Вера Афанасьева - Конец света. Русский вариант Страница 3

  Тут же случилось и новое престранное событие – любовь попрала расчёт. Главный Злодей Страны, которому многие сограждане отказывали в любых человеческих чувствах, кроме алчности, влюбился, в одночасье оставил все, нажитое непосильным трудом, прежней жене и женился на умнице-красавице.

 Пространство и время сгущались, рождая природные казусы и переплетая события. В Африке пошел снег, и не просто пошел, а повалил, все занес. И пальмы стали похожи на заснеженные сибирские сосны, недоумевающим павианам пришлось пробираться через высокие сугробы, а Сахару нельзя стало отличить от тундры.

 Всё портилось, крушилось, взрывалось и застревало. Затрясло в Вероне и Венеции, а в сказочном далеком Рио обрушились дома. Всё время сходили с рельсов поезда, тонули пароходы, сразу десятками сталкивались грузовики. А по черному новогоднему дракону ударили белыми крещенскими морозами, да так сильно, что разноцветные астраханские цапли и пеликаны вмёрзли в голубоватый южный лёд.

 По Европе бродили призраки – где замки, там и призраки. И призрак нищеты, и призрак голода, и призрак войны, и воскресший, словно Озирис, призрак коммунизма. Они выгоняли людей на улицы, на мороз, под дождь и ветер, заставляли бояться, сопротивляться и неистовствовать.

 Бесновались и политики. Словно гадкие, злые дети, дрались в парламентах, ругались на экранах, щипались в лифтах, пинались под столами, плевались, строили друг другу рожи и показывали кукиши. И врали, врали, врали так, что уши в трубочку сворачивались даже у кошек и собак.

 Но в Отечестве всего случившегося почти никто и не заметил. И лишь пара-другая умников в одуревшей от праздников стране лениво подумала, что мир с каждым днём всё больше и больше напоминает выжившего из ума старикашку, чудящего перед скорой смертью и постоянно удивляющего всех новыми причудами и странностями. 

Глава 1.  Весеннее равноденствие: продюсер

  Утро напоминало улыбку младенца. Чистое было утро, умытое до сияния. А мир был похож на хрустальный шар, и весна выливалась из него на московские улицы солнцем, капелями, лужами и ручьями.

 – А ведь неплохо сказано! – подумал Никола Сергеевич. – Но ведь и впрямь – красота, так славно бывает только в марте. Потому что март – это сияющая влага, а влага, она ж как призма, преломляет и обозначает скрытое. Благодать!

 Человеком был Никола Сергеевич серьезным и даже знаменитым, но тут почувствовал себя мальчишкой, замурлыкал что-то, начал перепрыгивать через лужицы и ручейки, заблестел глазами, по-молодецки поправил усы, словом, вошел в прекрасное и редкое расположение духа и стал премного доволен и миром, и весной, и собой.

 А ведь ещё пару часов назад пребывал он в неприятных и привычных утренних раздумьях. Давно, давно пора было утереть нос и этим примитивным американцам, и безмозглым французишкам, и тупым итальянцам, и этому неизвестно откуда взявшемуся цыгану Кустурице и снять наконец такой фильм, чтобы весь мир понял: только в нашей  Стране могут создавать что-то действительно великое.

 Ведь такая история, такая литература, такая музыка, театр такой – никому не дотянуться, а кино – ну никак, дешевка, ширпотреб или жуткое, никому ненужное и непонятное занудство. И это после Пушкина, после Гоголя, после Достоевского, после Чайковского, после Мейерхольда и Эйзенштейна! Но уж если кино, и уж если настоящее, и уж если наповал, то кому, как не ему, Николе Сергеевичу, ведь у него и слава, и сила, и талант, и даже старенький Оскар.

 Но все никак не происходило, не случалось, а не хватало-то всего лишь пары пустяков: сценария и денег. Нет, деньги у Николы Сергеевича, разумеется, были, но недостаточно, настоящий проект требовал иных денег. Да и потом, помилуйте, кто ж снимает кино на собственные деньги, это ж всё равно, что себе самому зубы рвать – непрофессионально и опасно. Но деньги – ещё куда ни шло, можно было б поднапрячься и достать, а вот сюжет!

 Всё уже давно придумали и расхватали. И все эти пронырливые иностранцы захапали  себе всё,  пока наши несчастные режиссёры  вынуждены были снимать про доблестных мужчин, озабоченных только проблемами партийного строительства, и про милых женщин, мечтающих лишь о перевыполнении плана по производству искусственного волокна. Вот и приходилось ставить ремейки, а ремейк – он и есть ремейк, и как всякий повтор, переделка, перелицовка куда хуже оригинала. Чтобы быть первым, а не вторым, нужна была новая мысль, оригинальная идея, свежий мотив, никем не рассказанная история, а где ее взять, в двадцать первом-то веке. Да, именно в сюжете-то и была основная загвоздка, и гвоздь этот никак не хотел забиваться в крышку гроба треклятого иностранного кино.

 Убегая от этих изнуряющих мыслей, Никола Сергеевич и вышел прогуляться по весенней сияющей Столице, и теперь шел по золотистым улицам, вдыхая ароматы яркого неба, мартовской влаги, бензина и незатейливой уличной еды. Было удивительно хорошо. И отчего-то раздавался колокольный звон, и по-весеннему гулко кричали в вышине птицы.

 Завораживающая мелодия начала медленно разворачиваться и улетать в небо, и Никола Сергеевич узнал рингтон своего телефона. Номер был закрытый, известный немногим, и он принял звонок.

 – Доброе утро, Никола Сергеевич. – Голос был молодой, женский, незнакомый и слегка кошачий, мурлычущий какой-то. – Вы сейчас свободны?

 – Убью того, кто номер сдал, – подумал Никола Сергеевич.

 А вслух сказал:

 – Я всегда свободен по природе своей. С кем имею честь?

 – С вами говорит Лилия Адам, я секретарь господина Самаэля. Он хотел бы пригласить вас к себе для обсуждения проекта, представляющего несомненный интерес.

 – Детка, если у вашего босса есть заслуживающие внимания предложения, пусть он свяжется со мной через моего помощника.

 – Но господин Самаэль ведет переговоры только у себя.

 Никола Сергеевич был человеком интеллигентным, а значит, мог при случае и матом послать, а тут начал отчего-то чересчур сильно злиться, но сдержался и всего-навсего заорал:

 – Да чихать я хотел на вашего Самаэля!

 – На господина Самаэля? Что ж, как вам будет угодно, я передам ему, – промяукала девица. – Но что же тогда будет с вашим гениальным фильмом? Ведь вот так, чихая и сморкаясь, вы никогда не переплюнете Кустурицу.

 Девка явно хамила, а дело принимало неожиданный оборот, и к раздражению Николы Сергеевича прибавился легкий страх.

 – Шпионите за мной? Кто дал вам мой номер?

 – Вы несколько преувеличиваете значение вашей персоны, – голос переполнился пугающей вежливостью. – А господину Самаэлю нет нужды шпионить, чтобы знать. Так я передаю ему, что вы категорически отказываетесь, правильно я поняла?

 Никола Сергеевич давно уже не верил ни в фортуну, ни в счастливый случай, ни в неожиданный поворот судьбы, способный облагодетельствовать везучего. И как человек опытный и даже мудрый в достижении целей полагался лишь на умные стратегии, хитрые тактики, постоянную деятельность и все прочее, никак не сопряженное с удачей. Но в глубине его разумной души, скептического сознания и расчетливого сердца все ещё оставалась капелька того самого, неустранимого, так свойственного человеческой природе «а вдруг?». И это маленькое «вдруг» внезапно прокатилось по нему, нарастая как ком последнего мартовского снега, сметая скепсис и расчёт, и заставило сбавить тон.

 – Я никогда не бываю категоричным, если речь идет о творчестве. Ваш господин Самаэль и в самом деле не может приехать в мой офис?

 Девица хрипло расхохоталась, и стало ясно, что не кошка она, а пантера. И это привлекло Николу Сергеевича, чрезвычайно любившего женщин, разных, всяких, но всего лучше – характерных и роковых. И он поневоле улыбнулся.

 – Что вы смеетесь?

 – Ах, вы даже не представляете, что сказали. У меня аж слёзы от смеха потекли. Как вы говорите – не может? Да господин Самаэль просто не может не мочь, даже если пожелает.

 И девушка снова рассмеялась, на этот раз звонко, как ребенок. И такая женская сила, такая манкость полилась на Николу Сергеевича из телефонной трубки, что переполнила его приятной истомой, а глаза заставила потечь тем самым вязким, обволакивающим и ласкающим мужским взглядом, который способен растопить сердце любой красавицы.

 – Однако каков секретарь-то у этого Самаэля, – подумалось Николе Сергеевичу. – Эк она меня! На расстоянии, профессионал!

 – Так мы пришлем за вами машину? Ведь вы ж на Колымажной?

 – Точно, следят, через телефон, – решил режиссер, и на мгновение очнулся, заколебался.

 Но девица умела манить:

 – Господин Самаэль глубоко убежден, что вы великий режиссёр, и только вам под силу справиться с тем уникальным проектом, который должен стать делом всей его… нет, не так… не могу подобрать слов…