Яцек Хуго-Бадер - Бомжиха Страница 3

Дожидается меня перед церковью. Сидит задумчивая.

— О чём мечтаешь? — спрашиваю её.

— О возвращении домой. Хочу иметь хозяйство. Несколько поросят, бычка, кур. Наш дом стоит чуть за городом. Две комнаты, кухня и сарайчик. Как–нибудь вшестером мы поместимся.

— Ты рассказала мне о своих сыновьях и младшей дочери. У тебя есть ещё три.

— Лене 26 лет и уже 9 замужем, хотя без детей. Говорит, что будет рожать, как заработает на квартиру. Закончила право в Кирове. Майка старшая. Родилась 1 мая 1970 года. Её муж Надип — азер. Живут в Сыктывкаре и превосходно себя чувствуют. Держат на базаре четыре лотка. С джинсами, косметикой, музыкой и головными уборами. Перед моим выездом с дома я переписала нотариально на Майку мою пенсию. Чтобы могла её получать, я имею 3700 рублей с добавкой за жизнь и работу на Севере. Совсем неплохая пенсия как для России.

— Чем ты занималась?

— Всю жизнь была пищевым технологом. Значит поваром. Закончила 11 классов, а потом кулинарно–торговый техникум. А Люда старшая из моих детей. По мужу Орловская. Моя копия и даже пошла по моим следам, спортсменка. Биатлонистка. Ей 32 года и всё время тренируется. После олимпиады в Турине отходит и будет тренером, окончила институт физкультуры. Это моя жемчужина, самая большая радость и гордость. Имеет серебряную медаль с олимпиады в Лиллехаммере. Правда завоевала ее для Белоруссии, но медаль всегда медаль. Бежала в эстафете четыре по пять на последней смене. Самый лучший стрелок в коллективе. На соревнованиях на первенство мира в 1998 году тоже завоевала серебро для Белоруссии. В 1989 взяли её к в сборную СССР и Олимпийскую Школу в Витебске, а когда её закончила, Советского Союза уже не было, так и осталась, тем более что вышла там замуж. Под Минском построила с мужем красивый дом из бревен. Я посылала с Севера дерево на ту стройку.

Час 17.20. Уже ничего нет в плане. День как бы прекратился.

ЛЕСТНИЦА

Возвращаемся на Плешку. Эмма так устала, что не хочет встречать никаких знакомых. Ни Толи с расстройством координации движения, ни армянина Арсэна, который пьет с отчаяния, так как хотел бы вернуться домой, но не может пересечь границу, ему, как и Эмме украли документы. Вечного пьяную Наташу Голикову с лицом ангела и ногами слона тоже не хочет видеть. Наташа целый день сидит на подоконнике и почти не встаёт.

— Того и смотреть, как те ноги её сгниют, и будет надо их отрезать как Олегу — говорит Эмма.

Наташа штукатур и теоретически не бомж, имеет в Москве квартиру, но ни за что в жизни не вернётся к мужу пьянице.

Остатком сил я удерживаю себя перед бегством в гостиницу. На ужин я покупаю две картофелины, печеные в фольге, по два пива, четверть коньяка московского. Только под мухой можно ускорить течение времени, но Эмме не очень подходит мой коньяк. Для неё слишком крепкий. Свысока, с памятника присматривается к нам сам Владимир Ленин.

— Ты была в Партии? — я спрашиваю.

— И в Комсомоле, и в Партии. И дружинником была. Ходила с красной повязкой на руке и следила за общественным порядком в городе.

— У нас такие назывались ОРМОвцами.

— Это были мои партийные обязанности. Я была хорошим поваром, имела много детей, то предложили мне, чтобы вступила. Окупалось. Были привилегии жилищные, билет на поезд можно было устроить слишком 50 процентов, а раз на три года и даром, и отпуск давали, когда ты хотел, а не в ноябре. Другие получали по графику. Только раз в три года полагался им отпуск летом.

Эмма кормит воробьев кожурой от картофелин, но приковылял какой–то бомж, вырвал у нее из руки и съел.

— Что случилось с отцом твоих детей? — я спрашиваю.

— Умер много лет тому назад — говорит. — Из–за Чернобыля. Вызывали людей в военкомат (призывную комиссию) и спрашивали, не хотят ли. Ну так он и согласился, ведь прекрасно платили. Ездил поливалкой и смывал с улиц ту вредность. Подписал контракт на пол года, но уволили его после двух месяцев и сразу попал в больницу и на пенсию. Ежедневно давали ему маленькие таблетки с циферками, а после часа брали кровь с пальца. Угасал по–тихому. На лице был белый как бумага и падал в разных местах. Весил как трижды я, больше 120 килограммов, а как умирал — 68.

— Любила его?

— Хороший был. Не пил. Никогда мне грубого слова не сказал, не ударил. Его брат очень хороший зубной техник. Когда Людка первый раз в 1990 году ехала в лагерь советских кадров в Болгарию, я дала ей свое кольцо, тогда ведь только по 100 рублей меняли. Купила, зато свои первые буты Адидас к лыжам и палки. Советский Союз валился, и ничего не было. Участники соревнований сами покупали другу–другу оборудование. Люда сильно плакала, это ведь было мое обручальное кольцо, так я ей говорю: "Никогда, дочка, себе не жалей". Сколько времени?

— 7.20.

— Ещё два часа и Сашка придёт.

— Ты выйдёшь за него?

— Да.

ОКНО

В 21.30 мы идём в место, где на парапете Эмма ежедневно дожидается Сашу. Сегодня исключительно первый. Эмма делает ему бутерброды с колбасой, огурцами и лучком, которые мы нашли в мусорной яме на четвертом, любимом перроне моей подруги.

Ест нервно, жадно. Очень голодный.

Темнеет. Мы идём подвижной Русаковской, доходящей к Комсомольской площади. Садимся на парапет элегантного магазина с одеждой. Прогоняют нас охранники, мы пересаживаемся за несколько окон дальше.

Саша смотрит на Эмму с любовью.

— У меня было воспаление мочевых путей — рассказывает, как начался их роман. — Я лежал в больнице в палате, где были только жители Москвы, но только ко мне ежедневно приходила женщина. Эмма подкармливает всех людей с Плешки, когда лежат в больнице, и направляет их к врачам, чтобы ноги не гнили. Всё мне носила, а к другим жены даже не приходили.

Улицей валит чудная ватага панков. Приветствуют нас окриками: "Хелло, бродяга!". Любят бомжей, считая их за людей, которые так же как и они поставили в жизни на свободу. Мальчишка с наиболее пышным ирокезом остановился возле меня и всунул в мой карман 20 рублей (2 зл).

Я получил на пиво, но следующее хочет поставить Саша. Расстёгивает прореху, всаживает в нее лапу и долго роется в паху. Вытягивает свёрток банкнот.

— Это чтобы милиция меня не обокрала — поясняет — они проверяют человека и берут себе всё, что имеет. Но в прореху не заглядывают. На Плешке надо уметь жить. На Ленинградской на прошлой неделе один гость выиграл на автоматах 12 тыс. рублей (1200 зл). Не дошёл до главного выхода, его ограбили. Надо к этому привыкнуть.

В прошлую зиму Саша закончил большую работу на заливке асфальтом стоянки перед супермаркетом. Был бригадиром, работодатель выплатил ему деньги для всех. 150 тыс. рублей (15 тыс. зл) за две рабочие недели на 17 человек. Милиционеры задержали его на станции метро, отвёли на пост, обыскали, отобрали деньги и выставили за дверь. Кто станет на защиту бомжа?

— Вдобавок я знаю — говорит Саша — что это работодатель выдал меня ментам, за что взял потом половину добычи. Так делается в Москве бизнес. Но это не конец истории. Потом настигли меня рабочие, а это всё нанятые через мной нелегально люди с Плешки. Запытали как зверя, сломали ногу и раздели на улице донага. Искали деньги. Оставили меня так без сознания на улице. Замёрз бы, если бы меня Эмма не нашла.

ПОСТЕЛЬ

В 23.40 двигаемся в сторону спальни моих хозяев. Проходим через Плешку, которая в ту пору напоминает Содом и Гоморру. Пьянь замазывается в блевотине, проститутки дерут морды и цепляются к прохожим. После 17 часов бомжевания я насмерть уставший.

Две последние недели Эмма и Саша спят с тыла Ленинградского Вокзала, между стояками с уложенной в кучи тротуарной плиткой. Это в меру спокойное место, но перед нырком между кучами, нужно иметь уверенность, что никто не наблюдает.

— Вот наша постель и одеяло. — Укрываемся чёрной фольгой. — Как покойники — хихикает Эмма.

— Спишь? — шепчет Эмма.

У меня нет сил ответить.

— Была здесь с нами на Плешке Вера, умная, образованная женщина, которая запила. Всегда сидела на "урне", бетонном вазоне, он стоит при спуске к подземному переходу под площадью. Сидела и говорила к прохожим: Дайте два рубля на постройку корабля. Так ей давали два или больше. Называли её Мама Чули как героиню мексиканской теленовеллы, которая была прислугой у богачей и сущим ангелом. Самым лучшим человеком в мире. Наша Мама Чули тоже такой была. Как не пила, всем помогала, делилась деньгами и едой Спишь? Я думаю, что на Плешке всегда будет нужен кто–то такой. Уже год это я та добрая. Хорошо, что уже Вася выходит из тюрьмы, и я могу вернуться домой, а то такие добрые на Плешке не живут долго. Ты знаешь, что случилось с Мамой Чули? Яцек! У нее была красивая и нарядная дочь. Богатая, всю в шубах. Сто раз забирала с собой мать домой, а она сто раз убегала. Однажды, как за ней приехала, начала её бить кулаками, царапать, грызть и бить ногами. Свалила на землю и била ногой по голове. Никто её не удержал, так как мать с дочерью сам должны договориться и Мама Чули умерла. В июле будет год, как дочь получила восемь лет тюрьмы. Её было стыдно, что мать бомжиха и пьяница. Если тебе стыдно, я так думаю, то не приходи к матери. Живи своей жизнью и ей дай жить своей. Спишь? Несколько лет я была поваром в геологической экспедиции на Урале. Когда–то саму одну на всю зиму отрезало меня от мира с 17 мужиками и