Карен Фаулер - Ледяной город Страница 3

Они говорили, что Санта-Крус — источник темной энергии. Высказав предупреждения и сняв тем самым груз со своей совести, они переводили разговор на другие темы. По правде говоря, Римин отъезд был для них облегчением. Нет, конечно, они любили Риму и надеялись, что она вернется. Не ее вина, что вокруг нее сразу же воцарялось какое-то уныние, образовывалось затемненное пространство.

И поэтому, если я скажу, что Рима проснулась в то первое утро, видя блестящий пирог солнца в голубом небе и чувствуя умиротворение от слов Максвелла Лейна, вы поймете, каким неожиданным, невероятным и чудесным было ее пробуждение.

Глава вторая

В то первое утро Рима встала не сразу. Встать означало сразу же втянуться во что-то — в качестве гостьи ли Аддисон, наемной ли работницы, крестной ли дочери или кого там еще. Кроме того, вставание неизбежно влекло за собой разговоры, а хорошее настроение Римы казалось ей слишком хрупким, чтобы выдержать беседу. Лучше было валяться в постели, следить за причудливым солнечным пятном, медленно скользящим по стене, вдыхать кедровый запах одеяла, слушать шум океана, похожий на гудение стиральной машины где-то вдалеке. Лучше было отстраненно, словно из того самого далека, отмечать, что она получила поддержку от смертельного врага отца и приют у смертельного врага матери. Если бы ее родители этого не хотели, то постарались бы не допустить.

На самом же деле в доме никого не было, о чем Рима узнала бы, спустись она вниз и прочти оставленную ей на кухне записку Аддисон.

Упущенная возможность: Рима с таким удовольствием получила бы в свое распоряжение целый дом, чтобы изучить его немного и, может быть, найти кукольный домик для «Ледяного города», где ее отец превратил кошку в смертельное оружие. Ночью явилась мысль: стала бы Аддисон возражать, если бы она, Рима, поставила на столик тот дом вместо обиталища мисс Тайм? И затем другая мысль: что с ней не так, если она вообще задумывается о подобных вещах?

Рима, — гласила непрочтенная записка, — собаки гуляют, я работаю в студии, Тильда вышла. Бери на завтрак что хочешь. Яйца и помидоры в холодильнике, хлеб в хлебнице. Встретимся за ланчем. А.

Теперь подробнее обо всем.

1. Беркли и Стэнфорд, без поводков, восторженно носились по берегу, охотясь за чайками размером с пляжные мячи; песок набивался им в шерсть, в уши, всюду. Потом таксы поссорятся из-за дохлой рыбы, их растащат, и они с позором вернутся домой. Все эти собачьи драки Аддисон именовала «Большой игрой».[10]

2. Аддисон была в своей студии, и никто не знал, чем она занимается. За три последних года она не закончила ни одной книги, и вот уже два года ни один из близких знакомых не спрашивал: «Ну, как оно продвигается?»

Студию соорудили уже после того, как Аддисон купила дом. «Выселки», — называла ее Аддисон, хотя она примыкала к главному зданию. Туда надо было пройти по мощеной дорожке, через испанский дворик, мимо трельяжа с розами, глиняной купальни для птиц и толстой, сладко пахнущей смоковницы.

Студия была современным помещением, оборудованным беспроводным широкополосным Интернетом. Здесь стояли норвежское глубокое кресло для отдыха, письменный стол и стол для изготовления поделок. Стена, выходившая на океан, состояла из пяти стеклянных дверей, которые вдвигались одна в другую, так что в хорошую погоду комната превращалась в одну большую террасу. С потолка свисало нечто вроде скульптуры, собранной из различных орудий убийства, — подарок читателя из Нью-Гэмпшира. Когда задувал бриз, все это режущее, колющее, рубящее и раздробляющее оружие тихо звенело наподобие «музыки ветра».

Что еще? Никто не допускался в студию во время изготовления кукольных домиков. А это значило, что уже три года никто не входил туда, кроме самой Аддисон и ее любимого компьютерщика Веда Ямагаты, который параллельно работал в университете. Вед занимался апгрейдом всяческого оборудования, и его неизменное молчание явно могло — и должно было — быть куплено. Правда, про японскую мангу он говорил охотно.

Случайно внутрь студии заглянуть было невозможно: следовало забраться по скалам, а потом еще по стене. Но все равно Аддисон закрывала ставни всякий раз, когда покидала помещение.

Кому-то требуется намного больше трех лет, чтобы создать книгу. Но для Аддисон это было чем-то неслыханным. «Может, она больше ничего и не пишет, — судачили между собой приятели Аддисон, но лишь в ее отсутствие. — Да и зачем? Сколько книг может написать одна женщина?»

Аддисон была национальным достоянием. Даже если бы она не написала больше ни строчки, то все равно получала бы награды и премии до конца жизни. Последние два романа встретили холодный прием. Рецензенты упоминали о ранних произведениях со стандартной вежливостью — так, словно речь шла об умершем авторе. Никто не хотел быть в одной комнате с Аддисон, когда она читала их. Нет ничего постыдного в том, чтобы уйти вовремя.

И тем не менее Аддисон ежедневно, без единого пропуска, с восьми утра и до ланча пребывала в студии, а Тильда в это время пылесосила комнаты, собирая песок и собачью шерсть. Но сегодня

3. Тильда была в Сокеле, ожидая встречи в рамках двенадцатиступенчатой программы в «Стране Будды Медицины». Погода стояла прекрасная — царственная осень была самым теплым и солнечным временем года в Санта-Крус, — и Тильда решила остаться после встречи и совершить сорокаминутную прогулку под секвойями к красно-золотому храму. Двое служителей целыми днями красили храм. Занятие нескончаемое, как наведение порядка в доме, — красить храм в красный и золотой цвета вплоть до тепловой смерти Вселенной. Тильда еще не знала, вернется ли она к ланчу, — это зависело от того, что будут подавать в «Стране Будды Медицины».[11]

Тильда была высокой, атлетически сложенной женщиной лет сорока пяти. Черные блестящие волосы ее были коротко подстрижены, левый ее бицепс обвивала татуировка змеи, головой вниз. Она прошла курс йоги в санта-крусском центре для ветеранов войн, где научилась стоять на голове с устойчивостью скалы. Тильда находилась на службе у Аддисон уже три года, став за это время больше чем просто домработницей. До того она некоторое время была бездомной и потому, хотя очень любила Аддисон, больше всего любила «Гнездо» — так, как капитан любит свое судно. Она разбиралась с сантехникой, выискивала неисправности в проводке, натирала до блеска паркет и бокалы.

Однако ее любовь к «Гнезду» не распространялась на кукольные домики — сущие рассадники пыли, требующие постоянной уборки. Аддисон сказала ей, что до землетрясения было еще четыре, но их раздавило рухнувшими книжными полками. Тильда старалась каждый раз вспоминать об этом, но все равно домиков, с ее точки зрения, было многовато. Их не просто надо было очищать от пыли, но и делать это так, чтобы не разрушить сцену преступления. Кое-где Тильде приходилось пользоваться зубочистками.

Во время землетрясения Тильда еще не жила в Санта-Крус, но ретроспективно гордилась тем, как мало пострадало «Гнездо». Славный дом! Трещина в одной из спален, побитый фарфор, четыре утраченных домика — вот и все. Когда утес, на котором стоял дом, трясло — как и все утесы в Санта-Крус, — Тильда воображала, как «Гнездо» сползает в океан и качается на волнах, подобно ковчегу.

Все устроилось следующим образом. Тильда обитала на первом этаже, в спальне сразу за кухней с отдельным выходом в сад, Аддисон — на втором, где располагались большой номер из нескольких комнат, библиотека еще большего размера и комнатка с телевизором, Рима — на третьем, где кроме ее спальни были еще две: Аддисон предоставляла их знакомым художникам, но сейчас обе пустовали.

«В твоем распоряжении будет целый этаж», — пообещала Аддисон, приглашая Риму, так что когда девушка вылезла из постели, она посчитала себя в полном праве обследовать эту часть здания.

Она сразу же заметила, что две остальные спальни меньше ее собственной, а ванная у них общая. Одна спальня выходила на океан, другая — на озеро (правда, в Кливленде никто бы не назвал это озером: в хорошем настроении его окрестили бы прудом, в плохом — лужей), а из Риминой спальни можно было видеть и то и другое плюс эспланаду. До чего же добра была к ней Аддисон!

Риме понравилось еще кое-что, но что именно, она уяснила для себя далеко не сразу. Это было связано с женщиной, жившей здесь раньше и уцелевшей после Команды Доннера, а также с комнатами, с домом в целом. В итоге Рима поняла: под конец жизни вокруг этой женщины было очень много народа, и ей понадобился большой дом вроде этого, чтобы разместить их. Кому не нравится счастливый конец? Он порой встречался даже в романах Аддисон.