Борис Виан - Сердце дыбом Страница 3

Парк тянулся до самого обрыва, многие деревья росли уже на круче. В принципе можно было добраться и до них, но этим никто не занимался, так что они ветвились и сплетались как вздумается. Тут были тополины с салатовыми в белую прожилку и синеватыми снизу листьями; дикие монстервы с хрупкими ветками, уродливыми узловатыми стволами и кроваво-красными, жесткими, как накрахмаленное кружево, соцветиями; кусты жемчужно-глянцевых цирковников. С низких веток араукарий свисали мясистые гроздья павианий; пышно цвел галилейник; землю устилал ярко-зеленый ковер бархатистой кубяки, усеянный звездочками дребеденника, пестрыми ромакашками и кишащий крошечными лягушатами. Стеной стояли заросли ножевики, какации и мимузы; и повсюду, карабкаясь на каменистые уступы, увивая каменную ограду, волнистыми водорослями стелясь у подножия стволов, буйно взметаясь к солнцу или стыдливо прижимаясь к прутьям решетки, радовали глаз роскошные гирлянды и скромные искорки всевозможных цветов. На возвышенной ровной площадке раскинулись ухоженные газоны, расчерченные гравиевыми дорожками. Здесь привольно росли деревья с кряжистыми стволами и широкими кронами.

Сюда и вышли Анжель с Жакмором встряхнуться после бессонной ночи. Свежее дыхание моря окутывало парк на горе. В небе вместо солнца зияла пылающая квадратная дыра.

— У вас прекрасный парк, — сказал Жакмор, не затрудняя себя поисками менее банальной темы. — Вы давно здесь живете?

— Да, — ответил Анжель, — уже два года. У меня был душевный кризис. Все пошло кувырком.

— Но жизнь не кончилась. Еще не все потеряно.

— Конечно, но я понял это не так быстро, как вы.

Жакмор кивнул.

— Я много знаю о людях. Мне выкладывают всю подноготную. Кстати, вы не могли бы указать мне подходящие объекты для психоанализа?

— Сколько угодно, — сказал Анжель. — Во-первых, у вас под рукой служанка. Да и деревенские не откажутся. Люди они неотесанные, но занятные. Богатый материал.

Жакмор потер руки.

— Мне нужно много, много материала. У меня повышенная потребность в психическом питании.

— Как это? — удивился Анжель.

— Я должен объяснить вам, зачем я сюда пришел. Я искал тихий уголок, чтобы провести эксперимент. Представьте себе, что ваш покорный слуга Жакмор — этакая пустая емкость.

— Как бочка? Вы что, много пили?

— Да нет, просто во мне одна пустота. Есть, конечно, рефлексы, привычки, жесты, но это одна видимость, а внутри пустота. И я хочу ее заполнить. Потому и занимаюсь психоанализом. Но моя бочка — бочка Данаид. Я ничего не усваиваю. Вбираю чужие мысли, комплексы, проблемы, но ничто не удерживается. Не усваивается или, может, наоборот, усваивается слишком хорошо… это все равно. Разумеется, я запоминаю слова, обозначения, этикетки, знаю, как называется то или иное чувство, та или иная страсть, но не испытываю их.

— Но вы же испытываете желание провести этот ваш эксперимент?

— Безусловно. А заключается он в том, чтобы провести тотальный психоанализ. Таково мое призвание.

Анжель пожал плечами.

— Такое когда-нибудь уже делалось?

— Нет. Человек, которого я подвергну такому исследованию, должен открыть мне все. Абсолютно. Свои самые сокровенные мысли. Самые постыдные тайны, подавленные желания. Все, в чем он не решается признаться сам себе, все до конца, до дна и даже еще глубже. Такого не проделывал еще ни один психоаналитик. Я хочу проверить, до какого предела можно дойти. Раз у меня нет своих желаний и чувств, я почерпну их у других. Возможно, до сих пор они не удерживались во мне, потому что я недостаточно глубоко проникал в чужую психику. Теперь же я задумал произвести полное отождествление. Знать, что чувства существуют, и не испытывать их — это ужасно.

— Но у вас же есть желание, — возразил Анжель. — Вы хотите иметь чувства, а где что-то есть, там не совсем пусто.

— Меня ничто не побуждает предпочесть что-нибудь одно чему-нибудь другому. Вот я и хочу позаимствовать у других людей эти побуждения.

Они подошли к дальней стене парка. Однообразие каменной кладки нарушала высокая позолоченная решетка, расположенная симметрично по отношению к воротам, через которые Жакмор вошел.

— Повторяю, друг мой, — настаивал Анжель. — Иметь желание, иметь желания — это уже весомое чувство. И оно побуждает вас к определенным действиям — вот вам доказательство.

Психиатр погладил рыжую бороду и рассмеялся.

— Но в то же время это доказательство нехватки желания, — сказал он.

— Нет, нет и нет. Полное отсутствие желаний и побуждений было бы возможно, только если бы вы формировались в социальном вакууме. Вне всяких влияний и переживаний. Если бы у вас не было прошлого.

— Но так оно и есть, — сказал Жакмор. — Я родился в прошлом году. Таким, каким вы видите меня сейчас. Можете проверить по паспорту. — И он протянул Анжелю паспорт.

— Все правильно, — сказал Анжель, изучив документ и вернув владельцу. — Это ошибка.

— Вы сами себе противоречите! — возмутился Жакмор.

— Ничуть! — возразил Анжель. — Правильно, что так написано. А написано неправильно, по ошибке.

— Но когда я родился, ко мне была приложена справка: «Психиатр. Порожний. Подлежит заполнению». Понимаете, справка! Отпечатанная по всей форме! Это вещь неоспоримая!

— Ну и что?

— Да то, что желание заполниться исходит не от меня. Так было предопределено. Оно не является актом свободной воли.

— Ничего подобного, — спорил Анжель. — Раз есть желание, значит, есть свободная воля.

— Ну, а если бы не было совсем никакого? Даже этого?

— Тогда вы были бы не живым человеком, а трупом.

— О, черт! — выругался Жакмор. — Я отказываюсь с вами спорить. Вы меня просто пугаете.

Они вышли из ворот и зашагали по дороге в деревню. Под ногами стелилась белая пыль. По обочинам росла трубчатая, пористая, похожая на мягкие сосульки трава.

— Все совсем наоборот, — возобновил разговор Жакмор. — Свобода — это отсутствие желаний. Абсолютно свободный человек ничего не желает. Отсутствие желаний и дает мне право считать себя свободным.

— Ничего подобного, — повторил Анжель. — Вы имеете желание иметь желания, значит, хоть одно желание имеете, и, следовательно, ваше рассуждение никуда не годится.

— Тьфу ты! — распалялся Жакмор. — Да ведь желание — это то, что делает человека рабом своей — своей собственной! — прихоти.

— Ничего подобного. Следовать своим желаниям — это и есть свобода. Хотя, с другой стороны…

— С одной стороны, с другой стороны… Вы просто морочите мне голову. Я займусь психоанализом и наберусь настоящих желаний, стремлений, свободной воли — чего угодно, и плевать мне на вашу казуистику.

— Постойте, — задумчиво сказал Анжель. — Давайте сделаем опыт: постарайтесь на минутку отбросить все желания. То есть в вашем случае желание получить чужие желания. Согласны? Только честно!

— Идет.

Они остановились посреди дороги. Психиатр закрыл глаза, расслабился. Анжель напряженно следил за ним.

Вдруг лицо Жакмора словно подернулось мутной дымкой. Все не прикрытые одеждой части тела: шея, кисти рук — начали медленно размываться, становясь все прозрачнее.

— Посмотрите на свои пальцы, — прошептал Анжель.

Жакмор открыл сильно полинявшие глаза и увидел сквозь правую ладонь черный камень на дороге. Он поспешил сосредоточиться, и тело его снова обрело непроницаемость и плотность.

— Вот видите, — сказал Анжель. — Стоит вам расслабить волю, и вы перестаете существовать!

— Так я вам и поверил! — ухмыльнулся Жакмор. — Фокус ловкий, что и говорить, но фокус не доказательство, и я остаюсь при своем убеждении… Скажите лучше, как это у вас получается…

— Что ж, — сказал Анжель, — я рад, что вы отвергаете очевидное и твердо верите в самовнушение. Это в порядке вещей. Психоаналитик должен обладать даром самовнушения.

Дойдя до деревенской околицы, оба, не сговариваясь, повернули назад.

— Ваша супруга ждет вас, — сказал Жакмор.

— С чего это вы взяли?

— У меня такое предчувствие. Я идеалист.

Вскоре они переступили порог дома и пошли вверх по лестнице. Резные дубовые перила услужливо прогибались под мощной рукой Жакмора. Анжель первым вошел в спальню Клемантины.

Переступил порог и нерешительно остановился. Жакмор приотстал.

— Можно войти? — спросил Анжель.

— Входи, — ответила Клемантина.

Она смотрела на мужа с полнейшим равнодушием. Он же не осмеливался сесть на кровать, боясь потревожить ее.

— Я тебе больше не верю, — сказала Клемантина. — Женщина перестает верить мужчинам, после того как один из них сделает ей ребенка. Всем вообще и этому одному — в первую очередь.

— Бедная! Ты так мучилась!

Клемантина досадливо отмахнулась: не надо ей жалости.