано все. Без Двины нет северянина. Без нее этот обширный край превратится в унылое тундровое болото. Двина кормит, поит и вдохновляет всех, кто на ней родился и вырос. Она питает воображение, рождает былины, сказы и песни, водит по холстам рукой художников. Она одинаково властно удерживала возле себя юношей и степенных бородачей. На ее берегах рождались, жили, работали и умирали в преклонных летах шлюпочные мастера, лоцманы и шкиперы, полярные исследователи, военные моряки и цивильные капитаны дальнего и каботажного плаваний. С весны до поздней осени на двинском стрежне дрожали от ветров туго натянутые, промытые дождями паруса рыбачьих шхун, коптили небо паровые суда, шлепая по волнам плицами первобытных колес; в более поздние времена ее воды бороздили тральщики и лесовозы, дизель-электроходы и «Ракеты». Разве только не навещали двинское устье из-за большой осадки атомные ледоколы…

Архангельск жил Северной Двиной. Ей, словно родимой матушке, он поверял свои радости и печали. В летнюю пору по выходным дням жители шли на берег подышать чистым воздухом, послушать ропот волн. Даже поздней осенью, одевшись потеплее, иной горожанин выходил на набережную полюбоваться густой и холодной кромешной тьмой, в которой слышался плеск тяжелых предзимних волн, и, словно светляки, плыли мимо разноцветные сигнальные огни портовых буксиров.

Лиза с детских лет полюбила Двину, и по правде говоря, она, будучи горожанкой, поехала в село не без опасений. Но Двина, река ее детства, здесь тоже была рядом. Это до некоторой степени утешало ее. И нельзя было не считаться с работой и положением мужа.

Прибыла она сюда два года назад, в середине июля. Муж встретил на пристани, отправил вещи на машине объездной дорогой и предложил Лизе пройтись пешком напрямик через луг.

Было тепло и чуточку влажно от вчерашнего дождика. На лугу отцветали травы, готовясь лечь под острые ножи тракторных косилок. Степан Артемьевич рассказывал Лизе, что луг веснами заливает водой, а потом она уходит, и потому тут такой богатый травостой. Кое-где в траве поблескивали под солнцем маленькие озерца. Он сказал, что в половодье в них заходит рыба из реки и, не успев уйти до спада воды, остается тут на радость рыболовам.

Лиза радовалась тому, что тут тепло, воздух чистый и в небе тянутся к горизонту тоже чистые белые облака. Ей стало даже жарко, она сняла кофточку. И рядом шагал муж, такой уверенный, молодой, сильный, и ветер играл его русыми волосами.

Потом луг сменился картофельным полем. Тропка продергивалась сквозь светло-зеленую ботву наискосок, к зарослям ивняка, что кудрявились впереди. За ивняком оказалась река Лайма, узенькая, неторопливая, равнинная, со спокойным течением и красноватой водой. Пройдя через Лайму по деревянному пешеходному мостику, они стали подниматься в гору. Гора была крутая, высокая, и там они остановились перевести дух. Лиза вспомнила слова бабушки, которая, бывало, в детстве рассказывала ей сказки, и в одной из них было такое:

А жить ты будешь на высокой-высокой горе,

На самой вершине…

Она улыбнулась и посмотрела на Степана. Он тоже улыбнулся и сказал:

— Вот мы и дома.

Жили они дружно, в полном согласии, если не принимать во внимание маленьких случайных размолвок по совершенно незначительным поводам. Без них ведь не обходится в семьях. Недаром говорится: «Милые бранятся — только тешатся». Лишь одно грустное обстоятельство в известной степени омрачало семейное житье-бытье, У них пока не было детей. Но что за дом без детских голосов? Степан Артемьевич переносил бездетность стоически, надеясь на обещанное врачом туманное будущее, но у Лизы это выливалось в повышенную нервозность. Муж успокаивал ее, был предупредителен и ласков, но дурное настроение последнее время посещало ее частенько.

Как-то, придя с работы, Степан Артемьевич после ужина по привычке прилег на диван с газетой в руках. Лиза прибирала со стола, мыла посуду. Вдруг она уронила чашку в миску с водой, села на стул и тихонько заплакала. Он встревожился и спросил:

— Что случилось, Лиза? Почему ты плачешь?

Она утерла слезы концом полотенца, которое держала в руках, и сказала в отчаянии:

— Зачем я сюда приехала? Боже мой, тут и слова-то сказать не с кем. И что я вижу? Квартира — библиотека, библиотека — квартира. Вот и все…

— А что нужно еще? — развел он руками в растерянности. — Ты ведь и в городе видела то же самое: квартира — библиотека и наоборот. Ну еще в свободное время посещала лавочки, покупала парфюмерию. В кино ходила… Так ведь и здесь показывают кино, и в сельповском магазине есть кое-какие помады…

— Ах, оставь свой детский юмор! — Лизе не понравился его тон.

— Зато тут чистый воздух, прекрасная природа! Гуляй в свободное время, любуйся пейзажами. Познакомься с местной интеллигенцией, сходи в школу, к учителям. Или хочешь я познакомлю тебя с агрономом, зоотехником, инженером? Пригласим их в гости.

— Ах, оставь! И вообще… — Лиза метнула на мужа разгневанный взгляд. — Если бы я была Левитаном, то сидела бы с этюдником где-нибудь на берегу и молчала. А с твоей интеллигенцией знакома, бывают в библиотеке. Люди неплохие, но скучные…

— Напрасно ты так о них. Нельзя поверхностно судить о людях и делать поспешные выводы. — Он осторожно положил руки на ее мягкие теплые плечи. — Зачем хандрить? Надо беречь нервы и вообще здоровье. Почему ты представляешь все в мрачном свете? Здесь живут и вовсе не сетуют на судьбу и не хнычут люди, ничем не хуже нас. Вот закончат строительство коттеджа — переедем туда из каменного дома. Там будет участок, станем разводить цветы, сажать овощи. У тебя появятся новые заботы, привьется вкус к сельской жизни, к природе пробудится интерес.

— Природа — это хорошо. Но разве дело только в ней? — суховато спросила Лиза, еще раз утерев слезы. — Прости… У меня почему-то плохое настроение…

Он вздохнул и отошел несколько озадаченный.

Минутные приступы меланхолии приходилось прощать жене. Что поделаешь, она же горожанка и ей тут и в самом деле скучновато. Подруг не завела. Потому и требует повышенного внимания к себе. А он вечно занят. «Управлять» женой для Степана Артемьевича было, пожалуй, не легче, чем совхозом. Там хоть, по крайней мере, у него были помощники. А тут ему одному приходилось улавливать малейшие отклонения в ее настроении и приноравливаться к ней…