Антон Ботев - Т-390, или Сентиментальное путешествие по Монголии Страница 3

— И мне, — сказала проходившая мимо Галя. — Алеша, расскажи сказку, а?

— Хорошо, вечером расскажу, перед отбоем, — смутился Алеша и скомкано вышел из кают-компании.

Посмотрел на монгольскую голову. Подошел к ангару.

— Дэн!

— Ну чего тебе?

— Ты по сказкам не соскучился?

— Соскучился, соскучился…

— Давай ее на корабль возьмем? Будет нам сказки рассказывать.

— Кого?

— Да тетю Валю…

— Некогда мне, сказал.

— Ну давай! Она сказочница профессиональная.

— А капитан?

— Капитан только за будет. Ему, думаешь, интересно всё время взаперти с Афанасием сидеть?

— С Афанасием неинтересно. С девушками интересно.

— А им? Ты бы стал сидеть взаперти с капитаном и Афанасием?

— Нет, не стал бы.

— Ну вот видишь! И им неинтересно. Маша только что сказала, что хочет сказки послушать. И Виталик, и радист. И Коля.

Дэн молчал.

— Дэн?

— Ну чего?

— Давай возьмем?

— Отстань от меня, не видишь, работаю?

Слева проплыла заброшенная деревня. От одной избы осталась только обгорелая труба. На самой верхушке сидел петух и траурно кукарекал.

Алеша прислонился спиной к ангару. Вышел Дэн, встал рядом, закурил. Алеша смотрел на Жугдэрдэмидийна Гуррагчу. Жугдэрдэмидийн Гуррагча смотрел на Алешу и улыбался.

5. Ночь

Посреди Великой Монгольской Степи стояли три березы.

Настала ночь, и тень от них покрыла всю степь. Стало темно.

В капитанской каюте вновь зажегся свет. Кок Афанасий приготовил праздничный ужин на четверых.

Дэн всё еще возился в ангаре. Алеша лежал в кубрике с открытыми глазами. Перед сном думалось о женщинах. О том, как они проводят там время, капитан, кок Афанасий, Галя и Маша. В капитанской каюте.

— Алеша! — услышал он громкий шепот.

— Что? — спросил мысленно Алеша.

— Алеша! Одевайся и выходи!

— Лень… Спать охота, — подумал Алеша.

— Алеша!

Алеша повернулся на другой бок.

— Ну Алеша! К бабке-то полетим?

— Погоди! — крикнул Алеша в темноту, быстро облачился и выскочил на палубу.

Дул ветерок, было довольно свежо.

— По подъему бы так одевался, — ухмыльнулся Дэн. — Ну что, полетели?

— Передумал?

— Полетели, а то обратно передумаю!

— Всё-всё, я готов. Пошли.

— Погоди!

— Чего?

— Давай еще Жугдэрдэмидийна Гуррагчу с собой возьмем.

— Зачем?

— Ну, вдруг нам монголы встретятся. Мы их напугаем.

— Так мы скорее бабушку напугаем, чем монголов. И потом, вдруг, пока нас нет, монголы нападут на корабль? А у них Жугдэрдэмидийна Гуррагчи нет. Тяжко им тогда. Нет, здесь он нужнее.

— Да, ты прав, — вздохнул Дэн. — Жалко. Ну, пошли.

— Погоди!

— Чего?

— Надо им записку оставить, волноваться будут.

Алеша написал на куске картона: «МЫ УЛЕТЕЛИ ЗА ТЕТЕЙ ВАЛЕЙ СКОРО БУДЕМ, НЕ ВОЛНУЙТЕСЬ. АЛЕША И ДЭН», приколотил листок к двери ангара и сел в самолет Галины.

Дэн несколько раз газанул, проверяя подачу топлива.

Они вывели самолеты из ангара. Шины тихо прошуршали по взлетной полосе, и две желто-черные «Тушки» взлетели с палубы и исчезли в темноте. Капитан, Афанасий и девушки почувствовали вибрацию потолка, но не обратили внимания.

Идущий в кильватере грузовик дал долгий гудок.

Налетевший порыв ветра сорвал Алешину записку и понес за корму.

А шофер Коля решил сбежать.

— Ну что, такое, в самом деле, — думал шофер Коля, — не ценят меня здесь. Подамся к монголам. Кто Машу с Галей спас? Кто подставил свой грузовик под бренные самолетные корпуса? Коля спас! А где благодарность? Благодарность где? Голову нашли — почему стали спрашивать у Алеши и Гали, а не у меня? «Галя у нас сегодня геро-ой…» — передразнил он капитана. Уж я бы нашел, что с ней делать, — Коля с ненавистью посмотрел на корабль. — Даже на собрание не позвали. Или уж хотя бы двойной паек сегодня дали, раз уж помог спасти соколиц. В следующий раз ведь не буду. Вот она, людская благодарность!

Коля тренировал свою речь перед капитаном.

— И еще. Между прочим, кто машину ремонтировать будет? Ну ладно, Дэну некогда, он всё время самолеты ремонтирует, я понимаю, что самолеты первым делом, а потом уж все остальное. Но вы тут допрыгаетесь, у меня машина сломается, и останетесь у разбитого корыта. Что тогда делать будете?

Коля имел привычку проговаривать спор за себя и за оппонента.

— Что делать, что делать, — сказал он за капитана. — Оставим тебя одного посреди степи, вот что делать будем. Не нужны нам такие, которые свою машину в порядке содержать не могут!

— Ах, не нужны? Ну, тогда я от вас и уйду!

— Ну и уходи.

— Ну и уйду.

— Ну и уходи.

— Я ведь серьезно, — медленно произнес Коля.

— Вали-вали, — сказал капитан. — Видали мы таких.

Колины глаза наполнились слезами.

— Ей-богу, уйду, — сказал он.

— Что ж не идешь? — спросил капитан, — ведь обещал!

— Ну и ну вас к черту! — заорал шофер Коля.

— Что случилось? — проснулся запасной шофер Виталик.

— Спи давай! — огрызнулся Коля. — У тебя смена через два часа.

— Хорошо, хорошо. Сплю.

— Вот и спи. — Начал успокаиваться Коля. Конечно, он, как гордый человек, должен был уйти после такого. Вот дождусь первой же дороги, — решил Коля, — и сверну. Сверну обязательно, поеду по дороге, докуда-нибудь точно доеду. Дорога — она как река, впадает в какую-нибудь другую дорогу, а та еще в одну. Вдоль дороги города стоят, и вдоль реки тоже. Если к монголам попаду, попрошу политического убежища, потом в Голландию переберусь. Если к нашим, скажу, что потерялся, попрошу о переводе в другую часть. А то и в Голландию сбегу.

От принятого решения Коля успокоился и начал напевать:

— Эх, путь-дорожка фронтовая, не страшна нам бомбежка любая, а помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела!

Впереди трал взорвал мину. Коля сразу петь перестал и сказал вслух:

— О минах-то я и не подумал.

— Как быть с минами? — заволновался он. — Монголы ведь наверняка понаставили их на дорогах. Если я поеду по дороге, я обязательно подорвусь на мине. И никакой Голландии мне не будет? Ясное дело, тогда придется ехать по бездорожью. Но ведь монголы могли предусмотреть и это. Они хитрые, подумали, что. И тогда я подорвусь на мине в чистом поле. Значит, надо ехать по дороге.

Но и по дороге ехать опасно.

Понятно, что я не могу подорваться и в чистом поле, и на дороге. Я подорвусь только на одном из этих мест. Но как понять, в каком именно? Монголы ведь могли поставить мину где угодно.

Тогда что же? Не ехать? Выходит, так. Но как я могу не ехать после такого оскорбления? Маша меня совсем не будет считать за мужчину.

Коля в раздумье положил голову на баранку. Клаксон взревел.

— Эй! Ты что! — растолкал Колю запасной шофер Виталик. — Спишь, что ли? Иди-ка спать, а то еще с курса собьемся.

— Да, мне все приснилось, наверное, — спасительно решил Коля и полез в спальник.

Ветер принес с корабля какую-то бумажку и налепил на стекло. Виталик включил дворники.

6. Night Flight

Бумажка эта была та, на которой Алеша написал записку, чтоб девушки не волновались. А сами Алеша и Дэн летели над степью в кромешной тьме.

Алеша не знал, куда лететь, и Дэн тоже не знал. Они переговаривались по рации:

— Куда лететь? — спрашивал Дэн. — Прием.

— Погоди, погоди…

— Да ты знаешь ли? Прием.

— Да погоди ты, погоди! Я еще сам не понял. Вот развиднеется…

Ничего не было видно, и Алеша повел Галину машину наугад — на юг, в направлении Степи. Дэн следовал за ним, ориентируясь по бортовым огням.

— Ну как? Прием.

— Никак.

— Долго еще солярку жечь будем? Говорил, за час обернемся.

— Да погоди ты! Я, кажется, понял. Дай подумать.

— Подумал? Прием.

— Лети за мной.

— Я-то лечу, только ты знаешь, куда лететь?

— Как слышно меня? Прием!

— Прием.

— Прием!

— Але! Ты меня слышишь?

— Ничего не слышу! Прием!

— Я-то ведь могу и обратно повернуть, лети тогда сам. Прием.

— Не слышно, говорю, ничего! Прием! Следуй за мной! Я знаю, куда лететь!

— Ты же говорил, ничего не видно.

— Прием! Прием! Тьфу ты, черт, какие-то помехи… Прием!

— Ладно, полетели… Не бойся, не отстану я.

— Я и не боюсь. Прием.

— Что?

— Как слышно меня? Прием.

— Слышно тебя хорошо. Как слышно меня? Прием.

— Слышимость плохая. Следуй за мной. Прием.

— Я и следую…

Алеша перестал дуть в ларингофоны и сосредоточился на полете. Приборы показывали сверхмалую скорость.

— Что так тащимся? Прием! — раздался в наушниках голос Дэна.

— Тьфу ты! — выругался Алеша и снова подул в ларингофон. — Ничего не слышу! Прием!