Виталий Владимиров - Закрытый перелом Страница 3

… Потемневшая от времени, высокая, в пять-шесть этажей, в полквартала длиной стена дома, выполненная из знаменитого майсенского фарфора…

… Дворцовый комплекс "Цвингер". Одноэтажные, непривычно приземистые здания по сравнению с дворцами Петергофа или Павловска…

… Дрезденская картинная галерея. Строгие, геометрически выверенные, скрупулезно выписанные и в то же время полные воздушного пространства городские пейзажи Каналетто — перспективы улиц и каналов, башни ратуш и снасти парусных кораблей, изысканные кареты, деревенские повозки, торговые ряды и спешащие по своим делам жители. Гигантские полотна Рубенса, на которых боги с тучными, как у Гаргантюа, фигурами, жадно пьют и буйно веселятся на карнавале жизни, оставаясь при этом величественными и всевластными.

Вершина итальянского Возрождения — мадонна Рафаэля: небо, сотканное из ангельских крыльев, материнская нежность и тревога за бога-сына и мудрый взгляд ребенка, знающего финал своей жизни — распятие…

… Остров Музеев в Берлине…

… Простор широкой площади Александр-платц со шпилем телебашни, торговым центром и пестрой разноязыкой толпой…

… Гаштетные, бройлерные. Белые известковые стены с картинкой мирного сельского пейзажа, стерильное сияние никелированных стоек, букетики цветов на столиках под красно-белыми клетчатыми скатертями, покрытые сочной румяной коричневой корочкой округлые куриные тушки, цветастые гетры, короткие кожаные штаны, тирольские шляпки с торчащими перьями, литровые фарфоровые пивные кружки с лениво оседающей шапкой пены, добродушные голубоглазые лица…

… Карлсхорст. Музей, хранящий память о Великой Победе над фашизмом. Группа молодых немецких солдат, внимательно слушающих экскурсовода…

… Потсдам — свидетель акта о безоговорочной капитуляции Германии, скрепленного волей четырех держав…

… Трептов-парк. Навеки склоненные каменные знамена. Могила рядового, могила офицера, могила генерала. Огромные квадраты братских могил. В каждой погребены тысяча человек — по тысяче от всех родов войск. Солдат, разрубивший мечом свастику и отдавший свою жизнь ради спасения немецкой девочки…

… Небольшая полянка, скрывающая вход в бункер Гитлера…

… Здание, где расположилось гестапо…

… Бранденбугские ворота, отремонтированное здание рейхстага без купола, флаг ФРГ. Помост, поднятый на трехметровую высоту, чтобы экскурсантам можно было заглянуть через белую стену, отделяющую Западный Берлин от Берлина, ГДР от ФРГ…

Первые картинки, красочными миражами появляющиеся на экране, сопровождались оживленными комментариями собравшихся, но когда возникли Потсдам, Карлсхорст, рейхстаг, наступило молчание.

Таисия сдавленно заплакала, увидев братские могилы в Трептов-парке, и каждый из присутствовавших ощутил свою личную сопричастность к всенародному подвигу во время Великой Отечественной, хотя Виктор и Антон были только ровесниками Победы, а остальные и того моложе. Ощущение это усиливалось еще и тем, что на слайдах являлась немецкая земля, откуда пришел фашизм, который мог быть уничтожен только ценою миллионов человеческих жизней, ценою раздела Германии, раздела ее столицы.

— Здесь видна белая стена, отделяющая Западный Берлин, — заговорил Виктор. — Высотой она метра два с половиной, шириной — около метра. Со специальной смотровой площадки можно заглянуть поверх стены. Интересно, что со стороны Западного Берлина установлена такая же площадка. Странное ощущение — люди, разделенные стеной, смотрят друг на друга, и полное впечатление, что ты как будто в зоопарке, но одновременно и зверь, и зритель. Нам показывали в музее Бранденбургских ворот слайды — как по этой стене идет человек в одних трусах, провоцирующий восточно-немецких солдат, или обнаженных девиц, сидящих у раскрытых окон соседних со стеной домов.

Такова историческая кара для нации, породившей фашизм — немцы провоцируют немцев… Но самое сильное ощущение, которое я испытал за рубежом — когда меня попросили от имени нашей делегации сделать запись в книге почетных гостей. Надо сказать, что наша делегация состояла из представителей Польши, Венгрии, Чехословакии, Болгарии, естественно, был и представитель Германской Демократической Республики — мы в Берлине обсуждали пути нашего сотрудничества, так вот, когда экскурсовод попросил сделать запись, все посмотрели на меня и я вдруг осознал, что отвечаю за всю страну, что каждое мое слово — не мое личное, а от имени всех вас…

— А мне нравится Германия, — сказал Антон. — Какие мыслители, какие умы! Кант, Гегель, Ницше… А вот насчет того самого сильного ощущения, о котором ты, Вика, говорил, помни — чтобы достойно ответить за всех нас, за других, надо самого себя осознать и как космос, и как часть нации, понимать, что судьба нации — это твоя судьба, что ты сам — тоже, как республика. Кстати, мы сейчас из присутствующих можем основать собственную республику… Так… Я провозглашаю себя президентом республики. Вы теперь — мой народ и подчиняетесь моему жесткому диктаторскому режиму. Я — генералиссимус пятый и министр песен. Вика — мой квартирмейстер, полномочный представитель за рубежом и телохранитель. Марина сегодня носит свой сценически-театральный псевдоним — Мирандолина. Ты сделала головокружительную карьеру от танцовщицы из ночного кабаре до министра идеологии. Печать, радио, телевидение, все средства массовой информации в твоем распоряжении. Например, какая программа телевидения на сегодня?

— Ну, это просто, — подхватила игру Антона Марина. — По первой программе очередная серия художественного сериала о производственной драме на нефтеперегонном заводе. По второй — художественный фильм, на который в кинотеатр никто никогда не пойдет, по третьей — ансамбль песни и пляски из Уныло-Бодринска.

— То, что требуется, — Антон поднял большой палец. — Таисия… Таисья у нас будет в парламенте. Женщина-консерватор. Она прекрасно консервирует свежетертую смородину.

— Почему только смородину? — обиделась Таисия.

— И другие дары природы, — согласился с ней Антон. — Продолжаем. Сергей… Сергей, ты у нас будешь народом. Ведь должен же быть в нашей республике народ, не так ли?

— А что я должен делать? — поправил очки Сергей. — Бунтовать против диктатора?

Антон покачал головой:

— Зачем же так сразу? Ты одурманен вином из почек баобаба и телевидением Мирандолины. Хотя живется тебе неплохо, но морально тебе тяжело и поэтому ты существуешь естественной растительной жизнью, радуешься маленьким радостям.

— Веселится и ликует весь народ, поезд мчится, поезд мчится в чистом поле, — запел Сергей.

— Веселись. Ликуй. Работай. — одобрил его Антон. — Так… А что же будет делать Люся в нашей республике?

— Она может быть переводчицей у квартирмейстера, — подсказала Марина, подмигнув при этом Виктору.

— Я не люблю диктаторов. Я не люблю жестоких. Я не люблю, когда людям плохо, — тихо сказала Люся.

— Идите в народ, — обрадовался Сергей. — Я тоже не люблю…

— Что ты понимаешь в любви? — со смешком оборвала его Марина.

— А кто из вас не любил? — серьезно сказал Антон. — И кто сказал, что любовь — это только счастье? Настоящая любовь — это боль, это такая сильная радость от встречи, что больно, это такая горечь от разлуки, что больно. Невыносимо больно. А холодок счастья — это самое начало, когда ты еще не любишь по-настоящему, а она говорит тебе в первый раз "да"…

— Да, — задумчиво сказала Люся. — Наверное, так оно и есть.

Нарушил молчание Сергей:

— Я, конечно, мало что понимаю в любви, — он взглянул искоса на Марину, — но мне, действительно, трудно объяснить и понять многое. Я, например, в настоящее время изучаю миграцию одноклеточных в период палеозоя…

— Одноклеточных? В период палеозоя? Какая тут связь с любовью? — удивился Виктор.

— Дело в том, что через наличие одноклеточных можно сделать вывод о нефтеносности того или иного района. Хотя, извините, я не ответил на ваш вопрос. Дело в том, что в какой-то период они быстро размножались, или, условно говоря, бурно любили, а потом раз — и все гибли.

— Какой ужас! — ахнула Таисия.

— А вот в Японии сад камней — не просто сад с камнями, — Антон оценивающе посмотрел на Сергея, — в таком саду ровно семнадцать камней, как семнадцать мгновений весны, но где бы ты ни стоял, ты видишь только шестнадцать. Видишь шестнадцать, а знаешь, что семнадцать. Всегда за видимым есть нечто невидимое, непознанное, но ощутимое нами.

— Антон, ты так всегда интересно говоришь, — повернулась к нему Таисия. — Но ужасно непонятно. Знаешь одно, видишь другое, почему?

— Это я тебе позже объясню, — усмехнулся Антон.

— Ой, что я вспомнила, сейчас расскажу, — всплеснула руками Таисия. — Только, Антон, ты не смейся. Значит, так… Сегодня утром мне Ирка позвонила, мы с ней всегда утром перезваниваемся, но обычно я ей звоню, потому что у них начальник строгий, хотя она мне все равно тоже звонит. Но это неважно. Ирка меня спрашивает: "Чего в обед делаешь?" Мы с ней в обед часто вместе куда-нибудь ходим, ну так, по магазинам. Денег, конечно, нет, но зато все посмотришь, а Ирка еще и мерить любит. Потом купим колбасы, молока и на работе между делом перекусим. Так вот Ирка и говорит: "Айда в ГУМ, я тебе такое расскажу…" В ГУМе, конечно, народу, пушкой не прошибешь…