Пол Остер - Невидимый (Invisible) Страница 3

Она произвела на меня впечатление тоже, ответил я.

Вы наверняка заметили, что она не так уж много говорит.

Ее английский все же не так уж хорош. Очень трудно выразить себя, если есть проблемы с языком.

Ее французский превосходен, но она и по-французски много не говорит.

Ну, слова — это не все.

Странный комментарий от человека, мечтающего стать писателем.

Я говорил о Марго…

Да, Марго. Конечно. Так вот, к чему я это. Женщина, склонная к длительным молчаниям, болтала неумолкая, когла мы возвращались с субботней ночной вечеринки.

Интересно, сказал я, не понимая куда вел нас этот разговор. И что же могло развязать ее язык?

Вы, юноша. Вы начинаете очень нравиться ей, но Вы также должны знать, что она ужасно беспокоится о Вас.

Беспокоится? Отчего она должна беспокоиться? Она же совсем не знает меня.

Может, и нет, но она вбила себе в голову, что Ваше будущее под угрозой.

Будущее каждого под угрозой. Особенно американца в возрасте двадцати лет, как Вам должно быть известно. Но пока я не бросил университет никакой армейский набор мне не страшен до окончания учебы. Не могу быть полностью уверен, но, возможно, война будет закончена тогда.

Я бы не стал в это верить, мистер Уокер. Эта кутерьма протянется еще много лет.

Я закурил Честерфилд и кивнул головой. Хоть в чем-то могу с Вами согласиться, сказал я.

В любом случае Марго не говорила о Вьетнаме. Да, Вам может грозить тюрьма — или цинковый гроб через два-три года — но она имела в виду не войну. Она верит в то, что Вы слишком правильны для этого мира, и посему, мир когда-нибудь Вас раздавит.

Я не понимаю, почему она так считает.

Она думает, Вам нужна помощь. У Марго, может быть, не самая светлая голова во всем Западном мире, но она видит юношу, который говорит, что он поэт, и первое слово, пришедшее ей на язык это — «голод».

Это абсурд. Она не знает, о чем она говорит.

Простите за несогласие, но когда я спросил Вас, какие у Вас планы, Вы сказали — никаких. За исключением, конечно, неясных амбиций в поэзии. Сколько зарабатывают поэты, мистер Уокер?

Большинство из них — ничего. Если повезет, когда-нибудь кто-нибудь что-нибудь заплатит.

По мне это — голод.

Я никогда не говорил, что я планирую зарабатывать на жизнь писательством. Я должен буду найти работу.

Например?

Трудно сказать. Я мог бы работать в издательстве или в редакции журнала. Я мог бы переводить книги. Я мог бы писать заметки, рецензии. Что-нибудь одно из этого, или все сразу. Слишком рано, чтобы точно сказать, и, пока я еще учусь, я не вижу смысла в бессонных ночах, размышляя об этом.

Нравится Вам или нет, но Вы уже не просто только учитесь, и чем скорее Вы к тому же научитесь заботиться о себе, тем лучше будет для Вас.

Откуда такая внезапная забота? Мы же только что познакомились, и почему это Вам так интересно, что происходит со мной?

Потому что Марго попросила меня об этом, и, поскольку она чрезвычайно редко просит меня о чем-нибудь, я считаю своим долгом следовать ее просьбам.

Скажите ей спасибо, но совершенно нет никакой нужды в этом. Я могу справиться со всем сам.

Упрямец, да? Борн сказал, кладя почти выкуренный окурок сигары на край пепельницы, и наклонился ко мне так близко, что его лицо было лишь в нескольких сантиметрах от моего. А если я предложу Вам работу, то Вы тоже откажетесь?

Зависит, какая работа.

Остается ее только определить. У меня есть несколько идей, но я еще не решил. Может быть, Вы поможете мне.

Я не понимаю, о чем Вы?

Мой отец умер десять месяцев тому назад, и вышло так, что я унаследовал серьезную сумму денег. Недостаточно, чтобы купить замок или самолетную компанию, но вполне достаточно, чтобы что-то оставить после себя. Я могу предложить Вам написать мою биографию, конечно, я понимаю, это немного преждевременно. Мне еще только тридцать шесть, и совершенно бессмысленно оценивать жизнь человека до его пятидесятилетия. Тогда что? Я подумывал и об издательстве, но у меня нет уверенности, что я потяну долговременные проекты, которые обязательно появятся. Журнал, с другой стороны, кажется мне более интересен. Ежемесячный, или хотя бы ежеквартальный, что-то свежее и вызывающее, выпуски, вызывающие шумиху и полярные мнения. Что Вы об этом думаете, мистер Уокер? Работа в журнале могла бы быть Вам интересна?

Конечно, могла бы. Один вопрос: почему меня? Вы же возвращаетесь во Францию через несколько месяцев, и, я полагаю, Вы говорите об издании журнала во Франции? Мой французский не так уж плох, но и не так уж хорош для журнала. И, кроме того, я учусь в университете здесь, в Нью Йорке. Я не могу просто собрать вещи и переехать.

Кто сказал что-нибудь о переезде? Кто сказал что-нибудь о французском журнале? Если бы у меня была здесь отличная команда, я бы появлялся здесь лишь иногда, посмотреть, как и что, но я бы не стал влезать в их дела. Мне неинтересно руководить журналом. У меня есть работа, моя карьера, и у меня просто не было бы времени для руководства. Моей частью в этом деле было бы вложить деньги — и, надеюсь, получить прибыль.

Вы политолог, я студент. Если Вы хотите затеять политический журнал, то не надейтесь на меня. Мы — на противоположных сторонах забора, и если бы я стал работать на Вас, все бы кончилось крахом. Но если Вы говорите о литературном журнале, тогда да, мне было бы очень интересно.

Только потому, что я преподаю международные отношения и пишу о правительстве и публичном праве, совершенно не значит, что я бесчувственный остолоп, филистимлянин. Я люблю искусство точно так же, как и Вы, мистер Уокер, и я ни за что не предложил бы Вам работу в журнале, если бы он не был литературным.

Откуда Вы знаете, что я смогу там работать?

Не знаю. Но у меня есть предчувствие.

Все равно непонятно. Вы предлагаете мне работу и не прочитали ничего написанного мной.

Это не так. Этим утром я прочитал четыре Ваших стихотворения в последнем номере Коламбия Ревью и шесть Ваших статей в студенческой газете. Стихотворение о Мелвилле было замечательно, на мой вкус, и мне понравилось еще одно небольшое, о могилах. Сколько еще надо мною / небес, пока не исчезну я? Потрясающе.

Очень рад, что понравились. А я поражен Вашей стремительностью.

Да, я такой. Жизнь слишком коротка, чтобы мешкать.

Мой учитель в третьем классе говорил то же самое — точь-в-точь, те же слова.

Замечательное место, эта Ваша Америка. У Вас прекрасное образование, мистер Уокер.

Борн засмеялся над своей высокопарностью, глотнул пива и откинулся назад, обдумывая сказанное.

Что мне нужно от Вас, он произнес наконец-то, это план, проспект. Напишите произведения, которые могли бы быть в журнале, об объеме выпусков, об обложках, дизайне, количестве номеров, названии журнала и так далее. Оставьте в моем офисе, когда закончите. Я посмотрю, и если мне понравится — за работу.

Хоть я и был достаточно молод, я все же понимал, что Борн мог просто забавляться разговором со мной. Как часто Вы входите в бар, встречаете человека, которого видели до этого только однажды и уходите с возможностью издания журнала — особенно, когда Вы сомневаетесь в своем Я двадцатилетнего юноши, ничего еще не доказавшего самому себе? Слишком нереально, чтобы поверить в такое. В любом случае казалось, что Борн дал мне надежду только затем, чтобы растоптать ее позже, и я ожидал, что мой проспект журнала окажется в мусоре, и он скажет, что ему это все неинтересно. Хотя при этом, совершенно не надеясь на то, что он честно сдержит свое обещание, я чувствовал, что должен попробовать. Да что я терял при этом? День раздумий и писанины, по большому счету, и если Борн в конце концов отвергнет мой проект, ну что ж, так тому и быть.

Готовый к будущему провалу, я засел за работу той же ночью. После листа с десятком имен авторов, однако, дело далеко не прошло. Не потому, что я не знал, что делаю, и не потому, что у меня не было никаких идей, но только по простой причине — я забыл спросить Борна, сколько денег он предполагает вложить в журнал. Весь проект держался на сумме его инвестиции, и, не зная его возможностей, как мог я из сотен возникших вопросов решить для себя, хоть, один: качество бумаги, объем и частота выпусков, способ скрепления бумаги, возможность использования иллюстраций и сколько (если возможно) он мог заплатить авторам? Литературные журналы в то время выходили в различных форматах и видах, начиная от напечатанных на простейших копирах и прошитых бумажными скрепками подпольных публикаций молодых поэтов Ист Виллиджа до флегматичных академических ежеквартальников, от коммерческих проектов вроде издания Эвергрин Ревью и до роскошных выпусков Objets d’Art, существовавших на деньги неведомых финансовых ангелов, терявших тысячи на каждом номере. Я должен был опять поговорить с Борном, и тогда, вместо описания проекта, я написал ему письмо о моих проблемах. Это было смешное жалкое послание — мы должны поговорить о деньгах — отчего я решил вложить в конверт что-то еще, что могло убедить его в моей полноценности. Обмен репликами о Бертране де Борне субботней ночью дал мне идею послать ему одну из поэм этого средневекового поэта. У меня была антология трубадуров — в английском переводе — и поначалу я хотел просто отпечатать одну из поэм книги. Когда я начал читать стихи, меня поразила неловкость и неумелость перевода, совершенно непередающего странную и некрасивую силу поэзии, я решил, совершенно не зная ни слова по-провансальски, попробовать сделать получше перевод, используя французскую версию. Наутро я нашел, что искал в Библиотеке Батлера: издание сочинений де Борна с оригинальным провансальским написанием и прямым переводом на французский на другой стороне книги. Работа заняла несколько часов (если я точно помню, я даже пропустил лекцию), и вот, что получилось: