Келли Линк - Все это очень странно Страница 3

Мы легли на кровать, и когда я попал, ты снова посмотрела на меня тем взглядом. Это не было недовольство, но что-то очень похожее на него, будто ты ждала чего-то другого или хотела немедленно чего-то добиться. А потом улыбнулась, вздохнула и как-то выгнулась подо мной. Как-то плавно и сильно подалась вверх, будто собиралась взлететь прямо с кровати, увлекая с собой меня, и я чуть не сделал тебе ребенка — в первый же раз! Мы никогда не умели как следует предохраняться, да, Элиан? Розмэри? А потом твоя мать во дворе, прямо под сикомором, по которому я влез в окно, закричала: «Сикомор! Сикомор!»

Я решил, что она видела, как я к тебе карабкаюсь. Выглянул в окно и увидел ее прямо внизу, она стояла, уперев руки в бока. Первое, что я заметил — ее груди, выпирающие из ночнушки, крупные и выпуклые в лунном свете, почти такой же красивой формы, как твои, только больше. Странно, подумалось мне, неужели я из тех, кто способен влюбиться в девушку — глубоко, по-настоящему влюбиться, я уже знал, что это навсегда, — и в то же время обращать внимание на груди почти уже пожилой женщины. На груди твоей матери. Это была вторая мысль. Третья — что твоя мать не смотрит на меня. «Сикомор!» — крикнула она еще раз, судя по всему, в бешенстве.

Ладно, подумал я, наверно, сумасшедшая. Оказалось, есть еще кое-что, о чем я не подумал, кое-что насчет имен. Я не сразу понял. И до сих пор сомневаюсь, чего именно я не понял… Айна? Джуэл? Кейтлин? но, по крайней мере, я хочу понять. Ведь я пока здесь, правда?

Жаль, что тебя здесь нет.

Ты знаешь кто.

Немного позже мертвец спускается к почтовому ящику. Вода сегодня совсем не похожа на воду. На поверхности бархатистый ворс, будто шерсть. Волны принимают странные, почти узнаваемые формы.

Море по-прежнему боится его и ненавидит, ненавидит, ненавидит. Оно всегда его ненавидело, всегда. «Трусишка-котишка, трусишка-котишка», — дразнится мертвец.

Когда он возвращается в отель, там сидят лули. Сидят и смотрят телевизор в фойе. Они гораздо больше, чем были в детстве.

Дорогая Синди, Синтия, Сенфенилла,

теперь здесь живет вместе со мной целая группа людей. То ли я попал в их место — если это место принадлежит им, — то ли сам принес их сюда, как багаж. Возможно, и то и другое отчасти правда. Это люди… то есть один человек, которого я знал в детстве. Наверно, какое-то время они исподтишка наблюдали за мной — они застенчивые. Неразговорчивые существа.

Трудно представиться, если забыл свое собственное имя. Когда я увидел их, я был поражен. Сел прямо на пол в фойе. Ноги стали как вода. Накатила эмоциональная волна, такой силы, что я даже не понял, что это. Это могло быть огорчение. Или облегчение. Но скорее всего — узнавание. Они подошли и встали вокруг меня, глядя сверху вниз. «Я вас знаю, — сказал я, — вы лули».

Они кивнули. Некоторые заулыбались. Такие бледные, такие опухшие! Когда улыбаются, глаза совсем исчезают. Но босые ступни у них маленькие и мягкие, прямо детские. «А ты мертвец», — сказал один из них. Тонкий мелодичный голосок. Мы начали разговаривать. Половина из того, что они говорят, полная бессмыслица. Они не знают, как я сюда попал. Они не помнят Лули Беллоуз. И смерти тоже не помнят. Сперва они боялись меня — пугливые, но любопытные.

Лули спросили, как меня зовут. Поскольку я не знал, они стали подбирать подходящее имя. Предложили Уолтера, но тут же отвергли. Я оказался «неуолтеристый». Сэмюэл, потом Милоу, потом Руперт. Некоторым из них нравился Альфонс, но память моя никак не откликалась на Альфонса. «Сикомор», — сказал вдруг кто-то из них.

Сикомору я никогда не нравился. Помню, как твоя мать стояла тогда под согнутыми зелеными ветвями, плавно метущими землю, как юбка. Это был такой сикомор! Самый красивый сикомор в моей жизни. На одной из ветвей, глядя прямо на меня, сидел крупный черный кот с длинными усами и щегольской белой манишкой. Ты оттащила меня от окна, уже успев накинуть футболку. Высунулась наружу. «Мам, я сейчас поймаю его, — сказала ты женщине под деревом. — Ложись спать, мам. Сикомор, киска, иди сюда!»

Сикомор пошел к окну по одной из веток, той самой, толстой, которая привела меня к тебе. Ты… Ариадна? Томасина?.. сняла кота с подоконника и закрыла окно. Опустила его на кровать, он свернулся в ногах и уютно заурчал. Но когда я проснулся ночью — снилось, что я тону, — он лежал у меня на лице, прижимаясь ко рту тяжелым бархатным брюхом.

Я всегда считал, что Сикомор — дурацкое имя для кота. Даже когда он состарился и стал ночевать в саду, он не стал похож ни на какой сикомор. Кот как кот. Он выскочил на дорогу прямо перед моей машиной, я успел заметить его, и ты видела, что я его заметил. Я понимал, это будет последней каплей — выкидыш, роман твоего мужа со студенткой, да еще и раздавленный кот, — и пытался свернуть, объехать его. Кажется, все-таки я его раздавил. Я не хотел, моя радость, моя любимая… Перл? Пэтси? Портия?

Ты знаешь кто.

Мертвец смотрит телевизор вместе с лули. Мыльная опера. Лули умеют так ловко сгибать антенну, что изображение становится вполне сносным, но звука по-прежнему нет. Один лули стоит рядом с телевизором и держит антенну в нужном положении. Мыльная опера какая-то странная, актеры одеты старомодно — так одевались дедушки и бабушки мертвеца. Женщины в шляпах «колокол», с густо накрашенными глазами.

Показывают свадьбу. Потом показывают похороны, хотя мертвец так и не понял, кто умер. Потом главные герои идут на пляж. Женщина одета в черно-белый купальный костюм, полосатый, закрывающий ее от шеи до середины бедер. У мужнины на брюках расстегнута молния. Они не держатся за руки. Кули вполголоса обсуждают фильм.

— Слишком мрачная, — говорит один о женщине на экране.

— Пока живая, — отвечает другой.

— Какой тощий, — еще кто-то показывает на мужнину. — Надо больше есть. А то ветром сдует.

— В море.

— В Сикомора.

Лули смотрят на мертвеца. Он идет к себе в комнату. Запирает дверь. Пенис встает торчком, твердый, как дерево. Тащит мертвеца через всю комнату, прямо к кровати. Человек умер, но тело еще не знает об этом. Телу до сих пор кажется, что оно живо. Мертвец начинает произносить вслух все имена, которые знает, — обычные, красивые, глупые, нелепые. Лули тихонько подкрадываются к двери. Стоят и слушают поток имен.

Дорогая Бобби? Билли?

Как я хотел бы получить ответ от тебя!

Ты знаешь кто.

Когда небо меняет цвет, лули выходят на пляж. Мертвец смотрит, как они подбирают с песка комья странного серовато-бежевого вещества. Тщательно прожевывают, сосредоточенно поглощают. Покончив с одним комком, подбирают следующий. Мертвец тоже выходит из отеля. Подбирает с песка комок. Ангельские пирожные? Манна? Мертвец нюхает серовато-бежевый шарик. Он пахнет цветами: лилией, лилией, розой, жасмином. Мертвец отщипывает кусочек и кладет в рот. Абсолютно никакого вкуса. Мертвец разочарованно кривится в сторону почтового ящика.

Дорогая Дафна?.. Прозерпина?.. Рапунцель?

Кажется, есть такая сказка, где маленький человечек делает то же самое, что я сейчас — пытается угадать имя женщины. Я придумываю себе разные варианты смерти. Одна смерть, например, такая: я спускаюсь в метро, сильный порыв ветра, и скульптура рядом со станцией, та, что поворачивается, как флюгер, вдруг слетает и падает на меня. Или другая смерть: мы с тобой летим в какую-то другую страну… в Канаду? Билеты с трудом удалось купить, самолет забит пассажирами, и тебе досталось место в ряду передо мной. Раздается жуткий треск, и самолет разламывается надвое, как соломинка. Та половина, где ты сидишь, взмывает еще выше, а моя половина падает. Ты оборачиваешься и смотришь на меня, я тяну к тебе руки. В воздухе носятся стаканы с чаем, газеты, клочья одежды. Небо горит. А может быть, я попал под поезд. Или ехал на велосипеде, а кто-то открыл на ходу дверцу машины. Или я катался на лодке и утонул?

Нет, вот что точно. Я куда-то ехал. Да, этот вариант кажется мне самым правдоподобным. Мы были в постели, вместе, ты и я, а потом ты встала и посмотрела мне в глаза. Я думал, ты меня простила, и жизнь наша теперь снова наладится и пойдет, как раньше. «Бернис? — сказала ты. — Глория? Патрисия? Джейн? Розмэри? Лора? Лора? Хэрриет? Джослин? Нора? Ровена? Антея?»

Я встал с постели. Оделся и вышел из комнаты. Ты шла за мной. «Мэрли? Женевьева? Карла? Кити? Милдред? Марни? Линли? Тереза?» — ты бросала имена стаккато, одно за другим, будто била ножом. Я не смотрел на тебя — схватил ключи от машины и вышел из дому. Ты стояла в дверях и смотрела, как я сажусь на водительское сиденье. Губы у тебя шевелились, но я ничего не слышал.

Сикомор выскочил на дорогу, я увидел его и резко вывернул руль. Скорость была приличная, половину дорожки я уже проехал. Я придавил его к почтовому ящику, машина вильнула и въехала в большой сиреневый куст. Взлетело облако белых лепестков. Ты закричала. Что было дальше, я не помню.