Патрик Уайт - На свалке Страница 3

— Сказал, что приеду, — ответил ее муж, поигрывая мелочью в кармане.

Он был коротышка и стоял обычно широко расставив ноги. Джорджина Ласт воздержалась от реплики. По общепринятым понятиям недурная собой, она будто была слеплена из нескольких плюшек, слипшихся на противне.

— Дэйзи Морроу, — сказал Хорри Ласт, — была не такая уж непутевая.

Миссис Ласт промолчала.

Он стал еще быстрее перебирать монеты в кармане, точно стараясь сбить из них пену. Хорри Ласт, заметьте, не раздражался на жену — она принесла ему в приданое небольшой земельный участок, что вызвало в нем интерес к недвижимой собственности. Но он часто подумывал о том, как бы завести на стороне интрижку с Дэйзи Морроу. Старикан Лесли Хогбен наверняка пошаливал с сестрой жены. Говорят, помог ей купить домишко. Затемно у Дэйзи всегда был свет в окнах. Почтальон оставлял ей почту не в ящике у калитки, а носил на веранду. Летом, когда контролеры ходят по домам проверять счетчики, она обычно приглашала их в комнаты выпить пива. Дэйзи умела располагать к себе людей.

Джорджина Ласт громогласно откашлялась:

— Ходить на похороны не женское дело, — и взяла с кресла джемпер, который вязала двоюродной сестре.

— Ты туфли так и не почистила! — возмутилась миссис Хогбен.

— Нет, почистила, — сказала Мег. — Это пыль. И вообще не понимаю, зачем чистить обувь! Все равно пачкается.

Как не идет ей эта школьная форма! И щеки запали, а она знает, она читала, что это бывает только от отчаяния.

— Нельзя отступаться от своих принципов, — сказала миссис Хогбен и добавила: — Сейчас папа подаст машину. Где твоя шляпа, милая? Через две минуты мы выезжаем.

— Ой, мама! Шляпа?

Эта мерзкая школьная шляпчонка! Она уже год назад как стала мала ей, и все равно никуда от нее не денешься!

— Ты же в церковь в ней ходишь.

— Но мы ведь не в церковь.

— Ну, это почти то же самое. И вообще надо оказать уважение тете, — сказала миссис Хогбен, лишь бы поставить на своем.

Мег сходила в дом и вернулась в шляпе. Они прошли мимо кустов фуксии, мимо гипсовых гномов, на которых миссис Хогбен приучила свою дочку надевать пластмассовые мешочки при первых каплях дождя. Мег Хогбен видеть не могла этих противных старомодных чертяк, даже после того, как пластмассовые колпаки закрывали их физиономии.

В машине стало грустно, стало мечтательнее. Она глядела в окно, и тесная панама, торчавшая у нее на голове, утратила свои унижающие человека свойства. Всегда такой пытливый, взгляд ее серых глаз под темной челкой снова стал вбирать в себя все подряд, но сколько она ни смотрела, ей было мало этого. Они проехали мимо дома, в котором, как ей сказали, умерла ее тетка. Маленький розовый домик с навесом, утопающий в гвоздиках, и правда, стал какой-то безжизненный. А может, это слепящий солнечный свет обесцветил его. Как сияли те утренние часы, когда тетя Дэйзи ходила между цветочными грядками в тяжело обвисшем от росы халате и охапку за охапкой перевязывала бечевкой курчавые цветы. Голос тети, чистый, как утро. Про туго перевязанные цветы, громко говорила она, не скажешь, что они негибкие, а, Мег, ну-ка, что они тебе напоминают? Но до чего трудно отвечать на вопросы взрослых! Замерзший фейерверк, подсказала Дэйзи. Мег влюбилась в эту мысль, она любила Дэйзи. Не такие уж они замерзшие, осмелилась сказать она. Когда солнце падало на росистые цветы, они точно рассыпались и начинали кружиться вихрем.

Запах гвоздик с кружащихся соцветий, с их голубоватых, холодных стеблей ворвался в затхлую машину и сразил Мег Хогбен. И тут она поняла, что напишет стихи о тете Дэйзи и о гвоздиках. И удивилась, почему такая мысль не приходила ей в голову раньше.

На этом участке дороги машина начала скакать по рытвинам, и ее пассажирам пришлось терпеть жесточайшие муки. Миссис Хогбен вдруг перестала взывать к Комиссии по дорожному строительству. Она гадала, не прячется ли тут Осси за опущенными шторами? А что, если он, что, если... Она полезла в сумку за вторым носовым платком. Предусмотрительность внушила ей, что надо взять два — чтобы использовать у могилы красивый, с кружевной оторочкой.

— Они тут так нахозяйничают, — возопила она во весь голос, — что все сорняком зарастет.

Потом стала расправлять свой непарадный носовой платок.

Миртл Морроу всегда считалась натурой более тонкой душевной организации. Миртл понимала Библию. Ее вышиванье, ее вязаные тамбуром салфеточки получали премии на местных выставках. Кто другой мог извлечь столько чувства из пианолы? Но любила цветы Дэйзи. Вот мускусная роза, совсем еще маленькой говорила Дэйзи, словно пробуя на вкус эти слова.

Поплакав, миссис Хогбен заметила:

— Девушки понимают свое счастье, только когда оно проходит. — Другие пассажиры ничего не ответили на такое заявление. Они знали, что этого от них и не ждут.

Советник Хогбен вел машину по направлению к Барранугли. Шляпу он приладил еще дома. Снял улыбку с губ, увидев ее в зеркальце. Хотя он уже не решался выставлять на перевыборах свой прежний снимок, ему часто удавалось произвести впечатление и в настоящем своем плотском обличье. Но сейчас, при таких сложных обстоятельствах, советник Хогбен руководствовался чувством долга. Он вел, он вел машину мимо ретиноспераса, отягченного собственным золотом, мимо зарослей лагерстромии, перегоняющей свою розовую сладость в мучнистую росу.

Чета Уэлли затеяла спор на свалке — пить ли пиво сразу после приезда или подождать, когда начнет мучить жажда.

— Ну так держи его при себе! — Мамаша Уэлли повернулась к мужу спиной. — Зачем тогда холодным покупать, если дожидаться, пока оно согреется. И вообще, — добавила она, — я так и думала, что пиво у тебя только предлог для поездки.

— Аааа, перестань! — сказал Уолт. — На свалке мы дело делаем. С пивом ли, без пива. Верно я говорю? В любой день недели ездим.

Он понял, что она начинает дуться. Посмотрел на ее длинные груди, болтающиеся под платьем. Вот корова дурная! Он рассмеялся. Но бутылку откупорил.

Бэрри сказал, что ему хочется пить.

Послышался звук сердитого отсоса, когда губы его мамаши оторвались от горлышка бутылки.

— Только мне не хватает стоять и смотреть, как мой сынок, — проговорил ее мокрый рот, — превращается в алкоголика.

Глаза у нее пылали сейчас ярчайшей голубизной. Не потому ли Уолт Уэлли восхищался своей женой, что она до сих пор возбуждала в нем желание?

Но Ламми решил убраться от них подальше. Когда его мамаша начинала беситься и сыпать руганью, ему уж очень бросались в глаза корешки ее зубов, их гниющая коричневая мерзость. Если сам ругаешься, дело другое. Бывает, что без этого не обойдешься.

Сейчас он решил обойтись без этого и смылся, пробираясь между старыми матрасами и обувью, покореженной солнцем. Ловушек тут было сколько угодно: ржавые консервные банки с зазубренными краями так и поджидали ни в чем не повинные щиколотки, горлышки разбитых бутылок будто готовились полоснуть по лицу. И он шел осмотрительно, откидывая ногами грязные листы асбеста, раздавил целлулоидную куклу. Кое-где мусор, казалось, брал верх над зеленой порослью. Натиск металла оттеснял ее в овраг. Но в местечках потаенных, влажных бунт не стихал: семена растений попадали в клочья серой растрепанной матрасной набивки, и груды поломанных стульев, мотки пружин, запутавшиеся в витках цепких побегов, поддавались более жизнестойкой силе. Где-то на обочине этого царства распада союзник в образе человека, прежде чем уйти, разжег костер, и теперь зелень успела почти придушить его, оставив только запах дыма, состязающийся с более тошнотворным смрадом медленного разложения.

Лам Уэлли ступал с бессознательной грацией. Хватит с него этой свалочной петрушки. Хорошо бы узнать, как люди живут в чистоте. Вот, например, Черный. У Черного, Блэка, все лежит на своем месте в кабине трейлера. И вдруг ему так захотелось побыть с Черным, что перехватило горло. Руки Черного, крутящие баранку руля, точно управляли всем миром.

Две-три полосы колючей проволоки отделяли сарсапариллскую свалку от сарсапариллского кладбища. Участки у различных вероисповеданий тоже были отдельные, но где какой, можно было узнать по фамилиям или по ангелам и прочим вещам, которыми украшают могилы. Там, где, наверно, был участок англиканской церкви, Альфред Герберт кончал рыть могилу миссис Морроу. Он докопался до глины, и работать стало труднее. Комки ее неохотно сползали с лопаты.

Если то, что говорят о миссис Морроу, правда, значит, хороша была! Лам Уэлли подумал: а что, если б он встретил ее на тропинке в буше и она бы улыбнулась ему? По коже у него пробежали мурашки. Ламми еще не бывал с женщиной, хотя притворялся, что было такое дело, чтобы не ронять своего достоинства среди мальчишек. Он подумал: а что, если бы с этой девчонкой, если бы с этой занудой Мег Хогбен? Наверно, кусалась бы. Ламми стало страшновато, и он снова вернулся к мыслям о Черном, Блэке, который никогда не говорил о таких вещах.